Невеста для Хана. Книга 1

Развернула его и застыла с широко распахнутыми глазами — на белом тетрадном листе была нарисована семья: мужчина, женщина и девочка. На первый взгляд совершенно обычный и нормальный рисунок. Но если присмотреться, то по коже расползаются ледяные мурашки. У девочки нет ног и лица. А женщина без головы. Вместо нее из шеи торчит стебель с цветком. Возле девочки мужчина… Огромный, страшный. Держит девочку за руку. Чем-то похож на Хана. И рядом большая черная кошка.

Не было никакой свадьбы. Нас просто расписали. Какой-то мужчина в темном костюме молчаливый с непроницаемым выражением лица. Не было никаких «вы согласны?» или «поцелуйте невесту». Хан молча поставил подпись, потом дернул меня под руку и наклонил над столом.

— Подписывай.

— Не… могу.

— Я сказал подписывай! Жить хочешь?

— Нет! — и посмотрела ему в глаза. На секунду они стали черного цвета, как деготь. Без зрачков.

— Думаю у тебя есть те, кого бы ты не хотела похоронить уже сегодня.

Я тут же представила любимое и родное лицо мамы Светы и не на секунду не усомнилась в том что этот зверь не задумываясь лишит ее жизни. Он бы лишил ее и меня. Только я оказалась ему нужна. Зачем? Известно одному дьяволу и Хану, которого наверняка боится сам ангел смерти.

Пробежалась взглядом по бумаге и дернулась когда увидела имя, под которым мне надо было поставить подпись — Вера Сергеевна Игнатьева.

— Это не мое…

— Твое! — оборвал, не дав договорить и сжал руку так, что у меня потемнело перед глазами. — Молча поставила подпись. Без комментариев!

Я поставила свою подпись и послала ему про себя проклятия. Страшные. Черные. Во мне было столько ненависти сколько никогда и ни к кому раньше. Я не представляла, что вообще способна на такие ужасные эмоции.

— Ты будешь в очереди под номером бесконечность.

Наверное, я все же сказала это вслух. Судя по выражению лица моего новоиспеченного мужа-палача. Но даже не испугалась. Мне было лишь жаль маму Свету. Я больше никогда не вернусь к ней и не увижу ее. А она… вряд ли она сможет пережить разлуку со мной. Хан дал мужчине деньги и тот протянул протянул ему свидетельство. Мне почему-то показалось, что это свидетельство о моей смерти.

Дальше мы молча ехали обратно в дом Хана. Для меня это был не дом, а тюрьма. Жуткое место, где меня ждала только боль, насилие и тоска. Вряд ли этот страшный человек будет долго моим мужем. Здесь нет любви. Здесь вообще ничего нет. Только безразличная звериная похоть. Но ради нее не женятся. Ему есть с кем ее удовлетворять. Я ему нужна. И скорей всего ненадолго. Мне даже страшно представить насколько мучительной будет моя смерть, когда Хан решит избавиться от меня. Если только я не умру под ним от очередного болезненного проникновения. Как только я думала о его члене во мне, то тут же начинала дрожать от панического ужаса и от ожидания страданий. Как я могла раньше представлять, что секс — это прекрасно. Как могла вообще думать, что женщина может получить от этого удовольствие. Это мука. Это жуткая и самая ужасная пытка.

Когда мы вернулись домой не было цветов, не было гостей и поздравлений. Такая же черная мрачность и тишина с тиканьем настенных часов. Только на столе букеты бордовых роз и праздничная сервировка. Когда Хан приказал мне раздеться, я ощутила, как сердце замерло и сковырнулось страхом, неприязнью и ожиданием адской боли.

Но в этот раз мой мучитель решил разнообразить наш секс и превратил его еще в более худшую пытку. Вместо быстрого соития он растянул мои мучения на долгие и бесконечные минуты стыда и неприятных, отталкивающих, вызывающих дрожь отвращения, ощущений. Его пальцы, теребящие мой клитор, вторгающиеся в сухое влагалище невозможно долго, до раздражения кожи и болезненной чувствительности, когда кажется вся плоть покрыта микро трещинами и щиплет от трения. И клитору больно. Никаких приятных ощущений. Как будто наждачкой по оголенному мясу. А потом этот самый страшный ад. И никаких изменений. Внутри долбиться дубина огромных размеров, которая кажется раздерет меня на куски. Все так же больно, все так же неприятно и никогда мне к этому не привыкнуть. Я чувствую, как он толкается мне в низ живота и кажется достает до кишок. Рычит по-звериному, скалится. А мне хочется умереть под ним. Хочется, чтоб это быстрее закончилось навсегда.

Когда Хан слез с меня и вышел из обеденной залы, я думала только об одном — что еще раз я просто не выдержу и сойду с ума. Сжимала руки в кулаки, а по дрожащим ногам течет его сперма, я смотрела на выпавший из его кармана клочок бумаги и думала о том, что так больше не может продолжаться.

Может быть я бы пережила тридцать дней. Постаралась бы как-то справиться. Но больше нет сроков. Это пожизненное. И я слишком слабая. Я не выдержу. Не умею. Не могу. Я хочу к маме Свете. Я хочу спрятаться, закрыться. Я хочу, чтоб он больше никогда меня не трогал.

И этот рисунок… Не знаю кто его нарисовал. Не знаю кто настолько прочувствовал мою внутреннюю боль. Мне показалось что эта женщина с цветком вместо головы — это я. Я не видела больше никого кроме нее. Ни Хана, ни странную безногую и безликую девочку, ни жуткую черную тварь, которая гоняла меня по лабиринтам. Я видела только ее — обезглавленную несчастную жертву. Может быть это намек? Может я должна умереть прямо сейчас?

Рука протянулась за ножом лежащим возле тарелки. Я схватила его скрюченными пальцами и сдавила, продолжая смотреть на рисунок и ощущать саднящую боль между ног. Пусть все закончится. Отодвинула манжет платья, обнажая вены и всматриваясь в синие, тонкие извилистые ниточки, задыхаясь от ужаса и понимания какой-то неизбежности. Замахнулась и запястье вдруг сжала чья-то сильная рука. Я вскинула голову и встретилась взглядом с темными глазами Замбаги.

— Дура! — она выдернула из моей ладони нож и дала мне пощечину. И это было спусковым крючком, по моим щекам потекли градом слезы. Меня словно разорвало, и я содрогалась от рыданий, взахлеб, в голос.

— Ты что творишь? Это проще простого! Это выбор слабаков! Неудачников! От тебя только это и могло бы ожидаться! Все… все змеи в серпентарии обрадовались бы твоей смерти и его поражению.

Не знаю о чем она и мне все равно.

— Я не могу… не могу больше, — рыдая и всхлипывая, не видя ничего перед собой даже ее лица и не понимая, что она говорит сейчас без малейшего акцента.

— Смоги. Не будь идиоткой. Ты знаешь чьей женой ты стала? Знаешь кто ты теперь? Ты Дугур- Намаева. Ты жена наследника золотой империи. За твое место многие отрезали бы себе руки и ноги, пили бы дерьмо и мочу, вылизывали пол и жрали грязь. Стать женой внука самого Батыра…

— Мне все равно….он ужасен. Он жуткий. Я… его ненавижу.

— Ты можешь его ненавидеть. Ты можешь сейчас перерезать вены и сдохнуть. Никто не станет горевать о тебе, а он найдет другую дуру и женится на ней.

— Пусть… пусть найдет. Я не могу… мне больно, мне ужасно больно и мерзко.

Она тряхнула меня за плечи и заставила смотреть на себя, вытирая мне слезы.

— Да. Твоя свадьба не такая, о какой мечтают маленькие девочки и муж далеко не принц. Но ты… ты можешь стать королевой, царицей таких несметных богатств, что тебе и не снились. Ты можешь владеть самым сильным и могущественным мужчиной, которого бояться даже те, чья власть неоспорима. Ты женщина, Ангаахай. Красивая, молодая женщина у которой есть все, чтобы свести мужчину с ума. Роскошное тело, лицо диковинной красоты… если добавить сюда хитрость и мозги — ты сможешь быть не просто счастливой, а купаться в самом невиданном счастье во Вселенной.

— Нееет. Какое счастье? Ты с ума сошла? Он же зверь. Он же чудовище дикое и нет в нем ничего человеческого.

— Он мужчина. И он выбрал тебя… Ты здесь, и ты его жена. Приручи зверя.

— Как? Боже как? Я до смерти боюсь его…

— Это он тебя должен бояться.

— Нееет!

— Да. Будет бояться тебя. У женщины есть такое оружие, против которого бессилен мужчина. Любой. Самый сильный, страшный и безжалостный. Все они в душе дети и каждый ребенок хочет ласку и нежность. Каждый. Заставь его ощутить эту нужду в твоей ласке, в любви и заботе, и все будет брошено к твоим ногам.


Я смотрела на нее и слезы все текли и текли. А пальцы сжимали рисунок.

— Я не смогу… он причиняет мне боль. Когда он… когда я с ним мне так больно, что хочется умереть.

Она усмехнулась и сжала мои дрожащие руки.

— Потому что ты жертва. Потому что ты бежишь от хищника и заставляешь его схватить и драть добычу. А ты не беги… не беги от него. Пойди навстречу. Попробуй. Соблазни, завлеки, измени правила.

— Что это значит?

— Если ты умная, то поймешь. А если дура… то так тебе и надо. Больше останавливать не стану. Умирай. Зачем мне госпожа ничтожество? Я подожду другую… которая сможет стать царицей возле него.

— Ты… ты предана ему. Но почему? Он же чудовище!

Я не могла понять и принять этой фанатичной преданности в ее глазах.

— Для тебя. А для меня мой Бог и спаситель. Жизнь за него отдам.

Она развернулась чтобы уйти, а я протянула ей рисунок и тихо спросила.

— Что это?

Зимбага тут же изменилась в лице и отобрала у меня лист бумаги.

— Где ты это взяла? — спросила она, округлив раскосые глаза и глядя то на меня, то на рисунок.

— Он обронил…

Она судорожно сглотнула и осмотрелась по сторонам.

— Забудь об этом рисунке, поняла? Никогда не спрашивай у него о нем. Я верну. А ты сделай вид, что никогда не видела.

— Кто это нарисовал?

— Тебе не надо этого знать. Поверь. Так лучше для тебя. Подумай о том, что я сказала… Или завершай начатое. Сюда больше никто не войдет. Твое тело обнаружат через час или два, когда Хан войдет в спальню и не найдет.





Глава 12




Я чувствовала себя пешкой в его игре. У меня было такое ощущение, что это кратковременная роль, после которой будет феерическое окончание спектакля без хэппи энда для меня. Но с момента, как я положила нож на стол и надела великолепный дорогой наряд стоимость которого имела шестизначное число на бирке, прошло целое столетие… И я постоянно думала о словах Зимбаги. Но не в том ракурсе как она хотела… Я думала о том, что легче бежать от прирученного зверя, чем от обозленного и натасканного. Пока одевалась Хан сидел в кресле и оценивающе смотрел на наряды, которые надевала на меня Зимбага. Коротко и отрицательно. Каждое из платьев было вышвырнуто на пол. Пока он не кивнул и не встал с совершенно равнодушным видом и не покинул комнату, а меня расчесали, наложили легкий макияж и наконец-то позволили посмотреть на себя в зеркало. Я испытала шок.

Ничего более вульгарного на мне никогда не было надето. Вызывающее короткое платье серебристого цвета, алая помада на губах, распущенные волосы и туфли на каблуке. Я скорее походила на проститутку или стриптизершу в дешевом клубе. В недоумении смотрела на свое отражение. Разве Хан не монгол и его семья одобрит такой вычурный наряд? Или я продолжаю быть игрушкой и теперь мною будут маячить, как красной тряпкой? Но зачем? Я попросила Зимбагу замазать засос у меня на шее, но она сказала, что не велено. После нашего последнего разговора она делала вид, что мы ни о чем не говорили и держала от меня дистанцию. А я смотрела на нее и не понимала кто она такая на самом деле? Молодая и довольно привлекательная. В услужении Хана и при этом между ними ничего нет… Или было? Эта мысль промелькнула и исчезла. Вызвав ненадолго неприятное ощущение.

Дом, в который мы приехали напоминал восточный дворец, и я потрясенная какое-то время его рассматривала, раскрыв рот. На несколько секунд позабыв зачем я здесь.

— Нравится?

Голос Хана вывел из оцепенения. Он, как всегда, во всем черном, как на похоронах. Ни одной вещи другого цвета. Но это несомненно его цвет он и есть сама чернота.

— Красиво. — неохотно ответила и опустила глаза. Никогда не могла долго смотреть ему в глаза и не хотела. Душу выкручивают его бездны мрака.

— Переедем сюда на днях. Будешь хозяйкой.

Сказал, как отрезал, а я судорожно сглотнула. Меня не покидало ощущение, что я проживаю какую-то не свою жизнь в чужом теле. А он так сказал как будто меня это должно было обрадовать.

— Идем, — подставил мне локоть, приглашая опереться, и я невольно подчинилась, под пальцами тут же ощутилось железо его мышц. Кажется, сожму пальцы, и они сломаются. В этом человеке нет ничего мягкого. Ни в характере, ни физически. Запахло барбекю и пряностями. Хан ступал по газону вместе со мной, приближаясь к расставленным на улице столам. Я с трудом поспевала за ним. Его шаг моих три. Создавалось ощущение что он идет, а я бегу. И чем ближе мы подходили к толпе гостей, тем сильнее билось мое сердце от страха и холодели руки.

— Боишься? — спросил мой новоиспеченный муж, не глядя на меня, но с раздражением накрывая мою руку своей лапой чтобы заставить перестать дрожать.

— Да.

— Никогда не лжешь. — не вопрос, а скорее утверждение и меня немного задевает, что он не смотрит, когда говорит со мной, — Не бойся. Если кто-то из них посмеет тебя обидеть я выверну ему кишки наизнанку. Ты — моя жена. А значит в твою сторону нельзя дышать.

Ничего утешительного в его словах я для себя не обнаружила. Но… надо отдать ему должное, когда идешь рядом с самым жутким человеком во вселенной уже как-то странно бояться еще кого-то.

Столы были выставлены буквой «п» и накрыты белыми скатертями. Повсюду сновали официанты, прямо на улице расставлены мангалы, чаны с кипящим маслом, столы для нарезки овощей, бар и огромные колонки в которых играет восточная музыка. На деревьях гирлянды. Неужели здесь собрались праздновать нашу с Ханом свадьбу? Я видела людей, столпившихся возле скрюченного пожилого человека в инвалидном кресле. Один из слуг махал на старика огромным пестрым веером на палке, а второй застыл с подносом возле него и буквально заглядывал ему в рот, стараясь предугадать каждое желание. Сразу было видно кто хозяин этого дома. Кем он приходится Хану?

Нас заметили едва мы вышли на открытую местность. Все обернулись в нашу сторону и разговоры смолкли. Как внезапно выключенное радио. Потяфкивала чья-то маленькая собачка, но даже она замолчала, когда нога Хана ступила рядом с ней и он смерил ее страшным взглядом, от которого она поджала хвост и тут же запросилась на руки к хозяйке. Роскошной брюнетке в белом костюме, похожей на модель с обложки журнала. ее вспыхнувший было взгляд, погас, едва она меня заметила. Аккуратные брови сошлись на переносице. Хан на нее даже не посмотрел. Он шел мимо них, как будто мимо пустого места и я буквально физически ощущала его превосходство над ними. Как будто все эти люди невзрачные мелкие сошки. Дворняжки. По сравнению с ним.