Охотник. Чужой

Выживших на купеческой галере было человек пятьдесят, не меньше. Большинство из них – рабы, которые, само собой, не принимали участия в схватке. Не те рабы, которые сидели на веслах, – те прикованы навсегда и освободятся только со своей смертью. Или со смертью корабля. Это были рабы кухонные, прислуга – вся хозяйственная обслуга, что имелась на судне.

Но, кроме рабов, в толпе плененных были и свободные – человек двадцать, в основном взрослые. Детей было мало – всего две девочки лет десяти-одиннадцати. Остальные – девушки и женщины от шестнадцати до пятидесяти лет, видимо, хозяева и служанки. Все пленники были связаны попарно, умело – так, что никаких шансов освободиться и броситься на пленителей у них не было.

Мужчин было человек пять. Четверо в кожаных куртках с нашитыми на них броневыми пластинами, один – мужчина лет пятидесяти – огромный, как шкаф, возвышался над толпой и смотрел на пиратов ненавидящим взглядом правого глаза, будто стараясь взглядом сжечь всех, кто сейчас стоял вокруг него и бурно веселился, радуясь победе и еще кое-чему, чему именно – Олег понял уже довольно-таки скоро.

Этот чернобородый не был ни капитаном галеры, ни ее охранником. Хорошо одетый в добротную, вышедшую из рук отличного портного одежду, он выглядел Ильей Муромцем, которого дерьмовый режиссер вырядил в наряд Пьера Безухова. Белая рубашка с кружевами, штаны-лосины, обтягивающие мускулистые ноги, на шее золотая цепочка с золотым брайдом, который никто из нападавших почему-то не решился с него сорвать.

Он был весь залит кровью. Рубашка прорезана и прорублена в нескольких местах, напитанная кровью от верха груди и до самого подола. В левом бедре торчал обломок стрелы, на голове, прямо на границе волос, огромная шишка, из которой струилась кровь, заливая левый глаз и делая из лица этого человека ужасную, страшную маску.

Рукава щегольской рубашки оторваны, руки изранены, порезаны, порублены и завязаны за спиной – по сразу же понятным причинам. Эти руки на самом деле соответствовали Илье Муромцу (вероятно, потому у Олега и возникла такая ассоциация) – мощные, мускулистые, они могли бы легко разгибать подковы. И то, как бугрились мышцы на плечах, свидетельствовало – мужчина пытается порвать путы и броситься на глумящуюся толпу, чтобы погибнуть в бою, но унести с собой хотя бы одну никчемную пиратскую жизнь!

Олегу вдруг стало интересно, кто это такой, и он решил узнать – что же происходит? Пока что Олег смотрел на это зрелище из окна, закономерно рассудив, что отсюда будет виднее, ведь все каюты находились на возвышении, так что вид из маленького окошка Олега открывался просто-таки отменный. Только вот не слышно ничего, увы.

Олег открыл дверь каюты, прошагал до лестницы, спустился на палубу и, подойдя к толпе, осторожно протолкался в первые ряды. Остановившись так, чтобы все происходящее было видно и слышно, поинтересовался у мужчины с рабским ошейником, стоявшего справа от Олега:

– Что за мужик? Кто это такой? Чего на него все так вытаращились?

Мужчина покосился на Олега, видимо, узнал его, и, едва заметно поморщившись, ответил, сделав перед ответом большую паузу. Паузу – возможно, для того, чтобы показать, как ему неприятен этот самый боевой маг:

– Купец. Ангер Хомгер. Один из самых богатых в Империи! С семьей в столицу ехал. Если бы не ты – так бы и доехал. Вон та женщина – его жена. – Он кивнул на женщину лет тридцати – тридцати пяти, стоявшую прямо, будто проглотила кол, бледную, со сжатыми в ниточку губами. – А это его дочери. – Кивнул на трех девчонок. Старшей было лет шестнадцать, младшей не больше одиннадцати. Миленькие, как и их мать, они таращились на толпу широко раскрытыми от ужаса глазами, губы их тряслись, а из глаз катились слезы.

– А что с ними сделают? – спросил Олег, чувствуя, как защемило сердце. Одно дело – метать плазмоиды в чужие корабли, не видя, что творится внутри судна, и другое – видеть последствия своих упражнений в магии.

– Что сделают? – нехорошо усмехнулся раб. – А ты и не догадываешься? Купец, пока его не взяли, уложил человек пятнадцать. Видишь, какой он здоровый? Про него легенды ходили – мол, лошадь на плечах носит, цепи рвет. Его и сейчас не могли взять – он едва не выбил всю абордажную группу. Если бы из пращей не закидали – точно бы всех перебил!

– И все-таки, что с ними будет? И вообще – с пленными?

– А что могут сделать? В рабство, конечно. Девок в публичный дом продадут. А может, выкуп потребуют. За выкуп могут и отпустить. Купца убьют, точно. После того как монет отсыплет за семью. Его никто в рабы не возьмет – опасно. Прибьет хозяина, да и все. В рабах только таких, как мы, держат – трусов!

Раб смерил Олега неприязненным взглядом и отвернулся, а у Олега снова заныло внутри: «Трусов!» Он – трус!

Врешь. Не трус! Просто так сложились обстоятельства.

– Идет! Капитан идет! – зашептали в толпе, и Олег понял, чего все так напряженно ждали.

Капитан шел спокойно, уверенно, и толпа расступилась перед ним, как лед перед атомным ледоколом. От него веяло силой и уверенностью. А еще – властью. Беспредельной, дурной, единоличной и страшной! У себя на корабле он мог сделать все, что угодно. И никто не смел оспаривать его приказы.

– Ну вот мы и встретились. – Капитан говорил негромко и даже доброжелательно, но купец на его слова зарычал, как загнанный зверь, и на губах его вспухли красные пузыри. – И встретились раньше, чем я тебе обещал! Обстоятельства так сложились. Я не виноват!

Капитан рейдера широко улыбнулся, и команда, стоящая вокруг, радостно захохотала, а девчонки, стоявшие рядом с купцом, вжались друг в друга и в мать.

– Ты убил моих людей. А ведь тебе сказали, чтобы ты сдавался! Пятнадцать человек я потерял по твоей милости! Моих лучших людей, тех, кто мне был дорог, кого я ценил! Моих боевых товарищей!

Капитан сокрушенно помотал головой, демонстративно переживая за убитых пиратов, и толпа откликнулась гулом, волосатые загорелые руки схватились за рукояти мечей и кинжалов.

– Итак, ты мне должен. Пятнадцать моих людей – пятнадцать сотен тысяч золотых. И тогда я отпущу твою семью. Тебя не отпущу, а семью отпущу!

– У меня нет столько денег! – Купец пророкотал, как камнепад в горах Кавказа. – Откуда я их возьму?

– Откуда? Оттуда! Напишешь управляющему, он выдаст нужную сумму. А если не наберет – продаст дома, продаст лавки, корабли – и наберет.

– Мразь! Ты – мразь! – Купец с ненавистью зыркнул на пирата. – Если бы не твой маг, ты бы никогда меня не взял! Я бы тебя взял!

– Взял, не взял – ну что ты заладил? – усмехнулся пират. – Это ведь не все твои деньги. Так что будет на что жить семье. И лечиться. После того, как мои люди с ними немного развлекутся.

– Что ты хочешь сделать с ними? – Голос купца сразу сел. – Не трогай их! Я все сделаю!

– Сделаешь. Куда ты денешься? Но ты должен ответить за то, что отказался выполнить мой приказ. И еще, ты должен знать, что я настроен очень решительно. Срок тебе будет – месяц. А потом начнется вот что. Каждый день. Каждый! Я сделаю из твоих девок корабельных шлюх! И ты будешь смотреть. Каждый день! Симур, давай!

Высокий худой мужчина с пустыми, стеклянными глазами равнодушно взглянул на капитана, вышел из толпы и медленно подошел к супруге купца. Та с ужасом смотрела на подходящего пирата, прикрывая руками своих дочерей. Симур так же равнодушно поманил рукой кого-то из толпы, тут же из группы абордажников выскочили несколько мужчин и под рыдания, крики и слезы девочек оттащили от матери. Симур мягким, плавным движением достал кинжал из ножен, так же плавно и точно полоснул женщину между грудями и быстрым движением левой руки рванул лиф вниз, оголяя женщину до самого пояса. Вероятно, он был очень сильным человеком – платье слетело с плеч женщины с такой легкостью, будто это была паутина. Еще рывок, уже двумя руками, и женщина остается в кружевных трусиках, зажав грудь скрещенными руками.

Но мучитель не останавливается – пальцы входят за завязки трусов, рывок! Женщина обнажена с ног до головы.

Олег как-то отстраненно отмечает, что для своих лет и после трех родов (а может, и больше) дама очень хорошо сохранилась. Тяжелая грудь не отвисла (видимо, детям приглашали кормилицу), ноги стройные, жирок есть, но вполне даже в норме, лишь округляя, делая женственней пропорциональную фигуру.

Опять ощущение нереальности, ощущение какого-то кино, не самого лучшего ужастика на пиратскую тему. Вот сейчас они схватят эту женщину, поставят ее на колени… а потом кадр покажет лицо плачущей, стонущей дамы – само собой, без особых интимных подробностей. Нельзя такое показывать на экране.

Вот кадр перескочил – и женщина уже прикрыта изорванным платьем. Ее ведут в трюм, к рабам, а мужчине строго напоминают, что будет то же самое, если он… ну, понятно. Кино есть кино.

Только вот ничего от кино тут не было – кроме того, что женщину действительно поставили на колени. Никаких перескоков кадра, никаких крупных планов – все деловито, мерзко и обыденно. Когда первый пират вошел в пленницу, она глухо застонала, пират же довольно засмеялся, задергался, наращивая темп. Его заскорузлые руки вжимались в белые, холеные бедра дамы, оставляя синяки и кровоподтеки, пират ухмылялся, из его рта по подбородку стекала тонкая струйка слюны. Он наслаждался процессом.

Потом был еще один – молодой, лет двадцати. Он бил женщину по спине, по ягодицам широкой ладонью, та вскрикивала, мотала головой, будто не веря в происходящее, и тихонько, утробно вздыхала-стонала, как умирающая на поле боя лошадь. Из глаз ее текли слезы, а голова, которую пират загибал к небу, держа красавицу за пышные волосы, моталась из стороны в сторону в такт рывкам насильника.

Когда через нее прошло человек пятнадцать, капитан, скучающе прикрывший глаза и зевавший, будто это было самое скучное зрелище в его жизни, приказал:


– Хватит! Давай старшую девку!

Жену купца прямо тут, на месте, заковали в ошейник, скрепив его чем-то вроде маленького замка, и посадили на цепь, как собаку. Она не сопротивлялась, просто не могла – последние трое насильников брали бесчувственное тело.

Девчонку раздели так же, как ее мать. Она явно была девственницей, и это очень позабавило толпу разогретых, накрытых красной волной похоти мужчин. Пираты едва не передрались за право первым овладеть молодой красоткой, но Симур тут же прекратил все споры, подошел к девушке, без замаха дважды сильно ударил ее по щекам открытой ладонью (она не кричала, не плакала, не просила ее не трогать – молчала и с ненавистью смотрела на врагов), и когда девушку опустили на четвереньки, зажав ее с двух сторон, указал пальцем на первого попавшегося бойца:

– Ты!

Расставаясь с девственностью, девушка не выдержала и утробно застонала, забилась, пытаясь вырваться из захвата держащих ее мужчин, но ничего не вышло, и она повисла в мускулистых руках, дергаясь всем телом при каждом толчке входящего в нее мужчины.

Боги над ней сжалились, и она потеряла сознание на третьем насильнике. Дальше уже насиловали ее бесчувственное тело, и так как «труп» насиловать неинтересно, ее пинали, щипали, били, пытаясь привести в чувство, и брали так жестоко, так злобно, что наверняка ей что-нибудь да повредили (как показалось Олегу).

Испачканная кровью, нечистотами (ее брали так, как захотелось распаленным похотью извращенцам), она осталась лежать рядом с матерью, и тогда капитан указал на младшую девчонку, пристально глядя в побелевшие от боли и страданий глаза купца:

– А теперь младшенькую! Как тебе нравится, купец? Жалеешь небось, что тогда меня выгнал? А я тебе обещал, что мы еще встретимся! И что ты сказал? Что я пожалею, если мы встретимся? Ну вот мы встретились. И кто из нас жалеет? Долго я тебя выслеживал, долго ждал своего случая! И вот – подарок!

– Мразь! Ты не человек! Ты демон! – прохрипел купец, белый как полотно. – Боги тебя накажут, уверен! Накажут! И всех вас – накажут! Мрази!

– Любишь младшенькую? – задумчиво протянул капитан. – Я тоже люблю. Таких вот… пахнущих молочком!

Девочка уже стояла голой, прижимая руки к груди. Она была совсем ребенком, ничего от взрослой женщины – кроме длинных золотистых волос. Она обещала стать очень красивой, даже красивее матери, и была худенькой, стройной, не такой, как ее могучий отец, больше похожий на медведя, чем на человека. Эдакий ангелочек без крыльев.

Девочка ничего не говорила, не просила ее пощадить, скорее всего, она даже не до конца понимала, что с ней хотят сделать, и только слезы катились из ее глаз, промывая светлые дорожки на запачканном пылью лице. И только когда капитан подошел, схватил ее за волосы и бросил на пол, поставив ногу в грязном сапоге на маленькую детскую попку, девочка негромко, но различимо прошептала в наступившей мертвой тишине:

– Папочка! Папочка! Папочка, миленький!

Наверное, она и вправду была любимицей отца, потому что в самую трудную минуту жизни она позвала не маму, а отца. Папочку. Любимого папочку. И папочка услышал.

Он и правда был невероятно сильным человеком. Никто бы не смог этого сделать, никто на всем белом свете. Веревки, стягивающие руки, лопнули, как гнилые нитки, цепь, которая приковывала его ошейник к кольцу на палубе, лопнула, оторванная от ошейника мощной рукой, и купец бросился вперед, с ходу раздробив череп первого попавшегося пирата перед собой ударом кувалдообразной руки. Голова лопнула, как гнилой плод, разбросав в стороны кровавые ошметки, а мститель уже бежал вперед, разбрасывая мучителей, как пластмассовые кегли. Он успел убить еще троих, прежде чем его оглушили, подмяли и снова скрутили, теперь уже хорошенько обмотав веревкой с ног до головы. Привязали к мачте и оставили стоять так, окровавленного, избитого, но не сломленного – льва среди стаи гиен.

Все время, пока шла драка, капитан стоял неподвижно, попирая маленькую обнаженную фигурку девчонки, усмехаясь и довольно скаля зубы, как предводитель стада бабуинов. И когда купца снова привязали к мачте, приказал обдать его водой, приводя в чувство, а потом сказал:

– Хорошо. Это была хорошая попытка. Мне понравилось! А теперь смотри, как я буду рвать твою любимую доченьку!

Он спустил штаны, обнажая член, поднял девочку, взяв ее за бедра – легко, как куклу. Да она и была маленькой куколкой – что в ней весу? Ерунда! Двадцать килограмм? Не больше… Девочка очень худенькая, стройная.

Пираты замерли – кто-то от предвкушения, кто-то (Олег это заметил) был недоволен – одно дело грабить, воевать, драться, и другое – насиловать маленьких девочек. Ведь у многих, наверное, были и свои дети.

Впрочем, когда это останавливало маньяков? Распаленная похотью, испорченная безнаказанностью толпа мужчин давно уже забыла обо всем светлом, человечном, нормальном. Осталось лишь самое низменное, черное, демоническое – то, о чем они потом будут вспоминать с содроганием и стыдом. Но это будет потом. А пока – нежная девчоночья плоть, захлестывающая мозг похоть, и звериное желание впиться, обладать этой девочкой – если позволит главный зверь в их злобной стае! После него – обладать! Ведь право сильного – быть первым!

Олег раздвоился. Сейчас их было двое – боевой маг Сергар Семиг и Олег, землянин, воспитанный мамой, хирург, аспирант. Интеллигентный парень, которому с детства вбили в голову, что женщин бить нельзя, что обижать слабых – это подлость, что мужчина должен стоять за справедливость, иначе он не мужчина.

Самое интересное, что Сергар Семиг был не против этих тезисов, хотя его душа и очерствела за годы военной службы, опалена огнями сражений, втоптана в грязь копытами тяжелой конницы и поднята на стальные копья зеланских латников. Он был хорошим парнем, этот Сергар Семиг, Олег это знал точно.

А еще – теперь Олег знал, что ему нужно делать.

Он пробрался сквозь толпу, раздвигая ее плечом, отодвигая руками недовольно ворчащих – как зверей в стае – пиратов.

Он встал перед капитаном, который держал обмякшую, потерявшую сознание девочку в руках, и тихо, бесстрастно, сказал:

– Не трогай ее. Иначе я тебя убью! Ты – мразь!

Капитан замер. Его густые брови, выбеленные солнцем и ветром, поползли вверх, он был очень, очень удивлен. Но ничуть не взволнован. Что может сделать против сотни озверевших, вооруженных до зубов бойцов один боевой маг, которому замкнули магические способности? Даже если он и хорошо владеет мечом – как и многие из ветеранов, кем бы они ни были в армии Кайлара. Какой бы ни был этот парень хороший рубака – ему не сдюжить даже против десятка, а что говорить о сотне умелых, разгоряченных пролитой кровью людей?

– Уйди, – холодно приказал капитан, поудобнее пристраиваясь к маленькому тельцу девчонки. – Я не хочу тебя убивать. Ты очень выгодное приобретение, и я рад, что ты у меня есть. И не хочется тебя калечить. Потому уйди. Или хочешь быть вторым? Сладкое мясо! Смотри – как она хороша! Нет ничего лучше молоденького мясца!

Нужно было всего лишь разделить сознание. И тогда боль уменьшится в два раза. Половина Сергару Семигу, половина – Олегу. И тогда не потеряешь сознание, и тогда можно сотворить заклинание. Даже уполовиненная, боль едва не лишила сознания, настолько она была страшна. Но терпеть было можно. Эта боль – сродни зубной, сродни боли, когда ты нечаянно оперся рукой на раскаленный бок стальной печи. Кожа шипит, боль пронзает тело, и ты хочешь убрать руку, хочешь прекратить, но умом понимаешь – нельзя! Этого делать нельзя! Нужно терпеть!

«Заклинание ветхости». Старое, забытое, потерянное в веках. Семиг его знал. Он вообще был любопытным парнем – неплохо образованным, развитым, со своими понятиями о порядочности и чести. И в этих понятиях четко было прописано: «Девочек насиловать нельзя!»

Боль не только убивает, не только доставляет страдания, мучает, истязает человека. Она еще и закаляет. Прочищает мозг, выковывает душу, из пучка не связанных между собой стальных прутьев выковывает булатный клинок.

Душа Олега и память Сергара Семига слились воедино, и в этот момент Олег наконец-то осознал, что все взаправду, что он не спит в больничной палате, а находится в чужом мире и должен спасти эту девчонку. И всех других девчонок, которые сейчас оказались не в то время не в том месте. Кто-то ведь должен восстановить справедливость, в конце-то концов?! Иначе воскрешение Олега не имеет никакого смысла! А ведь так не бывает – чтобы не было смысла. Не должно быть!

Металлический ошейник рассыпался серой пылью. Не было ни каких-то особых эффектов, ни вспышки, ни взрыва. Просто – вот сейчас ошейник был, а теперь его уже нет.

Шаг вперед…

– Нельзя насиловать девочек. Это неправильно.

Сноп зеленых молний – толстых, в руку толщиной, будто кто-то зацепил металлическим крючком высоковольтную линию. Первые ряды застыли без движения, замер и капитан, так и стоя с выпученными глазами, будто Создатель превратил его в соляную статую. Олег не знал, насколько хватит его запаса энергии, но ему было наплевать, и он понимал, что скорее всего выжить не сумеет. Всех он не убьет! Их слишком много. Но и на это ему было наплевать. Зло должно быть наказано, чего бы это ни стоило!

Шагнул ближе, выдернул из ножен капитана короткий абордажный меч, похожий на тот, что носил, будучи грабером, и коротко, почти без замаха снес голову бородача. Она глухо ударилась о палубу, покатилась под ноги окаменевшим и от заклинания, и от изумления людям и замерла, глядя широко открытыми глазами на привязанного к мачте купца.