Обсидиановая комната

– Но ты должна понимать, что есть вещи, которые мне приходится делать самому. Я как дирижер, который в какой-то момент может сойти с подиума и присоединиться к оркестру.

– К оркестру, – повторила Флавия. – Ты хочешь сказать, что я всего лишь инструмент? Один из многих? Инструмент, который можно взять, сыграть на нем, как тебе хочется, и отложить в сторону?

Диоген понял, что сравнение получилось неудачным. Еще он понял, что неправильно оценил глубину ее паранойи и одержимости. Во время их первой встречи Флавия была такой недоступной, такой гордой в своем одиночестве и вполне самодостаточной. Именно такой помощник ему и был нужен: сообразительный, абсолютно преданный, бесстрашный, жестокий и коварный. Когда они только познакомились, у него сложилось впечатление, что она ненавидит всех мужчин. Ему не приходило в голову, что она влюбится в него. Слава богу, что он многое утаил от нее: свое настоящее имя, существование его других главных ипостасей, например, или его собственности на Идиллии. Ситуация была неприемлемой. В какой-нибудь более ранней своей инкарнации он бы просто-напросто избавился от нее. Но теперь он отошел от прежних привычек… в особенности в этой своей ипостаси, которую он, будучи владельцем Идиллии, намеревался сохранить до конца своей очень долгой жизни.

– Нет, – сказал он. – Флавия, ничего такого я не имел в виду. Я неверно выразился. Мы с тобой одна команда. Ты права: я тебя понимаю. Более того, я думаю, что ты единственный человек в мире, который никогда не стал бы меня осуждать. А поверь мне, есть немало таких, кто осуждает. Мне важно знать, что ты не будешь этого делать.

Флавия не ответила. Она молча играла кольцом, которое он ей подарил, крутила его туда-сюда на пальце.

– И что ты хочешь сказать? – спросила она чуть осипшим голосом. – Я больше тебя не увижу?

– Да что ты такое говоришь? Конечно увидишь! Более того, мы еще будем работать вместе. И не раз. Но не сейчас. Сейчас очень много чего происходит в… той, другой части моей жизни, которая отделена от тебя.

Несколько мгновений он опасался, что она сейчас выступит с каким-нибудь заявлением, изольет перед ним свое сердце. Но она ничего не сказала.

– Моя дорогая Флавия, долго это не продлится. Вскоре я тебя найду. Не забывай, у нас и прежде бывали простои. И все будет так, как ты говорила: у нас будет масса времени, которое мы станем проводить вместе, лучше узнавая друг друга. И для меня это не менее важно, чем для тебя.

Флавия, чей взгляд был устремлен в пол, подняла на него глаза:

– Ты и в самом деле так думаешь?

– Я не думаю, я знаю. «Связь наших душ над бездной той, / Что разлучить любимых тщится, / Подобно нити золотой, / Не рвется, сколь ни истончится»[38].

Флавия ничего не ответила. Строки Донна отскочили от нее, как мячик для сквоша от стены, исписанной граффити. Диоген понял, что это была еще одна его тактическая ошибка из области допущений, и сказал себе, что больше ошибок делать не будет.

– До нашей следующей встречи я сделаю все, чтобы ты жила в достойных тебя условиях. – Он вытащил из кармана толстый конверт. – Я нашел безопасное место, где ты можешь оставаться до нашей следующей встречи. Это в Копенгагене. Роскошное жилье. – Он похлопал по конверту. – Здесь адрес и ключ, а также паспорт, новый сотовый, билет первого класса на самолет, улетающий завтра, и датское водительское удостоверение.

Флавия по-прежнему молчала.

– И аванс за будущую работу, – быстро добавил Диоген.

Он положил конверт на диван между ними. Флавия не пошевелилась.

– Это королевский дар, понимаешь? – сказал Диоген. – Доказательство того, как ты ценна для меня.

– И какова же эта ценность? – спросила наконец Флавия.

– Твоя ценность для меня? Я никогда не переводил ее в денежные знаки.

– Нет, сколько здесь денег?

Это вселяло какие-то надежды.

– Пятьсот тысяч долларов.

– Так много, Питер? – Ее лицо побледнело.

– С тобой все в порядке, Флавия? – тихо спросил он.

Она не ответила.

– Флавия, теперь ты понимаешь, насколько ты важна для меня? И ты понимаешь, как должны развиваться события дальше? И насколько ты можешь быть уверена, что я свяжусь с тобой, причем свяжусь очень скоро?

Наконец она кивнула.

– Я знал, что ты поймешь, потому что мы, по твоим же словам, очень похожи. А теперь, если не возражаешь, я должен идти. Я свяжусь с тобой по этому сотовому, вероятно, в течение месяца.

Он наклонился, поцеловал ее в лоб и выпрямился.

– Для чего? – спросила вдруг Флавия.

Диоген посмотрел на нее:

– Для чего я ухожу?

– Нет. Для чего потребовалась эта последняя работа? Зачем я должна была играть роль какой-то девицы, носить этот парик, пальто, имитировать дурацкое похищение и смерть, для чего были нужны все эти смены самолетов и подкуп пилотов, намибийские доктора, искусственный труп, гроб с охлаждением и мое бессмысленное катание по Ботсване? И Керонда. Ты обещал объяснить это когда-нибудь. И?..

Диоген махнул рукой:

– Конечно, теперь, когда вопрос закрыт, я счастлив объяснить. Мой лучший друг – первоклассный агент ФБР, но он просто ребенок, потерявшийся в лесу, когда речь заходит о женщинах.

– И что?


– Эта женщина – Констанс. Ты видела ее в эксмутском магазине и в ресторане, она принадлежит к худшей разновидности охотниц за состояниями, ей нужны были только его деньги, и ничего другого. Она вынудила его выписать ей более миллиона семейных денег, этакая ведьма. Я просто хотел вернуть ему эти деньги. Но… это кончилось плохо, как тебе, вероятно, известно. Мой друг утонул. Но деньги все еще у Констанс. Отсюда и похищение, чтобы ввести в заблуждение ее сообщника и потребовать выкуп. Благодаря тебе этот план сработал великолепно.

– И что же случилось с ней?

Еще одно небрежное движение рукой.

– Ты о Констанс? Когда я вернул деньги, она перестала меня интересовать! Вероятно, отправилась водить за нос какого-нибудь другого богача.

– А что деньги?

– Ну, поскольку мой друг мертв, деньги ему не нужны. Так почему бы мне не разделить их с моей ближайшей помощницей, Флавия? – И он многозначительно улыбнулся ей.

Она вернула ему улыбку:

– Понимаю.

Диоген почувствовал облегчение. Ему отчаянно хотелось как можно скорее завершить этот разговор. За месяц-два многое может случиться. Она найдет бойфренда. Или попадет под машину, или умрет от передозировки. К тому времени, когда она попытается найти его – если вообще попытается, – его след, ведущий на Идиллию, и без того хорошо скрытый, совсем сотрется. Диоген поднялся:

– До встречи.

Он наклонился и на этот раз поцеловал Флавию в губы, очень коротко и легко, потом выпрямился и заглянул ей в глаза. Интересно, о чем она думает? Она стала такой бледной и спокойной. Но по-прежнему улыбалась.

– А теперь, Флавия, насладись Копенгагеном. Ты этого заслуживаешь. И всегда держи этот сотовый при себе. Я скоро позвоню. А пока – à bientôt[39], моя дорогая.

Он поклонился и вышел из комнаты.



Мгновение спустя дверь в люкс закрылась с тихим щелчком. Флавия не шелохнулась. Питер еще не успел выйти, как улыбка исчезла с ее лица. Она сидела неподвижно, вспоминала его речи, вспоминала слова, которые он говорил другим, – слова, за которыми ничего не стояло, гладкие и умные, в высшей степени манипулятивные. Но более всего она размышляла о только что завершенной работе, в центре которой, похоже, находилась эта девица – Констанс Грин.

Внезапно Флавия встала и прошла по комнате на балкон. Ее рука потянулась было к поясной сумке, но тут ей пришла в голову другая мысль. Она схватилась за кольцо, подаренное ей Питером, и попыталась стащить с пальца дорогой подарок. Кольцо не поддавалось, и она принялась молотить им о металлические перила – снова, и снова, и снова, обдирая кожу на костяшках, – пока не выбила камень из гнезда. Она повертела его в пальцах и швырнула в сторону Атлантики. Само кольцо осталось у нее на пальце; четыре золотых зубчика, в которых прежде находился камень, теперь ничего не удерживали и просто торчали над ободком.

Флавия прошла в гостиную и огляделась, хладнокровно оценивая пространство. Подойдя к шкафу-витрине, она открыла его, достала мраморную статуэтку и – после короткого изучения – разбила ею стекло на мелкие кусочки. Потом, все так же не проявляя никаких эмоций, прошла в кухню и, доставая один за другим стеклянные предметы из шкафов, стала швырять их на пол. Затем она прошла через весь огромный, на три спальни, номер и зубчиками, торчащими на ее кольце, располосовала картины на стенах. Достав штопор из бара, она вернулась в гостиную и принялась кромсать кожаный диван, на котором сидела с Питером всего несколько минут назад.

Закончив с этим, Флавия обнаружила, что немного запыхалась. Вернувшись в спальню – ту самую спальню, в которой всего полчаса назад предавалась совсем другим надеждам, – она упаковала свою маленькую сумку. Потом, выйдя из люкса, спустилась на лифте в шикарный вестибюль.

– Я миссис Лупей, – сказала она портье. – Боюсь, что мой муж сильно набезобразничал в люксе. Пожалуйста, спишите весь ущерб на кредитную карту в вашем файле. Я выписываюсь.

С этими словами она мрачно улыбнулась портье, повернулась на каблуках и пошла к выходу. На мраморном полу осталась случайная капелька крови с ободранного пальца.





49




В час пик, в густом трафике, путь от отеля «Сетай» до Баптистской больницы Майами, одной из крупнейших в Южной Флориде, занял пятьдесят минут. Петру Лупей припарковал взятую в аренду машину на сомнительной многоуровневой парковке приблизительно в четверти мили от больницы, встав за стальной колонной, которая закрывала машину от камеры наблюдения. В машине он осторожно снял элегантный костюм Лупея и аккуратно сложил его на сиденье. После этого он облачился в одежду доктора Уолтера Лейланда. Надел брюки цвета хаки, голубую рубашку и кое-как повязал галстук из синтетики, застегнул больничный белый халат с прикрепленным к лацкану беджиком. Достав из докторского саквояжа на пассажирском сиденье два ватных шарика, он затолкал их за щеки к верхним деснам – у доктора Лейланда было пухлое лицо. Потом вытащил из глаз голубые контактные линзы Лупея и заменил их на карие Лейланда. С помощью щетки втер в волосы белый сценический порошок, добавив к светло-каштановому цвету проседь.

Заменив одну ипостась на другую, Диоген испытал некоторую грусть: созданный с таким тщанием и любовью доктор Уолтер Лейланд из Клуистона, штат Флорида, должен был вскоре покинуть этот мир. В каком-то смысле это было похоже на смерть доброго друга. Но без жертв нельзя было обойтись. И к тому же Диоген никогда не уделял личности Лейланда столько забот и затрат, сколько требовал от него, скажем, Хьюго Мензис или, в особенности, Петру Лупей. Строго говоря, Лупей был его шедевром: совершенно безупречный, неотслеживаемый, абсолютно подлинный, с реальным номером социального страхования, тщательно продуманный и созданный – то имя, за которым он собирался прятаться до конца дней.

Лейланд аккуратно уложил в большой докторский саквояж одежду и туфли Петру Лупея, сверху разместил контейнер из нержавеющей стали с хирургическими инструментами доброго доктора, коробочку с контактными линзами, маленькую бутылочку с театральной краской для волос, а также бумажник и очки Лупея.

Кроме всего прочего, в саквояже находился маленький медицинский контейнер для транспортировки человеческих тканей.

Машина вскоре будет представлять немалый интерес для полиции – ее арендовал доктор Лейланд, и здесь повсюду будет его ДНК. С этим он ничего не мог поделать. ДНК, которую обнаружат здесь, совпадет с ДНК доктора Лейланда, как и его отпечатки пальцев. На этом проверка закончится, и дело очень быстро закроют. В мире есть еще один человек, у которого ДНК такая же, как у Лейланда; этого человека зовут Диоген Пендергаст, и образцы его ДНК, к несчастью, есть в базе ФБР. Но проверку по базе ФБР вряд ли будут проводить, поскольку Лейланда идентифицируют очень быстро. Да даже если такую проверку и проведут, то Петру Лупей предпринимал все необходимые меры, чтобы не оставить в каком-нибудь государственном учреждении свою ДНК, которая тоже совпадала с ДНК Диогена и доктора Лейланда. Ничто в машине не будет указывать на Петру Лупея.

Превосходно.

Диоген закрыл саквояж и вышел с парковки заранее разведанным маршрутом, чтобы добрый доктор Лейланд был надежно зафиксирован камерами наблюдения по периметру больницы. Он еще раз подумал о том, что чем быстрее закончит дело, тем лучше.

Он пошел по Юго-Западной Девяносто четвертой улице, потом по великолепному больничному городку и вскоре оказался у главного входа. В Баптистской больнице работали более двух тысяч докторов, так что Диоген не опасался, что его остановят. Он уже позаботился о том, чтобы его документы были легализованы, – дело нетрудное для любого флоридского доктора, имеющего соответствующие сертификаты и минимум хакерских навыков. Проходя мимо охранника, который смерил его внимательным, хотя и дружелюбным взглядом, он провел своим беджем с магнитной полоской по считывателю и оказался в просторном вестибюле. Предварительно изучив и запомнив план больницы, он быстрым шагом прошел мимо еще нескольких камер наблюдения к лифтовой секции – вид у него был весьма деловой – и вошел в кабину лифта, связанного с отделением интенсивной терапии. На этом же этаже находилась и секция с несколькими операционными.

Лейланд знал, что на любого незнакомого доктора, направляющегося в отделение интенсивной терапии, будут устремлены десятки внимательных глаз, а возможно, его остановит какая-нибудь медсестра, хотя бы даже и дружелюбным: «Привет, доктор, чем могу вам помочь?» Чтобы уменьшить такую вероятность, он перед входом в отделение интенсивной терапии прошел в операционную секцию и с помощью своего беджа проник в раздевалку. Там, напротив ряда шкафчиков, он обнаружил то, что искал: стиральную машину размером с гигантский канцелярский шкаф. Он приложил бедж, и машина любезно отперла перед ним стеклянные панели на своей передней части, предлагая ему выбрать секцию, в которой находились стерильные халаты его размера. Диоген быстро облачился в операционную одежду. Теперь вероятность того, что его остановят, значительно понижалась.

Оттуда Диоген пошел по коридору к заранее выбранной камере хранения. Все его перемещения были тщательно выверены по времени. Здесь он опять получил доступ внутрь с помощью беджа. В этом помещении, как и в коридоре, не имелось камер наблюдения, что было крайне важно для осуществления его плана.

Диоген вытащил из саквояжа набор хирургических инструментов, поставил саквояж на дальнюю часть полки, спрятав его за какими-то коробками, а набор сунул за пояс, прикрытый халатом. После этого он снова направился в интенсивную терапию и опять воспользовался для входа своим беджем. Он не мог не признать, что безопасность в больнице на высоком уровне, иначе и быть не могло с учетом ее размеров и расположения в районе с высоким уровнем преступности. Но в его ситуации высокий уровень безопасности был другом. При условии, конечно, что не возникнет ничего неожиданного. Одна вещь была критически важна для его плана: если в зону ограниченного доступа ты мог попасть только с помощью беджа, то для выхода он уже тебе не требовался.

Двигаясь целеустремленно, Диоген сверился со своими часами. Он ощущал возрастающее нездоровое возбуждение, но для полного его подавления не было времени. «Если это должно быть сделано, то должно быть сделано быстро…» Хотя внутри отделения интенсивной терапии не было камер наблюдения, число медсестер здесь зашкаливало – по одной на трех пациентов, и просто зайти в палату он не мог: риск был слишком велик, потому что сестра, приписанная к пациенту, непременно спросила бы, что он здесь делает. Слава богу, что по предписанию профсоюза у всех медсестер имелись перерывы в работе, и та сестра, отсутствие которой требовалось Диогену, только что отправилась отдохнуть, как он и рассчитывал.

Он быстро миновал сестринскую комнату и вошел в одиночную палату, в которой находилась Фредерика Монтойя, восьмидесяти двух лет, в последней стадии деменции и с застойной сердечной недостаточностью. В ее медицинской карте было написано: «Не реанимировать». Никто не понесется сюда, когда прибор подаст сигнал об остановке сердца, хотя, конечно, придут довольно быстро, а значит, ему нужно будет работать молниеносно.