Моя дорогая жена

– Тогда не плохо.

– Я в этом уверена.

Миллисент прижимается ко мне поближе.

Вот такой была наша жизнь до Холли. Все шло своим чередом, чуть медленнее, не так бурно и без такого сильного возбуждения, какое мы порой испытываем сейчас.

Дни сливались, похожие друг на друга. И вехами на пути вперед были только крупные события. Наш первый дом был крошечным, но казался нам огромным – до тех пор, пока мы не выросли из него. Потом Миллисент заключила свою первую большую сделку. Затем Дженна пошла в школу. Мы переехали в больший по площади дом. А потом на руке Рори появился шрамик от пореза бумагой.

Когда Дженне было четыре года, она простудилась. Простуда вылилась в бронхит. Дочка могла заснуть только на час, а потом кашель снова будил ее и изводил. Мы с Миллисент провели три ночи в ее комнате. Я – на полу. Жена – прикорнув на маленькой кроватке Дженны.

А потом я учил Рори кататься на велосипеде. Сын никогда в этом не признается, но он долгое время катался с дополнительными, тренировочными колесиками. Ему не удавалось удерживать равновесие. И до сих пор ему это плохо удается.

Тогда все эти события казались рутинными обязанностями. Мгновения счастья сменяли монотонные, тусклые дни.

Но сейчас мне хочется все это вернуть. Возможно, я устал постоянно пребывать в возбуждении. Передоз.

– Эй, – окликает меня Миллисент. Она уже сидит на постели, обмотавшись простыней. Ее рыжие волосы спутаны. – Ты слышишь это?

Снизу доносится музыкальный сигнал новостей. Он прерывается, когда кто-то из детей переключает канал на мультики.

– Новости каждые пять минут, – бурчу я и снова притягиваю к себе Миллисент; я не собираюсь вылезать из кровати до тех пор, пока в нашу дверь не начнет ломиться полиция. – Наверное, какая-нибудь знаменитость арестована.

– Или умерла.

– Или какого-нибудь политика уличили в жульничестве.

– Это даже не достойно освещения в новостях.

Я смеюсь и зарываюсь глубже под одеяло.

Я надеюсь, что полиция арестовала кого-нибудь за убийства. Не убийцу Наоми и Линдси, а кого-то, кто повинен в смерти других людей – женщин или мужчин, без разницы. Того, кто заслуживает оказаться за решеткой прежде, чем он сможет навредить кому-нибудь еще. Я представляю себе этого человека неряшливым, взлохмаченным существом с безумными глазами.

– Ладно, хорошего понемножку, – говорит Миллисент. – Я встаю.

Махом отбросив одеяло, она быстро одевается и направляется вниз. Я первым юркаю в душ.

Дети сидят на диване и смотрят детский сериал об инопланетянах. На кофейном столике стоят их пустые тарелки из-под каши. Удивительно, как это Миллисент не сделала им замечания! Я нахожу жену на кухне, стоящей у кофеварки. Ее чашка переполнилась, и кофе стекает по стенке стола на пол. А Миллисент даже не смотрит на него. Ее глаза не отрываются от портативного телевизора, который она держит на кухне.

На его экране – Джош. Он стоит перед зарослями кустарников – такими густыми, что я не могу разглядеть за ними дома. Только шпиль церкви над зелеными верхушками. Я не узнаю это место. Деревянный указатель перед церковью потрескался и поблек от погоды. Губы Джоша шевелятся, но что он говорит, я не слышу – звук слишком тихий.

Но мне это и не нужно. Новость красной бегущей строкой повторяется внизу экрана.

БОЖЬЯ ОБИТЕЛЬ – ОБИТЕЛЬ УЖАСОВ?

В ЗАБРОШЕННОЙ ЦЕРКВИ НАЙДЕНА ПОДЗЕМНАЯ ТЕМНИЦА.





56




На секунду я поверил, что Миллисент расстроилась из-за этих ужасных, шокирующих новостей, не имеющих к нам никакого отношения. Или мне просто хотелось в это поверить?

Но уже в следующую секунду я осознаю, что это – дело рук моей жены. И в этой заброшенной церкви она держала Линдси и Наоми.

В церкви?

Мы снова поднимаемся наверх, в нашу спальню. Но настроение у нас уже совершенно другое. В церковной темнице нет ничего сексуального.

Наша семья не ходит в церковь. И никогда не ходила. Миллисент воспитана агностиком. Я вырос в католической семье, но рано разочаровался в религии. Однако даже я нахожу, что церковь – не подобающее место для истязания людей. Более жуткого выбора Миллисент сделать не могла. Хуже был бы только детский сад.

Миллисент уже оправилась от потрясения, которое она пережила, услышав, что ее темница обнаружена. И страха она тоже не испытывает. Моя жена ушла в оборону:

– Мне же нужно было какое-то место. Такое, где бы их даже не подумали искать.

– Говори тише! – Дети внизу смотрят телевизор, но я все равно боюсь, что они нас услышат.

– И ведь его никто не нашел, когда они еще были живы. Разве не так?


– Так. Никто не разыскал это место, пока в нашем городе не объявилась Клэр.

По словам Джоша, полиция нашла эту церковь по чьей-то наводке. Кто-то видел автомобиль там, где раньше была парковка, а теперь находится пустырь, поросший сорняками.

Миллисент останавливается передо мной, уперев в бока руки и загородив мне экран телевизора в нашей спальне. Полиция не допустила в церковь представителей прессы и запретила им там что-либо снимать. Поэтому Джош повторяет то, что ему рассказал его анонимный источник.

– Мерзкая картина… цепи, прикрепленные к стенам… железные наручники, забрызганные кровью… даже ветеран полиции, офицер, повидавший за свою жизнь многое, прослезился… это как сцена из фильма ужасов…

Миллисент вскидывает руку, словно отмахиваясь от этих слов:

– Они не забрызганы кровью. И все это не в самой церкви, а в подвальном помещении. Этой церкви лет сто. Кто знает, что там происходило раньше?

– Но ты там все вымыла?

Глаза жены сужаются:

– Ты всерьез меня спрашиваешь об этом?

Вместо ответа я поднимаю руки вверх.

Миллисент подходит ко мне; ее лицо теперь ближе к моему, чем когда мы были в постели. Но в нем нет ни капельки тепла.

– Не смей во мне сомневаться. И осуждать меня тоже не вздумай. Не сейчас.

– Я и не соби…

– Собирался. Прекрати.

Миллисент резко разворачивается и исчезает в ванной.

Мне понятен ее гнев. Она злится на то, что церковь нашли и на то, что я начал ее допрашивать. Но я бы не оставил в этом подвале даже пятнышка крови. Я бы обработал все помещение нашатырным спиртом, отбеливателем или еще каким составом, чтобы избавиться от следов крови и ДНК. Возможно, я бы даже бросил там сигаретный окурок – пусть бы там все выгорело, как в результате случайного возгорания.

Но мне не представился шанс сделать ни того, ни другого, ни третьего. Потому что я ничего не знал об этой церкви. Я так и не осмелился спросить у Миллисент, где она держала пленниц.





* * *


Миллисент решает, что мы все должны пойти после обеда в кино. Учитывая обстоятельства, предложение кажется абсурдным. Но я говорю себе: это лучше, чем весь день смотреть теленовости. Да, это хорошая идея – выбраться куда-нибудь из дома. Подальше от Джоша. Я твержу себе это, пока одеваюсь. И стараюсь не думать о церкви с ее подвалом. Почти получается.

– Что-то я неважно себя чувствую, – для пущей убедительности я хватаюсь за живот.

Миллисент бросает на меня странный взгляд:

– Возможно, попкорн тебе поможет.

– Нет-нет, вы идите, а я, пожалуй, останусь. Желаю вам приятно провести вечер.

Они уходят без меня.

Я не включаю телевизор и не слушаю новости. Вместо этого я сажусь в машину и еду в сторону церкви.

Одно дело – посмотреть по телевизору. И совсем другое – увидеть все собственными глазами. Я хочу воочию осмотреть то место, где Миллисент прятала еще живых Линдси и Наоми.

К церкви ведет пустынная дорога, бегущая ниоткуда и в никуда. По пути мне попадаются лишь покосившийся бар с заколоченными окнами и дверьми, убогая бензоколонка и заброшенная ферма в конце частной грунтовки. Вот почему я никогда не замечал церковь на GPS. Ферма продается, и ее адрес трекер указывал несколько раз. Миллисент могла заходить в фермерский дом через заднюю дверь – через несколько минут она уже в церкви. И никто с дороги не мог ее увидеть.

Весь район наводнен машинами, фургонами телевизионщиков и зеваками. Я надеваю куртку и бейсбольную кепку и смешиваюсь с толпой.

Телевизионщики облепили всю церковь; со стороны виден только ее шпиль над их головами. Репортеры стоят у самой желтой ленты, которую обороняют от их натиска полицейские в униформе. У некоторых из них очень юные, почти детские лица. У других отекшие мордовороты, мечтающие о скорой пенсии.

Я никогда не видел Джоша так близко. Я вообще его раньше не видел нигде – только в телевизоре. Он ниже ростом и худее, чем кажется на экране.

Рядом со мной оказывается пожилая женщина; ее глаза мечутся между тремя репортерами.

– Простите, вы не знаете – они сообщили что-нибудь новое? – интересуюсь я.

– За какое время? – уточняет дама прокуренным голосом. У нее густые, но уже поседевшие волосы и желтоватые глазки.

– За последние полчаса.

– Нет, вы ничего не пропустили.