На краю бездны

* * *


Четыре часа утра. Мойра была измучена, нервы на пределе. Шесть часов она провела в этой комнате, причем три из них ее изводили допросом на кантонском диалекте, при этом испепеляя злобными взглядами, и довели до полного изнеможения. После двух мужчин настала очередь женщины примерно ее возраста. Ее агрессивность не шла ни в какое сравнение с агрессивностью мужчин, от нее можно было просто-напросто тронуться рассудком. Что же такое она сделала, чем заслужила такое обращение? Тем не менее никто из них ее не тронул, хотя она и слышала разговоры о скандальных случаях в полицейских отделениях Гонконга, а бывало, что полиция избивала манифестантов, но, судя по всему, этим ее трогать запретили. Редко когда Мойре приходилось испытать такой страх, с такой силой ощутить собственное одиночество и беспомощность. Она до сих пор так и не узнала, в чем ее обвиняют. Было ли это как-то связано с Мином? И почему среди полицейских не нашлось ни одного говорящего по-английски? Она вспомнила того молодого сыщика. Где он сейчас? Что делает? Он ведь ходил за ней по пятам. Может, его перебросили на другое задание? Или он в отпуске? Почему его здесь не оказалось?… Снова наступила тишина, не было слышно ни единого звука. Комиссариат погрузился в сон, и о ней опять забыли.

Мойра без сил буквально висела на стуле, в тысячный раз пытаясь понять, что произошло, что же она успела натворить с самого начала пребывания здесь. Около пяти часов встала и размяла онемевшее тело. Потом попробовала лечь на пол, но тот оказался еще жестче стула. Пришлось опять сесть. В коридоре было тихо и во всем здании тоже. Можно подумать, что она тут единственная задержанная… Мойра положила лоб на скрещенные руки и задремала.





* * *


За дверью послышались голоса. В коридоре кто-то яростно спорил по-кантонски. Короткие резкие реплики сразу прогнали сон. Из голосов выделялся один, явно моложе и возбужденнее остальных. Мойра сжалась на стуле: новых воплей, непонятных обличений и перекошенных от злости физиономий она больше не вынесет.

Голоса вдруг замолкли, и загремел дверной засов. В следующий миг дверь открылась, и на пороге появился тот самый молодой полицейский. Он смотрел на нее с сожалением, грустно, смущенно и даже нежно. И Мойра сразу же поняла, что он ничего не знал о ее задержании, что это он отчитывал полицейских в коридоре и что он пришел ее освободить. Ее захлестнула волна признательности. Никогда и ни к кому она не чувствовала такой благодарности. И такого облегчения.

– Я очень сожалею, – пробормотал он по-английски. – Действительно сожалею. Не понимаю, с чего они вдруг вас задержали. Мне сообщили об этом только полчаса назад, и я сразу приехал.

– Освободите меня, пожалуйста.

– Конечно, и немедленно.





Эвристика




38




Мойра повернулась лицом к солнцу, которое едва показалось над домами. Она даже представить не решалась, что означает день за днем, месяцами, годами находиться взаперти в камере в восемь квадратных метров.

– Садитесь, – сказал молодой полицейский, распахнув перед ней пассажирскую дверцу. – Вы, наверное, хотите есть.

– Сначала – сигарету, – ответила Мойра, начав рыться в сумке.

Он спокойно дал ей закурить прямо здесь, на парковке, в свете первых лучей. Когда она подняла на него глаза сквозь колечко дыма, проплывшего мимо усталого лица, он робко улыбнулся ей.

– Что они от меня хотели? – спросила Мойра, затянувшись сигаретой.

– Садитесь, я вам расскажу.

Они поехали в сторону Вань-Чай. Он вел машину ловко и легко, и его спокойствие резко контрастировало с апокалиптической атмосферой, царившей в комиссариате. Сквозь ветровое стекло было видно, как огнем разгорается небо на востоке. Солнце отражалось в окнах и слепило ее уставшие за бессонную ночь глаза.

– Боюсь, что если вы не согласитесь на их предложение, они снова возьмутся за свое, – жестко сказал он.

– Что? Какое предложение?

– Информировать нас изнутри обо всем, что происходит у Мина, и помочь нам поймать убийцу… Они вас просто так не выпустят.

И то, как он это сказал, сильно ее встревожило. Слова застревали у него во рту, не желали выходить, словно он произносил их против воли. Он был с ними заодно… Все обернулось всего лишь вульгарной постановкой: он дал им промурыжить ее в этой каморке, чтобы как следует измотать, а потом изобразил спасителя, лучшего друга, чтобы легче было вытянуть из нее то, что нужно. Извечная ролевая игра «плохой мент – хороший мент». И здесь все то же, как везде. Однако одна мысль подчиняла себе все происшедшее: да плевать ей на все, только бы все это еще раз не переживать. Она не хочет возвращаться в ту каморку…

– А вы ведь с ними заодно, разве не так? – спросила Мойра. – Вы ведь знали, что я там, вы нарочно дали им столько времени промариновать меня в этом чертовом комиссариате.

Она видела, как полицейский побледнел и смешался, и знала, что он сейчас соврет.

– Да, – согласился он, к величайшему ее удивлению. – Да, это правда…

Она удивленно подняла брови.

– А зачем мне-то об этом говорить?

– Я был против, – вскинулся он. – Это была не моя идея. Я и сейчас против. Но здесь не я принимаю решения.

Он сосредоточился на дороге.


– Вообще-то я не должен был вас оттуда увозить, пока не пройдет несколько часов, – прибавил он с улыбкой.

Мойра внимательно вгляделась в его красивый азиатский профиль. Почему он так себя повел? Почему заботится о ней, хотя толком с ней не знаком?





* * *


Он наблюдал, как она молча уписывает яйца и пьет кофе. Было семь утра. Но Чань настоял, чтобы «Циннамон» открыли.

– А если я решу вас… – вдруг заявила Мойра, понизив голос.

Закончить фразу она не успела: он быстро закрыл ей рот ладонью одной руки и приложил палец другой руки себе к губам, призывая молчать. Она вытаращила на него круглые глаза. А он тем временем свободной рукой порылся у себя в сумке и вытащил оттуда ее телефон и планшет. Потом встал и прошел к барной стойке, за которой стоял сонный Реймонд. Тот унес оба гаджета к большому холодильнику, засунул их в ящик для овощей и захлопнул тяжелую металлическую дверь.

Снова подойдя к Мойре, сыщик указал на браслет.

– Он регистрирует только биометрические данные. Как ваше имя?

– Чань.

– Чань, это верно? Все то, что вы мне только что сказали? Если я откажусь сотрудничать, они снова ко мне явятся?

Он удрученно покачал головой.

– Да, и это меня пугает. Они вас сломают. Мне очень жаль, Мойра. Я не одобряю такие методы. Но на кону человеческие жизни…

Она почувствовала, как в ней закипает гнев, и ей очень захотелось возразить, что все его сожаления мало помогут.

– Они имеют на это право?

– Они имеют все права.

Мойра вспомнила последние часы.

– Значит, у меня нет выбора.

– Почему? Есть. Если хотите, я отвезу вас в отель, вы прекратите всю работу, и я первым же самолетом отправлю вас в Париж.

Мойра посмотрела на него долгим взглядом. Чань говорил искренне. Было в этом парне что-то наивное и обезоруживающее, совсем не свойственное полицейским. Ну как ему объяснишь, что она не может вот так просто взять и уехать? Что вернуться в Париж будет таким мучительным поражением, какое он себе и представить не может?

– А если им все станет известно, – сказала она, – то я тоже погибну в автомобильной аварии, как Лестер?

Страх в глазах Лестера. Огромный. Всепожирающий… Страх, который и сейчас гулял у нее под кожей. Лицо китайца помрачнело.

– Так это была авария или нет?

Он, стиснув зубы, выдержал ее взгляд.

– Это была авария или что-то другое?

– Об этом ничего не известно.

– Как так?

– Лестер звонил нам накануне… Он был согласен сотрудничать…

У Мойры было такое чувство, что под ногами у нее разверзлась пропасть. Она указала на зал ресторана.

– Он назначил встречу здесь, ведь так?

– Да.

– Но не пришел…

Китаец отрицательно мотнул головой.

– Боже мой!.. Вот теперь мне действительно страшно.

– Вы должны вернуться в Центр и вызвать на разговор Регину Лим и Мина, – сказал Чань. – Вы расскажете им обо всем, что произошло с вами после того, как вы вышли с территории ипподрома. Ничего не упустив.

– Кроме нашей беседы, – подчеркнула Мойра.