Одинокий пишущий человек

Затем автор являлся забирать свой труд – снова чай, печенье («мне кофе вредно!»)… и так далее.

Всё это более или менее описано в романе «Вот идёт Мессия!».



Однажды посреди сдачи номера в печать (всегда нервный и затяжной день!) раздался звонок и очень, ну очень знакомый голос мягко спросил: «Скажите, могу ли я поговорить с Диной Рубиной?»

«Молодой автор!!! – в панике поняла я, судорожно рыская глазами по столу в поисках очередной забытой, не прочтённой мною рукописи. Голос был ужасно знакомый, о боже, какая я свинья, значит, бедный человек уже приходил, оставлял свой долбаный роман!!! «Минуточку… пожалуйста, минуточку!» Закрыла ладонью трубку и прошипела Вите: «Пенс какой-то! Где его рукопись?»

«Какая, блядь, рукопись?! – завопил Витя в полный голос. – Нам номер сегодня сдавать, пошли его нах!..»

«Вас беспокоит Гердт, – проговорили в трубке. – Дина, я тут гуляю неподалёку, хотел зайти, познакомиться».

Я молчала, краем мозга удивляясь, что телефонная трубка в моей руке не взорвалась, не расцвела цветами, как рождественский посох, не зазвенела птичьими голосами… «Зиновий Ефимович… – выдохнула я хриплым шёпотом. – Где вы?»

Само собой, номер наш полетел к чертям. Мы оба выбежали на улицу (Витя в пляжных тапочках) – ловить великого Гердта, чтобы безопасно провести его к нам в офис мимо блядей и клиентов борделя «Белые ноги». И часа три пили кофе, сожрали всё печенье, плавились от счастья, таяли от восторга… внимали! Зиновий Ефимович царил, он был в ударе. Как нашёл меня? Друзья подсказали… Просто прочитал в «Новом мире» мою повесть «Во вратах Твоих», присмотрел там для себя такого персонажа – пенсионера, что бродит по израильским гипермаркетам с дырчатой советской авоськой в руках и всем знакомым-незнакомым кричит: «Я папа Лёвы Рубинчика!» Очень хотел его сыграть…

От потрясения, от счастья в тот день я чуть концы не отдала. До сих пор иногда задаюсь вопросом: кто, какой ангел-хранитель прислал ко мне в тот день Гердта – волшебника, реаниматора, вестника жизни после смерти? Ведь именно в тот день я глубоко осознала и приняла эту истину: где ты, там и мир.





Загадайте желание!




Стыдно признаться, но я скучаю по тем временам, когда попутку в Москве ловили, стоя у кромки тротуара с поднятой рукой. Конечно, сейчас с яндексом-туда-сюда оно и куда проще, и безопаснее, и комфортней. И всё же нынешние таксисты наверняка проинструктированы – как следует и как не следует себя вести с пассажиром. Знают, что лучшая политика с нашим братом – плотно закрытый рот.

А всего каких-то лет десять назад, приезжая в Москву и стараясь успеть там и сям, что непросто в подобном городе-государстве, я выскакивала из отеля и стояла на углу, под снегом, под дождём, гадая – кого сегодня пошлёт судьба на моё писательское счастье.

Есть в моей копилке случаи изумительные – многие описаны в книге «Больно только когда смеюсь». А одну спонтанную поездку помню до сих пор. Подобрали меня на углу Якиманки, уже с пассажиром – симпатичной словоохотливой женщиной. Может, они уже ехали вместе минут сорок – разговор был в самом разгаре. Ввалилась я из дождя, шумно благодаря и водителя, и попутчицу. В разговор, само собой, не стала встревать, пришлось кое-что восстановить по смыслу. Женщина работала медсестрой в одной из московских городских больниц и охотно, весело делилась разными случаями из практики:

«…прооперировали его нормально, покатила я его в палату интенсивников. Везу по коридору, и прихватило меня – ну бывает! Вижу, он дремлет, наркоз же медленно выходит… Закатила его под лестницу, там уже две каталки с клиентами стояли. Поспит, думаю, не страшно – и ринулась в туалет… Выхожу минут через десять, иду под лестницу, где оставила его. Смотрю: лежит, глаза вытаращены, сам не свой. «Вы, – говорит, – куда ж меня привезли?! Справа – покойник, слева – покойник!» – «Ну и что! – и улыбаюсь ему, чтоб успокоить. – Загадайте, – говорю, – желание!..»



Иногда чаще, чем требуется, я ссылаюсь на свои беседы с таксистами. Это удобное преувеличение, лукавая фигура речи, мой талисман. Всегда можно сослаться на «слышала от…» – придумав всё что угодно. По краткости общения и отсутствия дальнейшего знакомства это почти тень отца Гамлета.

Ребята они действительно осведомлённые в самых разных областях жизни: ещё бы, покрутите баранку с четырёх утра до четырёх вечера да повозите самую разную публику. Это гораздо круче, чем получить высшее образование в какой-либо гуманитарной области. Я же, в вечном своём поиске, в вечной охоте за штучным товаром, за историей, словцом, акцентом, характером, всегда рада поболтать – на первый взгляд вроде ни о чём.

Подход мой в этом деле не стандартный, и я не к каждому подкатываюсь. Просто вижу людей с историей, с разговором, с переборами струн, – я ж провинциалка, и провинциалов вижу, понимаю и люблю.

«Сам я? Из Костромы», – роняет таксист, молодой парень, на пятой минуте нашего знакомства. «Ах, из Костромы, – замечаю я. – У вас там улица перед Ипатьевским монастырём, где по воскресеньям ярмарка, да? На прилавках кружева-кружева… скатерти, салфетки, полотенчики… Такая сливочная, гречишно-льняная волна… Отрадная картина…» Ещё два-три подобных замечания, ещё две картинки, и он мой с потрохами, и мы всю дорогу треплемся о том о сём. Я невзначай узнаю множество самых разных вещей о его жизни – почём он снимает квартиру, вышли родители на пенсию или ещё работают, есть ли у них огород, что сажают… и на кого учится его невеста… В эти минуты я не придуриваюсь, не вру, не подмазываюсь – мне искренне интересно. Вот в эти двадцать минут я горячо интересуюсь жизнью Гриши – так зовут молодого человека, даю какие-то советы. Огорчаюсь из-за его мамы (онкология!).

«У вас, Дина, какой-то запредельный уровень эмпатии к человеку, – однажды неодобрительно заметил мой знакомый психолог. – К чему это? Ну зачем вам знать, где этот болван купил паркетную доску, на которой его обсчитали? Вы что, пойдёте отвоёвывать его деньги?»

«Я не нарочно».

«Не нарочно, но безответственно, – отозвался он. – Незачем врываться в жизнь человека такой кометой на сорок минут».

Я задумалась тогда. И притихла – на сорок минут…



«Гриша, а невеста хорошенькая?» – уточняю я.

«Хорошенькая?! – обижается: – Скажете тоже! Красивая!»

Конечно, красивая. Блондинка? Шатенка…

Он уже в полной моей власти, я могу сделать с ним что угодно; с ним, с его девушкой, с городом Кострома. Разумеется, в литературном смысле… Я всю судьбу вынимаю из человека по косточкам – это моя настоящая профессия, моё искусство. Эмпатия тут ни при чём. Досочинить, домыслить, превратить в литературу любой рассказ и любую деталь – вот истинная задача писателя.

Бывает, после какой-нибудь долгой и насыщенной поездки исписываю весь блокнот; никогда не жалею времени – записать, хотя разговор этот может и не понадобиться в его буквальной передаче. Но – слово, но – выражение… Как там сказал недавно очень пожилой дядька-таксист, приехавший за мной в отель, чтобы везти в Шереметьево? Приехал в два тридцать утра, я спросила сочувственно, мол, тяжело по ночам за баранкой, в вашем-то возрасте? «А что делать, – легко ответил он. – Из куля в рогожу переворачиваться?»

Это рабочий материал, его у писателя должно быть много – целые тюки, вагоны-тележки. Никогда не знаешь, что в какой момент работы пригодится. Запускаешь руку в эту кучу-малу и вытаскиваешь чью-то фразу, чью-то давнюю улыбку, чьих-то родителей, оставшихся в Виннице во время войны и поэтому… Нет, не то, другое требуется… А, вот оно: давняя болтовня с таксистом, вёз меня на Ленинградский вокзал, – а я ехала выступать в Питер. Как он про бабку-то свою, про раскулаченную: в дороге в вагоне от аппендицита скончался её всегда здоровый молодой муж, и она оказалась в чистом поле с тремя детьми. Вырыла землянку в мёрзлом грунте, так и провела всю зиму, и никто не помер. И как она, будучи уже девяноста шести лет, оглохнув, пошла к врачу:

«Дохтар! Шось я плохо чую».

«Бабусь, идить до дому! Вы вжэ своё отслухалы!»




Вот! Тут и начнём возводить строительные леса.



Где ты, там и мир…

Лет восемь лежит у меня в закромах эпическая картина, увиденная мною на Поклонной горе: свадебная процессия. Возглавляли её поддатые жених с невестой, шли босые, упираясь друг в друга головами. За новобрачными шли свидетели, сильно хмельные и тоже почему-то босые. За ними, сгрудившись плотной свиньёй, брели гости, абсолютно пьяные и опять же босые. А за всеми ними, спотыкаясь и матерясь, падая и поднимаясь, тащился человек, весь обвешанный разной обувью…

Сей дивный перл безыскусного впечатления из жизни много лет ожидает своей очереди, чтобы засиять во всём гомерическом блеске под синим небом, над зелёным косогором.

«Эта способность удивляться мелочам – несмотря на грозящую гибель – эти закоулки души, эти примечания в фолианте жизни – высшие формы сознания, и именно в этом состоянии детской отрешённости, так непохожем на здравый смысл и его логику, мы знаем, что мир хорош» (В. Набоков).





И Спасителя – другой нации…




Мир-то хорош… И круглосуточные водилы не раз восхищали меня сочетанием обширных знаний в какой-нибудь редкой области минералогии (с детства собирал камни, прочёл уйму книг разных академиков-геологов, да и сосед дядя Паша геологом был и много возился с мальчишкой, даже в партии с собой брал…) – и восхитительного невежества в других областях жизни. В истории христианства, например.

Сажусь в такси, водитель приветствует меня «Христосвоскресом!». Спасибо, говорю, и вас с праздником. Поясняю, что моя пасха уже миновала.

«Какая-такая ваша?» – интересуется, глядя на меня в зеркальце заднего вида. Я в хорошем настроении и потому охотно объясняю: вот, мол, какая, – та, от которой и ваша происходит, поскольку христианство – дочерняя фирма нашего очень старого концерна, иудаизма. По напряжённому лицу вижу, что не нравятся ему ни мои пояснения, ни весь этот никчёмный разговор.

«А вы бывали в Иерусалиме?» – спрашиваю.

«Да сто раз! – говорит. – У меня там шурин живёт. Гоняю к нему раз в месяц».

Я понимаю, что он имеет в виду, скорее всего, Новый Иерусалим под Москвой. И минут пять цветисто рассказываю о настоящем Иерусалиме, о центре мира, о месте зарождения трёх великих религий.

«А-а, – тянет водитель. – Знач, вам там близко и могилку навестить».

Тут уже я настораживаюсь.

«Чью могилку?» – спрашиваю.

«Ну как! Могилку Иисуса, кого ж ещё…»

Меня подмывает, конечно, пуститься в прояснение ситуации: ну там осторожно спросить, какая же, мол, могилка, когда Он воскресе и вознесе, с чем вы меня сейчас и поздравили? Но двигаться в этом просветительском направлении было бы явной и оскорбительной ошибкой. Слишком много баек слышала я от наших израильских экскурсоводов, да и сама влипала в оголтелые выяснения истины; слишком хорошо представляю уровень религиозных знаний у современного российского гражданина.

Не могу забыть трогательную реплику знаменитого эстрадного певца после экскурсии по Храму Гроба Господня: «А Иисус… и сейчас там лежит?» – вполголоса спросил он у экскурсовода.

Так что я умолкаю, мысленно дивясь столь уютному сочетанию в простом человеке абсолютного невежества в вопросах собственной религии с твёрдыми суждениями о ней же.



У израильских гидов, принимающих группы паломников из России, полные закрома таких вот историй, высказываний, поступков и вкусов этой специфической публики. Неизвестно, кто и как сколачивает эти группы. Судя по однообразию внешнего вида – платочки, бороды, чёрно-серые одеяния, как на поминках или похоронах, – можно предположить, что набирает их, частично субсидирует и, возможно, инструктирует перед поездкой какая-то православная епархия. Часто их сопровождает сотрудник в рясе.

К их великому огорчению, экскурсоводом в Израиле может быть только местный житель, сертифицированный Министерством туризма. Вот и терпят бедняги разные возмутительно лживые факты, возмутительные лица и возмутительные имена.

Наши экскурсоводы – поджарые, опалённые израильским солнцем, припылённые на маршрутах трёх великих религий, просоленные морскими ветрами – дело своё знают отменно, изрядно разбираются в психологии и навидались и наслушались от богомольцев такого – мама не горюй!

Выпавшую ей по расписанию очередную группу паломников моя подруга Лена, один из лучших экскурсоводов Израиля, воспринимает как божье наказание.

«Почему?» – спрашиваю.

«Да они… противные, – неохотно отвечает. – Ни черта не слушают, все «сами лучше знают», хотя Евангелий не читали и Нагорную проповедь от Тайной вечери не отличат. Главным образом, ищут могилку Христа-батюшки нашего – «поклониться»… Не знаю, из каких дальних селений их извлекают, но для многих – неприятный сюрприз, что Святую землю захапали эти… В подавляющем большинстве они – ярые антисемиты и даже не пытаются это завуалировать: «Ну что вы такое несёте, не надо факты уродовать! Богородица была простая русская женщина! Её даже звали – Мария!»

А вот на днях: встретила группу этих истовых, в платочках… погрузила в автобус, едем… Беру микрофон, начинаю, как обычно, – мол, я ваш гид, зовут меня так-то и так-то, надеюсь, подружимся. Эти три дня мы посвятим евангельским событиям и дорогам, которыми ходил Спаситель по Святой земле…

Вдруг зычный окрик с задних сидений: «Скажите, а для экскурсий по дорогам Спасителя можно было найти экскурсовода другой нации?» Я ему доброжелательно так:

«Можно. А вам Спасителя другой нации не найти?»

Наши экскурсоводы – ребята бывалые, острые на язык. В советском прошлом все – историки, да кандидаты искусствоведения, да сотрудники всяческих эрмитажей. А я, конечно, Лене сочувствую, возмущение её понимаю и разделяю, но перлы неукоснительно записываю, ибо с писательской точки зрения все эти реплики – чистое счастье!





Сойдите с проезжей части…