Опиум. Вечность после...#2

Дамиен

У меня было признание и некоторое количество денег. Слава быстротечна, если не мимолётна. Люди легко забывают своих героев, переключаясь на новые таланты. И у тебя ничего не остаётся, кроме близких: только им ты нужен и интересен любым.

Земной шар не перестал вращаться, мир не замедлил своей суеты, остановился только я один и, сделав это, получил шанс увидеть то, что недоступно здоровым, вечно спешащим жить людям: мы прозябаем в суете, часто не задавая вопросов, но даже если спрашиваем себя о главном, то только в состоянии любого типа опьянения. Потому что трезвыми не решаемся посмотреть правде в глаза: слишком тяжело признаться, что живёшь впустую. Что мечты так и остались мечтами, дорогие сердцу люди - воспоминаниями. Те, с кем хотелось провести жизнь - не с тобой. Те, кто был ближе всех, теперь слишком далёк. Страшно осознавать мелочность и глупость былых желаний, и пусть они были бы просто жизненным опытом, уроками выживания, если бы не шрамы на сердце и не душераздирающий парусник счастья, уплывший слишком далеко. Ты его все ещё видишь, но знаешь, что уже никогда не настигнешь. Как и сам он не повернёт вспять.

Сегодня я обездвижен. Мне не нужно никуда рваться, бежать - у меня нет такой возможности. Фигурально нет, Слава Богу, а это всегда оставляет шанс.

Мой парусник счастья не уплыл, не смог - ветром жизни его паруса изорвало в клочья, и вот он всё ещё здесь, у моей пристани.

Она думает, что мне никак не пережить свою неполноценность. Чёрта с два! Имея такую заботу, её рядом, в конце концов, жить захочешь ещё больше, чем когда-либо. Ева воспринимает меня иначе, я это чувствую, но главное – она, наконец, «впустила» меня. Мы будто стали ближе, и я догадываюсь, почему: в ней теперь меньше сомнений, меньше неуверенности в себе, и мне легче. Легче, потому что я позорно был занят собой и своей семьёй, когда в её жизни случилась трагедия. Меня не было рядом, я узнал слишком поздно. Самоустранение, жизнь на расстоянии, когда у нас не осталось никого кроме друг друга, была ошибкой. И у этой ошибки слишком дорогая цена.

Я смотрю на её профиль и думаю о том, как сильно изменилась моя Ева. Сейчас она - мечта любого мужчины - мягкая, нежная, умная. В ласковых объятиях её заботы хочется расслабиться и забыться навечно.

Жизнь сточила все её шипы, о которые я столько раз ранился. И чем глубже были мои раны, тем сильнее хотелось заполучить этот непокорный цветок. А теперь, без них, она так уязвима. Куда более чем в детстве и юности. Ей нужна защита, необходим человек, способный оградить от бездушной мясорубки, называемой жизнью.

Я ей нужен. Я.



Ева

Переезд из больницы домой занял целый июньский день: выписка, разговор с врачом, длинные инструкции о том, как и что нужно делать, что есть и что пить, как и где разминать, массировать, какие лекарства принимать. Затем кресло-каталка, такси и через полтора часа пути мы наконец дома.

В родительском особняке, пока Дамиен был в больнице, мне пришлось провести некоторые трансформации: оснастить лестницы подъёмниками для инвалидной коляски, ванную и туалет – металлическими поручнями, оформить единственную внизу гостевую в спальню для Дамиена.

У меня всегда были проблемы с деньгами, но на эти важные перемены их каким-то чудом хватает.

Несмотря на то, что на дворе июнь, дожди льют как в октябре. Холодно. Дамиен сейчас один внизу, в своей комнате, и я никак не могу уснуть – переживаю о нём.

Не выдерживаю, на цыпочках спускаюсь и долго стою у его двери – ничего не слышно. Тихонько открываю её и так же бесшумно вхожу – хочу проверить, как он.

Дамиен мирно лежит на спине в своей постели, плечи голые, ступни тоже. Окно открыто, и в комнате, как в холодильной камере.

- Можно я закрою окно?

- Нет, пусть будет открытым.

- Ночь холодная!

- Я люблю, когда холодно.

- Хорошо.

Долго пытаюсь уснуть, но, в конце концов, сдаюсь, не выдержав натиска переживаний «Как он там?», и снова пробираюсь в его комнату: в приоткрытое окно, как я и предполагала, дует. Очень беспокоюсь, что мой большой ребёнок раскроется ночью и простынет, ведь даже сейчас Дамиен никогда не спит в футболке, всегда полностью раздевается.

В надежде, что он не проснётся, осторожно подхожу к постели, натягиваю плед на его голые плечи, расправляю скомканные концы, подтыкая их под его ничего не чувствующие ноги. Ступни, конечно, не были укрыты, и даже голени холодные, как лёд.

Прикрываю окно ещё сильнее, оставив тонюсенькую щель - только чтобы свежесть могла просочиться.

- Хочешь, чтобы я задохнулся?

Подскакиваю на месте от испуга:

- Ты не спишь?

- Спал, пока ты не закрыла моё окно!

- Прости… Я боялась, что ты замёрзнешь. Тебе сейчас нужно беречься!

Молчит.

Жду некоторое время ответ или хоть пару слов от него, но король мрака не балует сиделку своим вниманием. И я покорно направляюсь к двери.

Не успеваю лечь, как слышу внизу возню. В ту пору, когда мы были юными, и ещё до того как стали играть в мужа и жену, я всегда слышала, как Дамиен возвращался со своих ночных гонок в Лэнгли или от Мелании. Чётко различала каждый шаг и знала из какого угла в какой он ходит, и даже строила предположения, что делает: вот к шкафу подошёл, переодевается, вот в ванную свою протопал, вода шумит, значит, душ принимает, вот вышел на террасу, а вот, наконец, улёгся спать. И если хорошенько припомнить и быть с самой собой честной - как же хотелось нырнуть к нему под одеяло. Просто рядом побыть.

Сейчас это совсем другой человек. Жизнь убила в нём того Дамиена, которого я знала и любила.

Шум не утихает, и я предполагаю, что, возможно, ему понадобилось в туалет. Мне нравится каждый производимый им шорох, вздох, любой шум. Даже то, как он сплёвывает зубную пасту. Это ведь не просто звуки, это - мой Дамиен.



Глава 31. Пожары и Хлеб




Утром я просыпаюсь от запаха гари. Испугавшись, кидаюсь вниз, перескакивая ступеньки, как девочка, а не как дородная тётка, убеждённая в забытом утюге или невыключенной плите. Ни одно из опасений не подтверждается, версия возгорания проводки так же не имеет никаких визуальных доказательств, и только окончательно проснувшийся мозг предлагает взглянуть в окно, чтобы обнаружить за ним серую дымку - в Британской Колумбии начались лесные пожары. Август же.

Обычно всё, что ближе к городам оперативно тушится, но на этот раз, очевидно, возгорание распространилось ночью. Задраиваю люки, то есть окна, проверяю, чтобы в стеклянных дверях, ведущих на террасы, не были оставлены проемы и щели. Закупорка - лучшее средство, чтобы «переждать».

С чувством выполненного долга стою у окна и наблюдаю, как клубы серого дыма вздымаются над Вестминстером, тянутся ядовитой пеленой до Сюррея. Судя по удаленности, горит с противоположной стороны залива, так что мы в любом случае в безопасности.

Спустя недолгое время дым становится белым. Белый цвет - это хорошо, это означает, что бедствие уже тушат пожарные подразделения со всей страны и со всего мира: из Австралии, Новой Зеландии и Майами - так говорится в экстренном новостном выпуске на сайте «Canada news».

А если загорится у нас? Синоптики обещали жару и дальнейший рост температуры!

В моей голове мгновенно рождается и обрастает деталями скоростной сценарий: Кокуитлам пылает в огне, сползающем со склона гор, Порт Муди уже стёрт с лица земли, и пламя вот-вот подберётся к нашему дому.

Даром что ли я - единокровная сестра режиссера Дамиена Блэйда? Должно же быть хоть какое-то влияние общих генов?

Явственно представляю себе, как тащу, спасая от огня, Дамиена. Выбиваюсь из сил: что может слабая женщина против мужчины, настолько крупного, как Дамиен? Ладно, не такая уж и слабая, но тем не менее!

Огонь уже подбирается к гаражу и мне нужно, во что бы то ни стало, успеть дотащить свою ношу до машины, усадить его и уезжать в безопасное место. Мои дрожащие руки лихорадочно стараются попасть ключами в зажигание, но никак не могут. Дамиен не приходит в сознание (не знаю ещё почему, возможно, у него отравление дымом), огонь подбирается к машине, и она почему-то не моя красная Тойота, а его чёрный Мустанг, тот самый, что был в молодости, но вот, наконец, ключи в зажигании, автомобиль заведён, и я грубо снимаю его с паркинга, чтобы виртуозно сдавая назад, одним махом выехать из гаража и родительского дома, пожираемого языками ядовитого и неизбежного пламени.

Мы спасены, мы едем в новую жизнь. Конец.

Это случилось в тот день, когда Дамиену вдруг вздумалось научить меня печь итальянский хлеб. Ещё за несколько недель до этого он заявил, что я неправильно питаюсь, и моему рациону нужна хорошая порка. Вернее, тотальный пересмотр моего ежедневного меню.

- Кто за кем тут присматривает? – напоминаю ему.

И получаю неожиданное:

- Мы. Друг за другом.

В общем, он месил тесто в кастрюле. Перед этим, правда, мы оба развлекались неделю, выбраживая натуральную закваску по старинной итальянской рецептуре с просто убийственной красоты названием: «Мадре Леванте».

От этих двух слов на меня накатывает волна воспоминаний: мы двое настолько молодых, что аж дух захватывает – тонкая я, стройный Дамиен, наши загорелые тела, шорты и лёгкие футболки, сменяющие друг друга итальянские города, пейзажи, волшебного цвета море и губы, губы, губы… Мы целовались, как одержимые: при каждой возможности, в любых местах, не боясь быть увиденными или осуждёнными. И нас, конечно, никто не осуждал, нами любовались: улыбчивые прохожие туристы, старички, дети, другие, такие же, как и мы, романтичные пары, счастливые обладатели друг друга и возможности увидеть мир.

Дамиен отчитывает мои неуклюжие движения в кастрюле:

- Ты его шлёпаешь или разминаешь? Или делаешь нежный эротический массаж? – подмигивает. - Ну же, ладонью замешивай, вот так!

И суёт свою руку в кастрюлю, коснувшись при этом моей. Это не было первым нашим телесным контактом – мы достаточно давно живём вместе и обстоятельства сложились таким образом, что мне приходится делать некоторые вещи… Но такое явление, как замирание сердца с последующим его трепыханием в груди, происходит впервые.

Дамиен это тоже чувствует. Его запястье рядом с моим, под нашими ладонями и пальцами несчастное тесто на «Мадре Леванте», а сами мы – двое застывших во внезапной вспышке эмоций бывших влюблённых. Дамиен поднимает глаза, смотрит какое-то время в мои с весьма странным выражением лица и спрашивает:

- Чего улыбаешься?

- Вспомнила наши Итальянские каникулы.

Его лицо преображается, растерянность и сосредоточенность сменяются радостью:

- Я тоже часто их вспоминаю, - признаётся.

- Правда? – не верю своим ушам.

Разве у него не была успешная жизнь, полная ярких событий? Заботы о жене и сыне? Новые страны, новые путешествия, новые впечатления?

- Это были лучшие дни в моей жизни, - заявляет. - Когда задумываюсь о счастье, сразу оказываюсь на смотровой площадке за́мка в Портовенере. Перед глазами вечернее море, след заходящего солнца, разводы розового и голубого на небе, едва ощутимый ветер, запах волос и губы…

Из меня вырывается шумный выдох. Если это - его счастье, то почему же мне сейчас так больно? Почему так тоскливо? Почему я плачу, чёрт возьми?

Ответ приходит в мою голову уже за закрытой дверью в спальне. Я не просто закрыла её, я заперла, хотя знаю – он со своей коляской всё равно сюда не поднимется. Но мне так спокойнее. Мне так увереннее. Потому что я не хочу его видеть. Потому что он возил ЕЁ туда, в наше Портовенере – рыбацкую наскальную деревню, не слишком популярную у туристов и именно поэтому обладающую такой особенной атмосферой. Почти магией.

Уникальный уголок на планете, идеальное место для двух утонувших друг в друге сердец – узкие пёстрые улочки, зажатые невысокими этажами жёлтых, оранжевых, персиковых зданий, причудливые лавки и крохотные кафе, где почти у каждой двери рукотворные украшения, а в нишах и выемках статуэтки Девы Марии. Её же изображения на покрытых глазурью керамических плитках, украшенных по периметру морскими раковинами. И цветы, просто море цветов в этом крохотном сказочном городе.

Но главное – за́мок и сразу за ним монастырь, спрятанное в его стенах крошечное кладбище. Первое в моей жизни кладбище, не вселяющее ужас, не нагоняющее тоску. Это просто стены с сотнями старинных фотографий или рисунков ушедших людей. И эти стены слушают размеренный плеск волн у подножия замка, купаются в мягком свете затухающего летнего дня. Замок заброшен, и на его башнях редкие парочки или «знающие» фотографы ждут «синего часа» - магию света в первые шестьдесят минут после захода солнца.

Я хранила и храню эти воспоминания в сердце. Самый тайный уголок в моей душе, самое желанное и безопасное место, куда можно прятаться в такие моменты, когда не просто плохо, а вот-вот уже произойдёт остановка сердца. Когда не хочешь и не можешь жить, когда пытаешься, но не способен найти ответ на вопрос «Зачем я здесь?».

Для меня это мой кусочек жизни, где я была счастлива. А он возил туда ЕЁ. Она там была, стояла в обнимку с ним, держала его руку и смотрела на то же море, тот же закат. Разве что, может, только кладбище не нашла.

Я не выхожу до следующего утра. Не могу. Не хочу его видеть.

«Он здесь потому, что нуждается в помощи», - говорю себе. «Кроме меня помочь ему некому, поэтому придётся засунуть свои обиды куда подальше и делать то, что должно».

Когда следующим утром я спускаюсь, Дамиен уже на кухне. Пьёт свой зелёный чай и зыркает на меня лживыми глазами.

- Доброе утро! - здоровается.