Несущий огонь

– Лорд Утред, ты командуешь воинами, – произнес он. – И командуешь армиями. Принцами командовать ты не вправе. Я повинуюсь Богу, повинуюсь отцу, но тебе – нет. Больше нет. Ты обязан мне повиноваться, а потому позволь мне исполнить свой долг. Ты ведь спешишь выиграть эту битву, не так ли? Так зачем терять время?

Он тихонько оттолкнул меня и подошел к Вальдеру.

– Я Этельстан, принц Уэссекский, – объявил он. – Ты еще можешь положить меч и присягнуть мне на верность.

– Я выпотрошу тебя, как паршивого щенка, которым ты и являешься, – огрызнулся Вальдер.

Юноша держал меч опущенным, и Вальдер ринулся в атаку, намереваясь ударом сверху мгновенно окончить схватку.

Военачальник моего кузена был здоровенным детиной: высокий, широкий в плечах, плотный и мускулистый. Этельстан не уступал ему ростом, но сложением пошел в деда Альфреда. По сравнению с противником он выглядел хлипким. Но я знал, как обманчива эта его хрупкость. Парень был вынослив и проворен. Вальдер целился в шею Этельстана, и наблюдающим со стороны показалось, что меч неизбежно пронзит гортань молодого человека, но тот уклонился, причем даже не пытаясь отбить скользнувший по доспехам клинок. Лезвие, к счастью, не прорезало воротник кольчуги.

– Ну, теперь-то ты готов начать? – с издевкой бросил Этельстан.

Ответом стала вторая атака. Вальдер попытался своей массой пробить защиту Этельстана. Верзила перехватил меч обеими руками и, взревев как бык на бойне, нацелился принцу в живот. Он кинулся вперед, намереваясь нанизать юношу и опрокинуть на землю, чтобы затем изрубить в кровавое месиво. Вальдер весил вдвое больше противника и видел, что клинок идет куда намечено, его рев перешел в победный клич, но тут вдруг меч отклонился в сторону – Этельстан левой рукой парировал выпад. Подобный маневр мог стоить воину раны на руке, даже отрезанных пальцев, но парень носил рукавицы с нашитыми на кожу железными полосками.

– Этому приему научил меня Стеапа, – сообщил он мне потом.

И меч Вальдера бесполезно рассек воздух. А Этельстан впечатал рукоять своего в лицо противнику.

– А этому приему научил меня ты, – напомнил он позднее.

Впечатал с силой. Я слышал удар и видел кровь, хлынувшую из сломанного носа Вальдера. Мужчина пошатнулся – не потому, что потерял равновесие, а потому как ослеп. Яблоко меча Этельстана врезалось ему в левый глаз, выбив его, а от боли у противника помутилось и в правом. Здоровяк развернулся, отмахнувшись мечом, но удар получился слабым. Этельстан отбил его и в свою очередь издал победный клич, нанося единственный за всю схватку удар. Он рубанул справа налево по шее Вальдера, и лицо юноши исказилось от натуги, когда он потянул клинок на себя, прорезая кольчужный воротник, рассекая кожу и мышцы, большие сосуды и достав до хребта верзилы. Фонтан крови обдал нарядный шлем Этельстана. Люди, наблюдающие за схваткой из середины крепости, видели этот кровавый водопад. И лицезрели, как их поединщик падает.

Грохот мечей о щиты стих, когда Вальдер покачнулся. Выронив меч, верзила схватился обеими руками за шею и рухнул на колени. Мгновение он недоуменно смотрел на Этельстана, потом повалился лицом вперед и затрепыхался рядом с отброшенным плащом. Мои люди возликовали, когда Этельстан подошел к лошади убитого и вскочил в седло. Он проскакал несколько шагов в сторону противника, смакуя победу, потом вытер лезвие о гриву серого коня.

– Пора! – взревел я. – Копейщики во второй ряд! За мной!

Мы и без того потратили слишком много времени. Нам еще предстояло выиграть битву и захватить крепость. Я точно знал, как это сделать.

И мы пошли в атаку.



Атаковать я мог двумя способами. Первый – ударить в лоб по «стене щитов» моего кузена. Второй предполагал использование неровной рампы, ведущей к главному дому, – путь, которым мы прошли, едва проникнув в крепость. Достигнув конца рампы, нам предстояло сойтись с дружинниками Этельхельма, поджидавшими нас на вершине крутых каменных ступеней. Нелегкое предприятие. Атаковать снизу вверх всегда тяжело, и чем круче подъем, тем тяжелее задача. Возвращаясь к первому варианту, можно было напасть на длинный вражеский строй. Большая его часть состояла из трех шеренг, а «стену щитов» из двух или трех шеренг проломить значительно проще, чем из четырех, пяти или даже шести. Я хотел бы двинуться вперед не менее чем с четырьмя шеренгами, поэтому наш строй получится не широким. И хотя я был уверен, что мои свирепые волки прогрызут себе дорогу через центр более тонкого строя кузена, вид моего короткого строя побудит закаленных дружинников Этельхельма ударить по нам с макушки форта, и вражеские крылья охватят нас. Все силы врага окажутся стянуты в одно место и окружат нас. Хотя это еще не означает неизбежного поражения, бой будет долгим и кровавым и повлечет за собой больше потерь, чем при короткой и яростной атаке. По сути, выбора не было: оставался лишь трудный путь.

Предстояло атаковать людей Этельхельма на вершине рампы и сражаться с воинами, занимающими выгодную позицию, дающую им возможность обрушивать на наши головы мечи и секиры. Мой кузен увидит, что мы пошли на рампу, но не сможет оказать отряду Этельхельма действенную помощь, потому что на скалистой площадке между большим домом и церковью попросту слишком мало места. Ему, по моим прикидкам, останется только последовать за нами на рампу. Кузен передвинет своих людей туда, где сейчас стоим мы, потом ударит нам в тыл, а именно этого я и хотел – разделить силы неприятеля на две части. Мне удастся построить две «стены щитов»: передняя будет обращена вверх по склону против Этельхельма, а задняя станет сдерживать напирающего снизу кузена. Причем они займут всю ширину рампы, а значит, с флангов нас не обойти.

Враги снова принялись колотить мечами по щитам, но поначалу стук выходил вялым, и до меня доносились голоса командиров, призывающих бить сильнее. В глубине крепости выли собаки. На западе солнце почти коснулось земли. Я поднял щит, потом прикоснулся рукоятью Вздоха Змея к закрытым нащечникам. «Пребудь со мной», – молил я Тора.

– Сначала мы нападем на Этельхельма, – сообщил я воинам. – Затем покончим с другим ублюдком. Готовы?

Они заорали в знак согласия. Они были хороши, очень хороши – как псы, рвущиеся со сворки. И я повел их направо, к рампе.

– Теснее строй! – кричал я, хотя нужды в этом не было, они сами знали.

Построившись в девять рядов, мы решительно двигались к рампе – плотно сбитая масса людей в кольчугах и шлемах. Людей возбужденных, нервных, уверенных, испуганных и рьяных. Я мало чему мог поучить их по части «стен щитов» – слишком во многих доводилось им стоять. Хотя в этот вечер все было несколько иначе. Я повернулся ко второй шеренге. Воины в ней обычно держали щиты, закрывая передних, но на сей раз вторая шеренга щитов не имела. Вместо этого она была вооружена длинными и тяжелыми копьями.

– Держите копья низко, – предупредил я. – Прячьте их, пока можете.

Я заметил, что Этельстан до сих пор на коне и едет сразу за последней шеренгой.

– Как понимаю, это ты взял его, – обвинил я сына, бежавшего справа от меня. Они с Этельстаном были приятелями.

Утред усмехнулся:

– Он настоял.

– И ты его прятал?

– Не совсем. Ты просто не искал его.

– Ты придурок.

– Папочка, я постоянно слышу, что весь в тебя.

Мы одолели короткий пролет из трех каменных ступеней. Воины Этельхельма распевали и колотили по щитам. Я видел попа, воздевшего к небу руки в призыве к пригвожденному Богу уничтожить нас.

– Ты придурок, – повторил я сыну, – но, если не дашь ему погибнуть, я тебя прощу.

Потом я обернулся:

– Рорик!

– Господин?


– Дуй в рог! Два раза!

Сигнал эхом отразился от утеса впереди и вернулся к нам, когда прозвучал следующий. Финан наверняка ждал в полной готовности, потому как его люди появились немедленно и устремились от верхней калитки к подножию рампы. К этому моменту мы находились в сотне шагов, быть может чуть больше, от крутых ступеней, на которых нас поджидали дружинники Этельхельма. Первый их ряд состоял из пятнадцати человек: щиты заведены друг за друга, лица – металлические маски. Передовая шеренга уже не стучала мечами о щиты, но задние продолжали. Поп обернулся и плюнул в нашу сторону, и я увидел, что это отец Херефрит, мой враг из Хорнкастра. Его покрытое шрамами лицо было искажено гневом, из-под ворота священнической рясы выглядывала кольчуга. Он размахивал мечом. Выходит, Церковь не особо наказала его, раз он здесь вместе с Этельхельмом. Поп вопил, но я не слышал его ругательств и проклятий. Да и не заботился о них, потому что древние боги были со мной и отец Херефрит был обречен.

В тени холмов на дальнем берегу гавани за нами наблюдала толпа, состоящая по преимуществу из женщин и детей. Почти все глядели в нашу сторону, и это подсказало мне, что Домналл не атакует нижние ворота. Немногие, очень немногие ушли на север посмотреть на происходящее у морских ворот, но даже они наблюдали теперь за вершиной форта. Значит, Гербрухту и его людям ничто не угрожает, и битва состоится здесь, на каменной рампе, ведущей к макушке Беббанбурга, которую удерживали люди Этельхельма. Вид у них был устрашающий: стена из окованных железом ивовых щитов и острого металла. Смерть Вальдера наверняка потрясла их, и все же у Этельхельма имелись все основания питать уверенность в победе.

Мы атаковали снизу, последний отрезок представлял собой каменную лестницу, не уступавшую крутизной крепостному валу. Этельхельм наверняка полагал, что я совершил ошибку и веду своих людей в смертельную западню. Мой двоюродный брат, заметив наше движение, ударит нам в спину, и нам придется драться на крутом склоне, отражая нападение спереди и сзади. Посмотрев налево, я увидел, как мой кузен, все еще верхом, побуждает длинную шеренгу своих воинов двинуться вперед.

Дружинники Финана спешили догнать нас. Покинув морские ворота, ирландец давал кузену шанс атаковать, но теперь снаружи поджидали враги моего родича и отворить ворота означало наводнить крепость скоттами и норманнами. Так что распахивать морские ворота кузен не станет, пока не покончит со мной и не почувствует себя достаточно уверенным, чтобы напасть на тех, кто снаружи. И ему очень хочется уничтожить меня как можно скорее.

Мой двоюродный братец наверняка полагал, что бой закончится быстро. Кузен видел, как мал мой отряд, и это подтолкнуло его двинуть свою дружину. Но тут вдруг появился Финан с воинами, и враги пришли в замешательство. Ирландец орал, поторапливая людей строиться в шеренги позади моих дружинников.

– Не останавливаться! – надрывался тем временем кузен. – Не останавливаться! Бог даст нам победу! – Голос у него был пронзительный. Около двух сотен воинов спешило теперь взойти на рампу позади нас. – За святого Освальда и Беббанбург!

Я обратил внимание, что он держится где-то ближе к задним рядам, причем остался на коне, единственный всадник среди воинов, намеревавшихся ударить нам в тыл.

Итак, я получил битву, которой искал. Вместо того чтобы гоняться за гарнизоном в лабиринте беббанбургских строений, враги сплотились передо мной и собирались сзади. Нам оставалось только перебить их. Я проверил, низко ли несут копейщики свое оружие. Они не подвели.

– Слушайте! – обратился я к ним, но не слишком громко, чтобы неприятель впереди не подслушал. – Люди, сражающиеся на высоте, не станут держать щиты низко. Они будут драться как обычно и прикрывать щитами животы и яйца. А это значит, что их ноги открыты для вас. Метьте так высоко, как сможете. Цельтесь в бедра и калечьте ублюдков. Вы их раните, мы их перебьем.

– Бог и святой Освальд! – выкрикнул кто-то из шеренг моего кузена.

Большая часть дружины Беббанбурга располагалась теперь у нас за спиной, хотя горсть людей кузен направил в ряды Этельхельма. По моим прикидкам, на вершине лестницы собралось полторы сотни. Они выстроили перед фасадом церкви «стену щитов» в пять или шесть рядов глубиной. Позади нас воинов было еще больше, но теперь противник лишился шанса обойти нас с флангов. С пополнившими мой отряд людьми Финана наш строй насчитывал пятнадцать шеренг в глубину. Мы внушали ужас. Враги видели, как погиб их поединщик, и понимали, что сражаются против Утреда Беббанбургского. Многие воины Этельхельма воевали в армиях, которые возглавлял я. Эти люди знали меня и меньше всего на свете желали сражаться против моей волчьей стаи в тот летний вечер.

Одетые в красные плащи воины олдермена ждали, заведя щит за щит, и, как я предвидел, держали их высоко. Я уже ясно различал лица людей: они взирали на приближение смерти. Это были опытные бойцы. Они участвовали в долгой войне за изгнание данов из Мерсии и Восточной Англии, хотя мои дружинники дрались чаще и дольше. Мы были волчьей стаей, убийцами из Британии, мы рыскали от южного побережья Уэссекса до дебрей севера, от моря до океана и не ведали поражений. И наши противники знали об этом. Они видели, как солнце играет на лезвиях наших секир, видели мечи и нашу твердую поступь. Мы приближались к последнему пролету ступеней, держа щиты сомкнутыми, опустив клинки, шагая медленно, но верно. Одного из стоявших в переднем ряду строя Этельхельма вывернуло, его щит дрогнул.

– Пора! – взревел я. – Бей их!

Мы бросились вперед.



Даже если враг трусит, всегда найдется несколько воинов, жаждущих битвы, не испытывающих страха, таких, кто оживает в этом ужасе. Именно один из них сразил Свитуна, который, подобно всем нам в первом ряду, держал щит высоко и приседал за ним в ожидании неизбежного удара. Быть может, Свитун оступился или пригнулся слишком сильно, потому как секирщик погрузил лезвие ему в поясницу. Я не видел этого, но слышал, как Свитун взвыл. Я присел, держа щит над головой и сжимая Осиное Жало. Вздох Змея покоился в ножнах: он останется там, пока строй дружинников не рассыплется. Во время рукопашной свалки, когда ты чуешь последний вздох врага, нет оружия лучше, чем добрый сакс, этот короткий клинок.

Мы преодолели оставшиеся ступени бегом, воздев щиты, а неприятель молотил по этим щитам, издавая крики ярости и победные кличи. Свитун погиб, погиб Ульфар Датчанин и бедный Эдрик, бывший некогда моим слугой. Звенящий удар обрушился на мой щит, но он не был достаточно сильным, чтобы заставить меня опуститься на колени, и я понял, что его нанесли мечом. Будь Вальдер жив или знай Этельхельм дело как следует, он вооружил бы первый ряд тяжелыми секирами, под которыми мы падали бы, как скот во время осеннего забоя. Вместо этого саксы по большей части орудовали мечами, а меч не слишком подходит для того, чтобы крушить. Им можно зарубить или проткнуть, но чтобы превратить врага в месиво из переломанных костей, крови и истерзанной плоти, нет оружия, равного утяжеленной свинцом секире. Ударивший меня сделал зарубку на умбоне моего ивового щита, но это был последний нанесенный им на этой земле удар. Я уже распрямился и выбросил Осиное Жало вперед, чувствуя, как клинок пронзает кольчугу, как протыкает толстый слой мышц и входит в мягкие внутренности. Продолжая давить щитом, я провернул меч, чтобы тот не увяз у врага в брюхе. За спиной у меня появилось копье, пролезло между мной и сыном и уткнулось острием в верхнюю часть бедра неприятеля. Кровь хлынула у него из раны, воин пошатнулся и, пронзенный Осиным Жалом, упал. Шеренги позади меня давили, и хотя я не помню этого, мы издавали наш боевой клич.

Я достиг верхней ступени. Трупы мешали идти. Я перешагивал через них. Следующий удар по щиту был достаточно сильным, чтобы тот наклонился, но слева стоял Берг, и своим щитом он поддержал мой. Я сделал выпад Осиным Жалом, ощутил как острие уперлось в дерево, отдернул назад и ткнул пониже, на этот раз почувствовав кольчугу и плоть. Какой-то бородач орал на меня поверх обода моего щита, но его вопль перешел в безмолвную агонию, когда сакс Берга нашел его ребра. Справа от меня сын кричал, тыкая саксом между двух вражеских щитов. Воин, которого ранил Берг, повалился, и я перешагнул через него. Копейщик за мной прикончил упавшего, потом снова выбросил копье мимо меня, вонзив острие в пах противнику. Несчастный завизжал, уронил щит, склонился над залитым кровью камнем. Я ударил его Осиным Жалом по спине, перебив хребет, и он рухнул. Я наступил ему на голову, шагнул дальше. Две, возможно, три шеренги неприятеля были истреблены. Еще шаг вперед, крепко держа щит. Взгляд поверх края. Страх верещит где-то внутри. Не слушай! Держи щит крепче. В ноздри ударил запах дерьма. Дерьмо и кровь – вот аромат славы. Враг боится сильнее. Убивай его. Держи щит крепче. Бей.

Молодой парень с жидкой бороденкой замахнулся на меня мечом. Спасибо, поблагодарил его я, потому что при замахе он отвел щит в сторону и умер с Осиным Жалом в груди. Клинок прошел через кольчугу, как нож сквозь масло. Долгие часы упражнений обратились в смерть юнца. Мои люди орали. Клинок ударил мне по шлему, еще один попал в щит. Берг убил того, кто достал до моего шлема. В «стене щитов» не размахнешься, можно только колоть. Пусть боги всегда посылают мне противников, которые машут клинками. Воин, нанесший укол в мой щит, отступал, глаза его округлились от ужаса. Я споткнулся о тело, упал на колено и отразил нанесенный справа удар копья. Укол получился вялый – копейщик в это время пятился. Я встал и атаковал Осиным Жалом дружинника, молотившего по моему щиту, потом резко отвел щит в сторону и полоснул копейщика по глазам. Втянул клинок и обрушил на первого противника, дрожавшего от страха. Осиное Жало нашло его горло, и меня обдало кровью. Я хрипло клял врагов, которые узнали теперь, что значит драться с моими волками. Я опустил немного щит и увидел Этельхельма, который с расширенными глазами прижимался к стене церкви. Рядом с ним стояла дочь, бледная и хрупкая. Он обнимал ее одной рукой. Сердик оттеснил меня в сторону. Он бросил копье и подобрал секиру. Щита у него не было. Сердик просто кинулся на врага, здоровенный детина, охваченный боевой яростью, и ударом секиры располовинил его щит, потом стряхнул его и рубанул противника по лицу. Удар был так могуч, что лицо несчастного превратилось в кровавое месиво. Мы выдвинулись, прикрывая Сердика.

– Они поддаются! – крикнул мой сын.

Сердик рычал, размахивая тяжелой секирой и заставляя людей податься в стороны. Один из его ударов даже пришелся в мой щит, но Сердика в тот день было не остановить. Дружинник в красном плаще попытался достать его в выпаде мечом, но Осиное Жало проскользнуло ему в открытый рот, и я вдавил клинок глубже. Я орал на врагов, обещая им гибель. Я был Тором, я был Одином. Я был властелином войны.

Этельстан подвел коня к подножию усеянных трупами ступеней. Он открыл нащечники и поднялся в стременах, воздев над головой окровавленный меч.

– Я ваш принц! – провозгласил он. – Входите в церковь и останетесь жить!

Этельхельм вытаращился на него.

– Я ваш принц! – взывал Этельстан снова и снова. Его серый конь был покрыт пятнами крови. – Входите в церковь – и останетесь живы! Бросайте оружие! Входите в церковь!

Хротард шагнул вперед, закрывая Этельхельма. Хротард! Он ревел подобно мне, его меч был обагрен, щит иссечен, кровавая полоса растекалась поперек прыгающего оленя.

– Он мой! – крикнул я, но сын оттеснил меня в сторону и устремился на верзилу. Западный сакс выдвинул щит и сделал из-под него выпад, метя Утреду в ноги, но тот стремительно опустил свой щит, отразив укол, и нанес Хротарду рубящий удар. Тот парировал его, и клинки зазвенели, как колокол. Хротард сыпал проклятьями, мой сын улыбался. Люди замерли. Дружинники в красных плащах опустили оружие и подняли руки в знак того, что сдаются. Они глядели на мечи, мелькающие с такой скоростью, что невозможно было сосчитать удары. Два мастера вели поединок. Потом мой сын пошатнулся. Хротард заметил это и сделал выпад. Утред шагнул под него – его слабость была притворной – и оказался за спиной у Хротарда. Меч взлетел к глотке великана и чиркнул. Воздух затуманился кровью, и Хротард упал.

Отец Херефрит призывал дружинников Этельхельма сражаться.

– С вами Бог! Вы не можете проиграть! Бейте их! Убейте язычника! Христос за вас! Убейте язычника!

Он имел в виду меня.

Этельхельм и его дочь исчезли. Я не видел, как они убежали. Какой-то человек вполсилы нанес мне удар копьем. Я принял его на щит, шагнул вбок и далеко вперед выбросил Осиное Жало. Копейщик выдохнул мне в лицо, захныкал. Я проклял его и потянул клинок вверх, выпотрошив противника. Замычав, тот упал.

Херефрит заметил, что мой сакс засел в кишках трупа и напал на меня. Его остановил мой сын, щитом отбросив попа обратно к стене. Утред был христианином или считал себя таковым, и убийство священника обрекало его на адские муки, поэтому он ограничился тем, что просто оттеснил здоровяка-попа. Но я-то христианского ада не боялся. Бросив Осиное Жало, я поднял копье, которым так бестолково воспользовался умирающий.

– Херефрит! – вскричал я. – Тебе пора на встречу со своим Богом!

Опустив копье, я кинулся на него с разбега. Ему удалось отклонить мечом мое копье не больше чем на ширину ладони. Острие прошло через рясу и кольчугу, вонзилось в живот и вышло через спину, царапнув по каменной кладке церкви, по которой сбегали потоки крови. Я оставил копье в нем, бросив попа умирать.

– Они сломлены! – Мой сын стоял рядом. – Сломлены, отец!

– Но еще не разбиты, – огрызнулся я.