Мы с истекшим сроком годности

– С ней все будет в порядке, – говорит Эдриан. – Конечно, с этой поездкой она окончательно запустила свою болезнь, но Карли сама пошла на это. Ты же знаешь.

Я пытаюсь подавить жалкие всхлипывания и затолкнуть слезы обратно.

– Я оставила ее здесь и поехала развлекаться. Я не должна была этого делать.

– Если бы ты добровольно не поехала, Карли сама бы затолкнула тебя в машину. Джина, она справится.

Эдриан обнимает меня.

– Мне нужно побыть одной.



Море в этот день разбушевалось не на шутку. Громадные, страшные волны надвигаются на меня с ужасающей быстротой и силой, будто завлекая меня в свои дьявольские объятия. Я сижу на берегу, слушая дикий рев моря, завывания ветра и беспокойные крики чаек.

Меня переполняют чувства беспомощности и тревоги. Я закрываю глаза и представляю, как Карли лежит одна в серой больнице на белой простыне, впитавшей страх, боль и слезы тысячи таких же, как она, пациентов, как устало сокращается ее сердце и как неохотно легкие впитывают кислород. Я так боюсь за нее. Она подобна обездоленному канатоходцу, что так и грезит удивить своих зрителей сверхопасным шоу, идет по тонкой, трясущейся ниточке, а под ней бездонная, зловещая бездна, которую все люди называют одним, но таким едким словом, при упоминании которого, мы все чувствуем, как что-то сжимает наше нутро. И это слово – смерть.

Карли стала мне по-настоящему родным человеком. Вспоминаю те дни, когда я только поступила в центр. В моей душе было столько дыр. Они кровоточили, мучили меня острой, пронзительной, неослабевающей болью. И вот Роуз направила меня к ней, к человеку, которого я возненавидела так сильно, что даже вспоминать жутко. Но с каждым днем, с каждой минутой, проведенной рядом с Карли, преодолевая ее яркие вспышки гнева и подчиняясь своему хилому терпению, я начала осознавать, что постепенно дыры в моей душе начинают затягиваться и я уже не чувствую их.

Карли сначала ворвалась в мою жизнь сильнейшим, беспощадным ураганом, разрушила все вокруг, оставив руины и без того уже раздавленной, расшатанной души, а после наступило долгожданное затишье. В холодные, глубокие трещины моей души начал проникать теплый, нежный свет. Этим светом стала для меня Карли. Я начала строить себя заново, а Карли мне в этом участливо помогала. Она стала для меня спасительным разрядом тока, живительным глотком воздуха. Она заставила меня забыть обо всем, что произошло со мной ранее, и начать жизнь заново в новой, сияющей крепости, что воцарила на месте пыльных развалин моей души.

Море ледяными брызгами дотягивается до моего лица, запах водорослей, соли и дождя смешались в единый ансамбль, небо ворчит раскатами грома. Природа словно пытается насильно вытянуть меня из вязких мыслей, что вводят меня в забытье.

Внезапно я чувствую, как мой позвоночник выпрямляется, голова отклоняется назад, и глаза устремляются в строгое, темное небо.

– Слушай, – говорю я, – извини, я не знаю, как правильно к Тебе обращаться. – Что я творю?! Неужели я окончательно сошла с ума? Но упрямый рот продолжает говорить. – Помоги ей. Пожалуйста, помоги ей. Я никогда раньше к Тебе не обращалась, да что там говорить, моя вера в тебя слаба, как сердце недоношенного ребенка. Но если ты действительно существуешь – помоги ей. Это все, о чем я прошу.

В этот момент вновь прогремел гром, сотрясая все вокруг.

Карли выписали на третьи сутки. Она вернулась еще более бледной и истощенной, что являлось результатом выматывающих больничных процедур.

– Ну и как вам остров? – спрашивает она.

– Там чудесно, – отвечает Брис.

– Ты нас сильно напугала, Карли, – говорит Андреа.

– Я знаю. Мне жутко неудобно.

– Завтра я отправлюсь в аэропорт, чтобы поменять билеты, – говорит Эдриан.

– Зачем? Наш вылет в Новую Зеландию будет только через четыре дня.

– Мы не летим в Новую Зеландию. Мы не можем больше рисковать твоим здоровьем.

– Вот как? И кто это решил?

– Мы все, – говорю я. – Так будет лучше.

– Значит, вы решили все за меня… Прекрасно.

– Карли, мы проведем здесь еще две недели, ты походишь на процедуры, придешь в форму, а затем мы отправимся обратно в центр, – спокойным тоном поясняет Эдриан.

– Я никуда не поеду до тех пор, пока не доберусь до Новой Зеландии! Неужели мы проделали такой путь, чтобы, едва дойдя до конца, вернуться обратно? Вы думаете, что я слаба и с каждым днем разваливаюсь по частям? Вы правы, но вы не вправе принимать за меня решения! Я… люблю вас. Это чистая правда. Я умоляю, я заклинаю вас, помогите мне закончить начатое. Пожалуйста.

В комнате воцарилось молчание. Мы переговариваемся без слов, обмениваясь лишь взглядами.

Я не могу ничего сказать. Я разделилась на две половины, одна из которых требует, чтобы Карли вернулась в центр, потому что чем больше времени мы проводим вдали от него, тем хуже ей становится. Другая половина, более упрямая и позитивно мыслящая, отстраняя мысль, что Карли нуждается в постоянном присмотре врачей, тешит себя надеждой, что она гораздо сильнее, чем кажется, и мы пройдем этот путь до конца.

– Если бы я был на твоем месте, – внезапно говорит Том, – я бы просил то же самое. Мы должны поехать в Новую Зеландию.

– Это, конечно, не самый правильный выход, но иначе я поступить не могу. Я согласна с Карли, – говорит Фелис.

– Хорошо, – подытоживает Эдриан. – Только пообещай нам, что за эти оставшиеся четыре дня ты постараешься набраться сил и вновь станешь той Карли, которая готова была спать даже на циновках в дряхлой хижине.

Карли улыбается с облегчением.

– Обещаю. Спасибо вам.



Впервые за все время наших странствий предстоящая долгожданная поездка в Новую Зеландию кажется мне уже не такой манящей, даже наоборот, думая о ней, я то и дело испытываю приступы паники. Как ни стараюсь, я не могу отделаться от мысли, которая засела у меня глубоко в нейронах, что все обязательно пойдет не так, как мы планируем, и это приведет к неизбежным последствиям. Я потеряю Карли. Навсегда.


Из-за этого я вновь не могла сомкнуть глаз две ночи подряд. Впрочем, как и все остальные. Мы не можем найти покоя с того самого дня, когда с Карли случилась неприятность. Я так боялась, что когда-то наступит такой момент, когда вся наша гармония рухнет со страшным грохотом, как подорванное высотное здание. И это произошло.

Единственные, кто кое-как сохраняют спокойствие, – это Дэлмар и Мардж. Они изо дня в день помогают нам справиться с удушающим отчаянием.

Сегодня последний день нашего визита. Мы с горечью в душе пакуем сумки, проверяем сохранность документов. Внезапно в комнату заходит Мардж и предлагает нам немного посидеть в их маленьком саду и выпить кофе. Эдриан, Фелис и Дэлмар в это время находятся в больнице с Карли, на диализе.

В Харви-Бей вновь вернулась спокойная, солнечная погода. Обстановка вокруг нас не может не радовать все органы чувств: сладкий аромат цветов кружится в вальсе с летним ветром, птицы без устали поют, их трели едва нарушают порхание нарядных бабочек и жужжание трудящихся шмелей.

– А как будет по-французски «замечательный день»? – спрашивает Мардж.

– Belle journee, – отвечает Брис.

Мардж пытается повторить, но у нее слабо выходит.

– Наверное, у меня самое скверное произношение, – смеясь говорит она.

– Абсолютно не согласен. У тебя хорошо получается, – подбадривает Брис.

– Меня интересует один вопрос: вы уже столько дней здесь находитесь и ни слова не сказали о своем центре, почему?

– Да что про него рассказывать? – отвечает Том. – Это всего лишь несколько корпусов, набитых инвалидами, большинству из которых за пятьдесят. Там очень тихо, словно на кладбище.

– А когда кто-то умирает, что случается нередко, становится еще тише. Это самые страшные дни, – добавляет Брис.

– А еще каждое утро вместо будильника по радио играет музыка, которая поначалу сводила меня с ума, – говорю я.

– И нельзя не упомянуть про прекраснейшую кухню, – хохочет Андреа.

– Неужели там настолько все плохо?

– Нет, – резко отвечаю я, – на самом деле это всего лишь незначительные мелочи, к ним быстро привыкаешь.

Это становится частью твоей жизни. Когда вокруг тебя множество людей, которые чувствуют твою боль, искренне поддерживают и понимают тебя, то становится гораздо легче. Ты приходишь к мысли, что если эти люди справились, смогли ужиться со своим недугом, значит, и ты сможешь. И это самая прекрасная особенность центра.

Каждый из присутствующих посмотрел на меня и молча кивнул, соглашаясь с моими словами.

– Надо как-нибудь к вам наведаться в гости. Если вы не против.

– Конечно, не против, – радостно отвечает Брис. – Правда, ребята?

– К нам редко приезжают в гости, поэтому твой визит станет настоящим праздником для всех, – говорит Андреа.

Вечером мы устраиваем небольшое прощальное торжество. К нам на ужин являются Элис и Патрик в компании Ксавье и Марин. Они приносят аппетитнейшую золотистую утку, вино и целый пакет сочных яблок с собственной яблони.

Проведя несколько часов за разговорами, изредка отвлекаясь на еду и напитки, я поняла, почему мне так сильно понравились эти люди. Они просты, но в то же время вежливы, начитанны, с прекрасным чувством юмора. Но их самой главной особенностью является то, как они относятся к нам. Они не видят в нас инвалидов. Мы для них совершенно здоровые, крепкие люди. Даже путешествуя по острову Фрейзер, они воспринимали нас на равных и не донимали постоянным, уже ставшим таким противным на слух вопросом: «С вами все хорошо?», который на самом деле должен звучать так: «Вы не устали катить свои дряхлые тельца?» С такими людьми, как они, хочется жить, самосовершенствоваться, не сдаваться. Потому что чувствуешь себя таким же, как они: сильным, уверенным, способным вынести все, что угодно.

Поэтому меня больше не пугают мысли о Новой Зеландии. Мы справимся с любыми трудностями. Мы просто обязаны справиться. Мы проделали такой путь, пересекли тысячи километров, и эта заключительная поездка как итоговый экзамен: мы должны показать то, чему научились за все это время.

Когда тарелки опустели, все перемещаются на пол и на диван. Эдриан берет в руки гитару и запевает песню Эрика Клэптона «Никто тебя не знает, когда ты без гроша», а все остальные, узнав слова этой прекрасной песни, начинают дружно подпевать.

Я решаю ненадолго откланяться, выбираюсь во двор и захожу в свое любимейшее место, в госпиталь. Я осматриваю каждую клетку. Кто-то из птиц уже спит, а кто-то только готовится ко сну. Я подъезжаю к той пострадавшей, которая поступила сюда в тот день, когда мы приехали. Она уже довольно уверенно держится на лапках, хотя ее крылья до сих пор в тугой повязке. В последнюю очередь я навещаю Сицилию.

– Ну что, это последняя наша встреча.

Сицилия, услышав мой голос, медленно перемещается в мою сторону. Я бесстрашно прикасаюсь ладонью к прутьям клетки. Птица активно поворачивает голову то одним боком, то другим, с любопытством разглядывая меня своими маленькими черными глазками, а затем происходит немыслимое. Она расправляет крылья и взлетает на жердочку! Вначале, до конца не осознав, что произошло, я испуганно отстраняюсь, а затем чувствую такую радость, что едва не подпрыгиваю. Вскоре на моих глазах появляются слезы, которые я не сразу замечаю.

– Теперь ты будешь свободна, – шепчу я.

А она довольно смотрит на меня, как бы говоря: «Если я справилась, Джина, то и ты сможешь».



Вот и закончилось наше пребывание в Австралии, в месте, о котором я теперь буду вспоминать с глубоким трепетом и пылкой любовью.

Мы скапливаемся у фургона.

– Я и Мардж очень привыкли к вам. Мы будем за вас переживать, хотя я абсолютно уверен, что у вас все будет хорошо. Я думаю, что сейчас Джон смотрит на нас с небес и улыбается. Скарлетт, ты исполнила его мечту, с которой он каждое утро просыпался. Она облегчила ему путь, его страдания, бессонные ночи. Я желаю вам хорошего пути, вы обязательно доберетесь до своей цели.

Наступили прощальные минуты. Мы обнимаемся, говорим теплые слова друг другу и улыбаемся, стараясь сдерживать слезы, что жгут глаза.

– Подождите! – внезапно говорит Мардж и ускользает во двор, а затем снова появляется с Сицилией в руках.

– Не одни вы отправляетесь в долгожданный путь.

Мардж подходит ко мне.