Найдите Ребекку

Фридрих встал и отдал честь. На стене висел портрет Гитлера. Кристофер поприветствовал фюрера на глазах у Фридриха. Фридрих вышел и закрыл за собой дверь. Кристофер замер — он еще долго стоял, вытянув руку. При мыслях о сейфе за спиной у него перехватило дыхание, он пристально смотрел на Гитлера. Он один, и его никто не сможет проверить. Его невозможно поймать, правда?

Он повернулся и дрожащими руками ввел код. Желудок словно разъедало изнутри. Он встал. Вокруг парили звуки лагерного оркестра, исполнявшего Вагнера. Он опустился на колени перед сейфом и подумал о Ребекке. Опустил занавеску. Сейф открылся легко. Внутри лежало стопкой несколько чемоданов. Кристофер взял верхний, наполненный долларами. Он собирал их собственноручно. Их все. Поставил чемодан на стол и открыл его. Раньше он не воспринимал это как деньги, которые можно потратить. Не воспринимал как нормальную валюту, а как единицы, которые нужно посчитать и за которые необходимо отчитаться. Но эти сотни потрепанных, использованных купюр, перевязанных резинками, чем-то отличались. Почему-то они казались другими.

Он залез в чемодан, достал пачку денег, подержал несколько секунд в руках и положил на стол. С легкостью вытащил часть купюр — несколько сотен долларов. Ладони и пальцы стали потными. Он попытался сосчитать доллары, перелистывая их большим пальцем, но любой звук снаружи заставлял его перевести взгляд к окну возле стола. Резкий звук металла, бьющегося о металл, привел его в чувство. Заключенный из зондеркоманды прошел мимо, толкая телегу с кастрюлями и сковородками. Кристофер запихнул купюры в карман и вернул пачку в чемодан. Положил его в сейф и снова закрыл дверь.

Прежде Кристофер никогда не крал, даже в детстве. Деньги оттягивали карман, ноги стали словно бетонные. Он встал, висевший на бедре пистолет ударился о столешницу с громким стуком. Когда он вышел, Мюллер, Флик и Брайтнер сидели на местах.

— Что-то не так, герр оберштурмфюрер?

— Нет, почему вы подумали?

— Просто вы выглядите… нездоровым.

Кристофер приложил руку к липкому лбу.

— Кажется, съел что-то не то — наверное, ту рыбу за обедом.

Он вышел на улицу. Наступал вечер, солнце садилось, и воздух становился прохладным. Сев на велосипед, припаркованный возле офиса, он проехал вдоль бараков «Канады», лагерной тюрьмы, цыганского лагеря и мужского лагеря. Приблизившись к женскому лагерю, он переехал на другую сторону дороги, минуя истощенные, измученные фигуры, в которых непросто было опознать женщин, возвращавшихся с дневной службы рейху. Слева промелькнул семейный лагерь, где снимались пропагандистские фильмы, которые ему показывали, и где заключенные получали определенные преимущества. Карантинный лагерь, где держали вновь прибывших женщин, прежде чем присоединить их к основной массе, был последним перед главным входом. За воротами тянулась бесплодная земля, застывшая под серым небом. Ни кустов, ни деревьев, лишь болота да заросли травы.

До Аушвица было минут пять езды. Сразу за главным входом располагалось здание администрации. У входа стоял все тот же охранник. Он посмотрел на Кристофера, словно видел его впервые. Кристофер показал документы, уже в третий раз. Постовой пропустил его. Дверь кабинета Либерманна была закрыта. Постучав, Кристофер не стал дожидаться ответа, а просто вошел.

— Что вы здесь делаете, оберштурмфюрер? — Круглые щеки Либерманна обрели красноватый оттенок. — Мы уже всё…

— Выяснились новые обстоятельства в отношении моего поиска, — перебил его Кристофер, садясь за стол. — Мне нужно, чтобы вы нашли эту женщину. И поскорее.

— Вы вообще представляете, насколько я занят и сколько понадобится времени?

Кристофер выложил на стол пачку купюр.

— Нет. Сколько?

— Сложно сказать, провести поиск по всей системе лагерей… И постоянно создаются новые лагеря. Непростая задача.

— Я в вас верю, герр Либерманн. — Кристофер встал и вынул из кармана листок бумаги. — Тут все необходимые детали, я зайду, как только смогу. Завтра я вынужден уехать в Берлин, но надеюсь получить новости в пятницу, когда вернусь.

— Постараюсь вам помочь.

Кристофер встал, окрыленный новой надеждой. Уходя, он обернулся, чтобы поблагодарить Либерманна. Денег на столе уже не было.





Глава 23




Кристофер легко проснулся по будильнику. Накануне вечером он не поддался на уговоры Лама и лег спать пораньше. Лам спал на одеяле, прямо в форме. Один его ботинок лежал у двери, другой еще был на ноге. Ремень и дубинка валялись на столе. Кристофер взял ремень, чтобы переложить на стул. На дубинке виднелись следы зубов. Ремень выскользнул у него из руки и упал обратно на маленький деревянный столик. Лам заворочался из-за шума, но быстро заснул опять. Снаружи было еще темно, холодный воздух подсвечивало сияние прожекторов. Стояла полная тишина. Снаружи был припаркован двухместный кабриолет. У него не будет ни помощника, ни вооруженного охранника. Никто не знает, куда он едет и почему. Никакой подготовки не требовалось. Через несколько минут он уже прибыл в офис и загружал в машину четыре чемодана, полных денег. Он зафиксировал отъезд и вычеркнул их из книг, даже хотя проверять было некому. Все зависело исключительно от него и его слова. Ведь слова эсэсовца вполне достаточно, верно?

Он натянул крышу — прохладный утренний воздух пощипывал щеки. Завел машину и тронулся в путь. На выезде он показал документы и приказ. Охранники не стали обыскивать машину, просто пропустили его. Кристофер выехал из ворот на длинную пустую дорогу. Даже странно, что снаружи еще существует мир. Казалось, лагерь поглотил всю окружающую действительность. Он провел там всего несколько недель, но уже с трудом вспоминал времена до селекций, газовых камер и казней. Воспоминания о прежней жизни, когда смерть и грабеж еще не были его ежедневной рутиной, растворялись, как круги на воде. Предстоящие шесть часов наедине со своими мыслями пугали. В груди снова почувствовалось давление, он проехал еще несколько минут и счел безопасным остановиться. Заглушил двигатель, и его окружило молчание. Он слышал лишь собственное рваное, неравномерное дыхание. Все вокруг было серым: небо, земля, голые деревья и его униформа. Он откинулся спиной на сиденье, судорожно вдыхая воздух, силясь прогнать воспоминания и удержать в голове образ Ребекки и отчаянно пытаясь верить, что она еще может быть жива. Потом подумал об отце и сестре и снова завел машину.

На улицах Берлина царили оживление, чистота и порядок. Вокруг не было истощенных скелетов с телегами, наполненными награбленным добром. Крематория. Густого дыма в воздухе. Казалось, лагерь находится в другом мире. Он выглядел реальностью, а город — фасадом. Кристофер остановился возле штаб-квартиры СС и гестапо. Спросил на входе штандартенфюрера Кёля. Миловидная блондинка попросила его присесть и набрала номер. Кёль явился меньше чем через минуту. Это был высокий жилистый человек с седыми волосами. Он преувеличенно крепко пожал Кристоферу руку.

— Значит, вы новый человек из Аушвица? Сколько на этот раз?

— Ой, там столько разных валют…

— Нет-нет, об этом мы позаботимся. Сколько чемоданов?

— А, четыре.

— Значит, в Аушвице настали хорошие времена?

Они вместе вышли к машине, Кёль задавал по дороге незначительные вопросы о поездке Кристофера. Достали чемоданы, словно только вернулись из отпуска, и отнесли их в офис Кёля. Поставили на пол возле стола Кёля, и Кристофер встал рядом, дожидаясь, что будет дальше.

— Благодарю, оберштурмфюрер Зелер.

— Можете подписаться за получение, чтобы я мог отчитаться перед руководством?

— Конечно, давайте бумаги. — Он поставил небрежную подпись и вернул документы. — Увидимся через две недели. И продолжайте в том же духе.

Кристофер чувствовал себя, будто его только что ограбили. Кабинет рейхсфюрера Генриха Гиммлера находился на том же этаже. Кристофер кивнул его секретарю, проходя мимо, отметив про себя, что в следующий раз с ним нужно поговорить. Уже около часа дня Кристофер вышел на Штреземанштрассе. Ему не назначили определенного времени возвращения. Ему вообще не давали никаких указаний насчет возвращения. Не требовалось никому звонить или отмечаться. Он был предоставлен сам себе. Дом Харальда находился меньше чем в получасе езды и по дороге в лагерь. Он не ожидал такой автономности. К нему должны были кого-то приставить, какого-то наблюдателя, чтобы он не сбежал с деньгами, но нет. И увидеться с семьей ему тоже никто не мог запретить.


Он стыдился своей униформы и закрыл верх кабриолета, несмотря на теплый день. Харальд жил с женой в большом доме с пятью спальнями, его дети выросли и уехали много лет назад. Кристофер не видел Алекс и отца почти три месяца. Ему следовало чувствовать себя счастливее. Дверь открыла Стеффи, жена Харальда.

— Какой чудесный сюрприз. Что ты здесь делаешь? Твой отец будет счастлив, заходи, заходи, Кристофер. Как тебе идет форма! Прекрасно выглядишь. — Она обняла его. Он вошел в дом, где провел первые недели в Германии. Казалось, это было в прошлой жизни. — Стефан, Стефан, ты не поверишь, кто приехал. — В комнату зашел его отец. Кристофер обнял его. — Я пойду, а вы пока поговорите, — произнесла Стеффи, уходя.

Он не выпускал отца из объятий минуту, может, дольше. Волосы Стефана стали почти совсем седыми, но голубые глаза сияли, несмотря на морщины.

— Алекс здесь? Как она?

— Нет, на работе. У нее все по-прежнему. Как ты вообще здесь оказался? Все в порядке?

— Да. Меня отправили в Берлин… По одному поручению.

— Какому поручению?

— Я все объясню. Мы можем где-нибудь посидеть?

Они зашли в столовую и сели за стол. Столько ярких цветов Кристофер не видел с тех пор, как уехал на службу в СС — пестрые картины, оранжевые шторы на окнах.

— Кристофер, ты в порядке? Ты выглядишь…

— Лагерь, в котором я работаю, называется Аушвиц-Биркенау, или Аушвиц II. — Кристоферу вдруг стало холодно. — Тут безопасно? — шепотом спросил он, покосившись в сторону кухни, куда ушла Стеффи.

— Безопасно, как и везде. Кристофер, у тебя нездоровый вид. Ты ел?

— У меня нет времени, меня вообще не должно здесь быть.

— Есть новости насчет Ребекки?

— Нет. Ну, мне известно, что ее никогда не было в Аушвице. Теперь нужно ее найти. — Говорить было тяжело, слова застревали в горле. — Отец, как думаешь, что с нашим домом на Джерси? Он еще цел, ждет нас?

— Думаю, да, Кристофер. — В воздухе повисла тяжелая пауза. — Когда все закончится, дом будет в порядке.

— Это невозможно. Мне не верится, что места вроде Джерси еще существуют.

— Существуют, сын.

— Я просто больше не верю.

— Как твоя новая должность? Ты спешишь туда? Удается хотя бы помочь с переселением евреев?

— Нет никакого переселения, — процедил Кристофер, полностью осознавая, что нарушает данную СС клятву о молчании. — Только убийства. Аушвиц-Биркенау — лагерь смерти. Там существует только грабеж и убийства. Я отвечаю за кражи, главный грабитель. И этим утром в Берлине я сдавал деньги убитых людей в рейх.

— Что? Это карательный лагерь? Заключенные — убийцы и их казнят?

— Их единственное преступление — то, что они евреи, политические заключенные, цыгане или русские. Это убийство. Я провел там меньше месяца, но видел смерть почти сорока тысяч, их привозили в вагонах для скота и травили газом. — Кристофер вытащил из кармана пачку сигарет и положил на стол. — Женщины, дети, старики — первые в очереди. Тех, кто достаточно силен, чтобы работать, оставляют в живых, но потом казнят по прихоти или до смерти морят голодом. И я — один из убийц. Хожу там среди мясников и палачей. Обедаю с ними, выпиваю по вечерам. — Он закурил.

— Как это возможно? — прошептал Стефан. — Кристофер, ты не один из них. Послушай. Ты не такой. Ты там оказался по другой причине.

— Я уверен, что она еще жива. Не знаю, смогу ли это сделать. Я никогда не думал, что лагерь окажется таким. Больше это никого не смущает. Они все совершенно уверены, что поступают правильно. Мне некому довериться.

— У тебя есть я и вся наша семья. Сколько заключенных у тебя под началом?

— Около шестисот, почти все женщины.

— Ты можешь позаботиться хотя бы о них?

— В определенной степени. Я запретил мгновенные казни, и мой начальник, похоже, не возражает. Его заботят только деньги.

— Ну, значит, тебе нужно попытаться исправить ситуацию, насколько это в твоей власти, пусть даже совсем чуть-чуть. И найти Ребекку.

— Но как? Что я могу сделать? Там тысячи эсэсовцев, за ними — вся страна. Я ничего не могу сделать. Даже если я смогу найти Ребекку, я не уверен, что смогу выбраться из этого ада. А там настоящий ад. Худшее место на земле.

— Ты должен быть сильным, ради твоих работниц, ради Ребекки, ради себя. На ситуацию всегда можно повлиять. Ты отвечаешь за деньги? Деньги дают власть.

Был уже третий час дня.

— Мне нужно ехать. Нужно возвращаться туда. Есть новости от Ули?

— Нет, но отсутствие новостей — хорошая новость.

— Передавай Алекс привет. Я буду приезжать в Берлин по четвергам, каждые две недели. В то же время.

Отец обнял его.