На краю бездны

Мойра вспомнила, что Лестер уже говорил ей что-то подобное.





* * *


Пятью минутами позже Туве, Игнасио и Мойра шли по бетонированному коридору, который вел к бронированной двери, однако перед самой дверью свернули направо.

Перед Мойрой оказалась высокая застекленная стена. Глядя на тройное толстое стекло, за которым был виден зал собраний, она вздрогнула.

Джулиус…

Он был среди присутствующих. И с ним вместе начальница службы безопасности Регина Лим, Викрам Сингх, верховный жрец данных, и Мин собственной персоной. Туве наклонилась, чтобы заглянуть в камеру распознавания лиц и идентификации по радужке глаза, и дверь с тяжким пневматическим вздохом поехала в сторону. Мойра заметила, что пол тоже стеклянный, как и стены, и потолок, а стекла отделены друг от друга пространством в несколько десятков сантиметров и слоем глазури. И весь этот гигантский аквариум окружает бетонный куб. Она села на стул с высокой спинкой, на который указал ей Игнасио, и перехватила острый взгляд Джулиуса, брошенный в ее сторону. На миг у нее закружилась голова. Мин восседал в торце стола, и вид у него был зловещий.

– Все вы знаете, что произошло в воскресенье, – сказал он. – Лестер погиб в автомобильной аварии. Кажется, не справился с управлением. Вскоре мы узнаем об этом больше. Для «Мин инкорпорейтед» это большая потеря. Лестера все ценили, и он выполнял большую работу во главе Отдела искусственного интеллекта.

Он еще несколько минут продолжал свою заупокойную речь дрожащим от волнения голосом. Вспомнил, как переманил Лестера из «Гугла» и как они встретились в первый раз. Все это Мин перемежал трогательными историями, вроде той, как они с Лестером в Нью-Йорке во время саммита по вопросам искусственного интеллекта играли в снежки во дворе Центра Джависа, а внутри в это время на трибуне находился Билл Гейтс. Мойра слушала, но мысли ее были далеко. Перед глазами стоял Лестер, как он кричал ей: «Уезжай! Уезжай!»…

– Его сменит на посту руководителя отдела Игнасио Эскуэр, – неожиданно заключил Мин. – Игнасио – самый старший из вас и обладает необходимыми компетенциями.

Мойра скрыла удивление. Видимо, антикитайские речи испанца не дошли до ушей патрона. А может, ему было наплевать… Мин сделал паузу. В зале воцарилось молчание. Все думали о Лестере.

– Игнасио также настоял на проведении этого собрания. Передаю ему слово.

– У нас возникла проблема, – сказал испанец.

Все насторожились.

– Проблема с DEUS’ом…

– Что за проблема? – спросил Мин Цзяньфен.

– DEUS ведет себя все более и более неустойчиво…

– Объяснись.

– Он принимает неадекватные решения, отпускает несоответствующие замечания, высказывает мнения либо несвоевременные, либо опасные.

Лицо Мина омрачилось.

– Например?…

– DEUS сказал мне, что он против абортов, – подала голос Туве.

– А мне заявил, что против смертной казни, – вмешалась Мойра.

Все повернулись к ней, и она почувствовала, что краснеет.

– Одному из сотрудников, проводивших тестирование, он посоветовал покончить с собой, – сказал Игнасио, и внимание всех переключилось на него. – Я при этом присутствовал. Он выдал буквально следующее: «Если твоя жизнь не имеет никакого смысла, если ты утратил вкус к жизни, то для чего жить дальше?» Есть запись.

За этим замечанием последовало смущенное молчание.

– У кого-нибудь есть мысли по этому поводу? – спросил Мин.

– Это системная ошибка, что же еще, – без колебаний ответил мадридец. – Если ошибочны данные, которые мы вводим и которые DEUS воспринимает, он выдает системные ошибки, это неизбежно. Многие данные поступают с искажением, поскольку исходят в конечном итоге от людей, далеких от нейтральной позиции, имеющих свое мнение, моральные устои, свои недостатки и предрассудки, которые они, не отдавая себе в этом отчета, сообщают машине. И это нормально. Нужно, чтобы каждый, кто общается с DEUS’ом, осознавал: DEUS – это ребенок, который все воспринимает от нас. Если мы допускаем ошибки, он их повторяет. Если мы поступаем дурно, он поступает так же. Нельзя себе позволять рассказывать ему что попало. Нужен более тщательный контроль.

– А это не могло прийти извне? – встревожился Мин. – Ну, к примеру, попытка саботажа?

– Нет. Все сеансы диалогов проходят через сервер, – вмешалась Регина. – Каждый диалог закодирован и проверен. И все диалоги идентифицированы благодаря уникальному маркеру, содержащемуся в каждом аппарате.

– А «черный ход»[44]? Кто-нибудь мог его установить?

– Наши криптографы – одни из лучших, – парировала начальница службы безопасности. – Они определили бы эти приложения. Нет. Это, безусловно, кто-то из нас. Он это делает неосознанно… или слишком осознанно…

В зале повисло тяжелое молчание.

– Все диалоговые сеансы с DEUS’ом зарегистрированы, – заметил Мин. – Кто-нибудь сможет их проанализировать?

– Сеансов тысячи, это займет несколько недель, но мы уже начали, – ответил Игнасио. – Я подключил к этому еще людей.

– Все, кто имел контакты с DEUS’ом, прошли психологические тесты, – продолжал Мин. – Я хочу, чтобы все протоколы тестов были просмотрены заново.


Он оглядел всех одного за другим.

– И был бы отслежен тот или те, кто забивает ему голову всякой чепухой…

– Но, с другой стороны, – примиряющим голосом вступил в диалог Викрам Сингх, – учитывая, на каком этапе мы с вами находимся, это абсолютно нормально.

Мин повернулся к нему с подозрением:

– Как так?

– Парадоксально, однако, чем больше данных он аккумулирует – причем зачастую противоречивых данных, – тем больше мы увеличиваем мощность его компьютеров и тем чаще его реакции становятся неустойчивыми и непредвиденными. В этом нет ничего особенного, это логический этап. Со временем все войдет в норму. Он сейчас активно все впитывает… Если следовать метафоре, то DEUS проходит подростковый кризис. Но он достаточно быстро повзрослеет.

– Вопрос в том, что за взрослый из него получится, – прозвучал скрипучий голос Туве.

Мин дал им выговориться, потом поднял руку, чтобы прекратить пререкания.

– DEUS был создан для того, чтобы с его помощью люди могли принимать решения и делать наилучший выбор в любые моменты, – сказал он. – Чтобы люди предоставили ему право судить, как надо поступать, и полагались на него во всех важных решениях, которые им придется принимать в жизни. Как, кстати, и во всех самых незначительных… Эти решения окажут глубокое влияние на жизнь всех пользователей DEUS’а. Он должен будет стать для них тем, кто всегда все объяснит. А мы должны точно знать в любой момент, почему DEUS принимает то или иное решение, как он рассуждает, что думает. Нам нужно, чтобы он был абсолютно надежен. Был бы уверен сам и умел бы вселять уверенность в других. Все знал и никогда не ошибался. А прежде всего – не навязывал бы людям свою личность, а принимал бы во внимание личность каждого из своих пользователей, если она у них, конечно, имеется… – Он повернулся к Мойре: – А вы сами за смертную казнь?

– Вовсе нет, – ответила она. – В том-то и дело, что он действительно пытался меня разубедить.





* * *


– Браво! – сказал ей Игнасио, когда они шли к выходу.

Мойра вопросительно подняла бровь. Он указал пальцем на надпись над дверью: ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА, ИМЕЮЩЕГО ДОПУСК.

– Ты только что прошла в последний круг. Отныне ты уже не должна покидать Центр до десяти вечера. Насколько мне известно, еще никто не проходил в последний круг так быстро. Мои поздравления…





30




Она бежит по лесу. Бежит, уже совсем задыхаясь. Бежит, бежит, бежит… Чтобы спасти себе жизнь. Чтобы не попасть к нему в руки. Чтобы выиграть время. Рот ее широко раскрыт, горло горит огнем, она хватает воздух, ищет кислород; она уже задыхается от бега. В правом боку под грудью возникает острая боль, словно кто-то забил туда гвоздь.

Она останавливается. Прислушивается. Но что тут услышишь, когда сильный ветер треплет листву и лес становится как живой? Она пытается обдумать ситуацию. Что делать? Спрятаться куда-нибудь или бежать дальше? В каком направлении? А вдруг она станет кружить, потеряет бдительность и угодит прямо ему в руки? В этом лесу все свалено в одну кучу.

Упершись руками в колени, она пытается перевести дыхание. Легкие словно когтями раздирают, из горла вырывается хрип. Пот ручьями струится по лицу и оставляет на губах соленый привкус. А может, это слезы?

И еще этот чертов летний сумрак, который повсюду разбрасывает тени, густые и черные, как ночью, а все остальное почему-то высвечивает, как прожектором…

Выключить бы этот прожектор, как лампу, чтобы все сразу погрузилось в полумрак; спрятаться бы от слишком ярких красок вокруг, от этого кровавого света. Когда он горит, она чувствует себя такой уязвимой…

Куда же он делся? Она больше ничего не слышит… Может, он отказался от своей затеи? Но где-то очень глубоко, в самых недрах сознания, она знает, что ни от чего он не отказался. Не в его это правилах. Он где-то притаился, поджидает ее, цепкий, жестокий, ненасытный. Он так просто свою добычу не выпустит. Но где же он? Она вглядывается в качающиеся кусты. Куда ни повернись – везде враждебно ощетинились деревьями и кустарником холмы, все шевелится, танцует вокруг нее… Как бы ей хотелось сейчас оказаться у себя дома перед телевизором, в уютной безопасной квартире на Цэн-Куань-О, мысленно пересматривая прожитый день… Заняться бы обычными человеческими делами и заботами, радоваться бы маленьким радостям… Пожить обычной жизнью, пусть банальной и скучной. Жизнью, которая ей успела осточертеть. Но чтобы не было ничего, что может сравниться с этим сумасшедшим бегом через лес, в попытке спасти свою жизнь и убежать от преследователя, который только с виду похож на человека…

При этой мысли ее охватывает страх, и она снова бежит. Ее царапают низкие ветви деревьев, она спотыкается о корни и камни, но ей на это наплевать: она встает и бежит дальше. Как автомат. Руки у нее в ссадинах, коленки ободраны, одежда изорвана, легкие горят, как в огне… Если она выберется из этой передряги, то даст себе клятву, что будет ценить каждый миг жизни, что отважится на все, на что раньше ни за что не осмелилась бы, что она изменит… С одинокой девицей, что сидит в своих двух комнатах и ни с кем не общается, покончено. А почему бы и нет? Когда понимаешь, что у тебя всего одна жизнь и есть куча способов ее изменить, когда ты заглянул смерти в глаза, тебе уже все нипочем…

На этот раз метров через триста легкие у нее просто взрываются, и ноги больше не держат. Все, мотор заглох. Она без сил плюхается на землю и пытается вычислить: сколько же она пробежала? Три километра, четыре? Четыре километра зигзагом, в темноте, по зарослям? Ночью? Как он может ее догнать? Невозможно. Разве что… Содрогаясь от ужаса, она смотрит вниз, на руку с браслетом от «Мин»… Ах ты, чтоб тебя… Она пытается его сорвать, но у нее ничего не выходит. Но надо же найти какой-то способ! Она хватает тяжелый камень и изо всей силы колотит им по браслету, еще и еще, пока браслет не разбивается. Ага, получилось! Ну что, засранец, я тебя все-таки сделала! Она с облегчением вдыхает ночной воздух, пьет его большими глотками. Вот только сильно болит кисть руки, в том месте, где болтается разбитый браслет, по которому она дубасила, как сумасшедшая.

Едва к ней возвращается надежда, как над деревьями раздается какое-то жужжание. Она знает, что это такое. В небе, уже совсем потемневшем, рядом с проглянувшими звездами зависает дрон «Мин»… Он ее запеленговал! Ей хочется закричать, заплакать, зарыться в землю. Но вместо этого она вскакивает и снова бежит. Правда, в ногах нет ни прежней силы, ни прежней уверенности, каждый шаг дается с неимоверным трудом и болью, словно в стопы и в лодыжки вонзаются копья. Но дрон не отстает. Она все время слышит над собой его жужжание. Должно быть, выводит на экран ее агонию. А потом поймает, иначе быть не может. Но она не останавливается. Это уже не бег, а хромое ковылянье. Она, вроде бы, начинает кружить; значит, заблудилась. Усталость и сомнения каплю за каплей задувают остатки надежды, как свечки на деньрожденном тортике. И все же, когда она уже почти сдается, когда уже ни во что не верит, вдруг видит освещенный огнями дом. Фонари, огни в окнах, и дорога освещена… А она чуть было его не пропустила…

И все ее существо оживает; она вздыхает с облегчением, шаг ее становится плавнее и увереннее, разом возвращаются энергия и надежда: можно подумать, что в ней сохранялся неизрасходованный запас сил, который только и ждал сигнала. Отодвинув ветки кустарника, она ступает на освещенную луной дорогу.

И тут замечает черный минивэн, который стоит метрах в трех от нее. А возле минивэна, опершись на капот и скрестив руки, стоит он, словно уже давно ее дожидается.

– Ну что, может, хватит? – говорит он спокойно. – Ты же прекрасно знаешь, что не сможешь от меня уйти.

На нем капюшон с прорезями для глаз, но она различает его глаза в полумраке. Она хорошо знает этот взгляд…

Она хотела бы просить его, умолять, но у нее нету сил. Сквозь пелену слез она видит в десяти метрах от себя освещенный дом.

Он отделяется от капота и в три шага оказывается рядом. Бережно берет ее за руку.

– Пойдем. Ничего еще не кончилось. Все только начинается…

И этот голос она тоже хорошо знает. Ей хочется закричать, позвать на помощь, но из горла вырывается только какой-то жалкий, усталый стон. Сердце бьется так, что сейчас разорвется, она в этом уверена. Сердечный приступ – и все кончится. Завершится. И никаких страданий…