Опиум. Вечность после...#2

Мы много говорим. Почти всегда говорим, даже когда молчим.

- Я писал тебе письма.

- Я помню.

- Я писал много писем, но тебе оправлял не все.

- Не все?

- Нет. Только те, которые могли заставить задуматься, а те, что бередили душу, сохранял неотправленными. Хочешь их прочесть?

- Зачем?

- Чтобы знать то, чего до сих пор не знала, о чём не догадывалась. Чтобы дать мне возможность сказать всё, что не успел, не смог. Позволить мне выговориться.

- Хорошо, я их прочту. Давай!

Дамиен раскрывает свой лэптоп, находит скрытую папку, спрятанную в глубине пяти других, зашифрованных системными названиями. Пока, наконец, не отыскивает документ с названием «Ошибка системы».

- Вот они, - разворачивает экран ко мне.

И я читаю строки, родившиеся в его голове годы назад:

«В написанных словах заключена особая магия. Не в сказанных, не в услышанных, а именно написанных. В словах образы, и ты можешь играть ими, сколько захочешь, перечитывая снова и снова, проговаривая, повторяя, переиначивая:

Я люблю тебя, Ева.

Ева, милая моя, родная, любимая…

Я никогда не смогу забыть тебя, пережить наш фатальный разрыв, выйти на новый уровень, сойти с поезда на попутной станции и пересесть на другой. Мне не найти ластик, имеющий достаточно волшебной силы, способной стереть из памяти то, кем я был, когда ты целовала меня, когда мы спали в одной постели и просыпались, глядя друг другу в глаза. Я не забуду, как ты выглядишь спящей, как сладко растягиваются твои губы, произнося «Дамиен» во сне. Моя память обречена вечно хранить звук твоего голоса, тепло твоих ладоней на моей груди, запах твоих волос. Я буду жить в неполноценности, лишённый твоей дерзости, иронии в твоих глазах и на твоём языке, твоих подначивающих улыбок и метких, как индейские копья, слов. Я – корабль после бури: всё ещё на плаву, но уже непригодный для дальних путешествий.

Потому что в моей жизни нет и не может быть тебя, моей Евы. Моей любимой так бесконечно нужной мне Евы. Моей, которая никогда не будет моей.

С любовью,

Твой Адам Дамиен Блэйд».

- Когда это было написано? - спрашиваю.

- В тот день, когда ты не рискнула подойти ко мне в кафе.

Мои глаза закрываются. Я горю в огне сожалений, разочарования в себе и силе своей души, в фатальности такой маленькой ошибки, незначительного шага, повернувшего жизнь острым, ранящим углом.

Почему я не подошла к нему тогда? Почему? Какого чёрта стояла у той стены?

Мысленно отрываю себя от кирпичной стены, делаю шаг в направлении столика, над которым склонился единственный в мире важный для меня человек, и теперь почему-то вижу, что его глаза закрыты, зажмурены в ожидании приговора.

- Ты сидел с закрытыми глазами? – вдруг решаюсь спросить.

- Да.

- Почему?

- Тяжело было смотреть на мир. На людей, на стены, столики и чашки. Тяжело было осознавать твои колебания и понимать, что решение уже принято – ты не подойдёшь. Не переступишь через себя.

Мои глаза возвращаются к экрану монитора, жадно хватают написанные строчки:

«Ева, ты - часть меня.

Ты - улыбка, рождённая в моём сердце.

Ты – моя нежность и дерзость, ты - ветер и буря, ты – боль и волшебство, единственное способное её излечить.

Прости меня, Ева. Прости за слабость, за малодушие, за раболепство перед условностями, называемыми долгом. Прости за всё.

Просто знай: каждый мой угасший день заканчивается мыслями о тебе, и каждый новый начинается.

Я люблю тебя. Всегда любил и всегда буду.

Твой Адам Дамиен Блэйд.»

- Это, когда я… приходила к тебе? И ты сказал, что ОНА беременна? – выдыхаю.

- Да, - сознаётся.


И я чувствую, как слёзы душат меня. Но Дамиен не даёт им воли – целует, обнимает, что-то шепчет, а я даже не слушаю, знаю – все его слова о любви и о том, как дорога́ я ему, насколько пустой и бессмысленной была бы его жизнь без меня. Я успокаиваюсь, дышу размереннее, а он всё не отнимает своих рук и жарко дышит, прижавшись губами к моему лбу.

Спустя время просит:

- Отпустишь меня ненадолго? Я должен решить несколько важных дел.

- Важных?

- Очень важных.



Глава 45. Сквозь тернии страхов к садам счастья



Дамиен

Я держу руки в карманах - от греха. Никогда в жизни не бил женщин, и впервые вот так до умопомрачения сильно хочется.

- Скажи, Мел, как далеко ты способна зайти в своих желаниях?

Мой голос – металл. Холодный, опасный.

- Очень далеко.

Закусываю губу до боли - мне нужно отвлечься, я не бью женщин. Не бью…

- Тогда, в школе… в последний наш год, кто отправил в полицию запись с Евиного телефона?

Её лицо становится серым. Она поджимает губы, отводит взгляд, но хорошо знает – от меня ей не скрыться. Решаю помочь:

- Вчера я прослушал запись из архива: на ней наш разговор за исключением фраз о тачке, которую вы продали. Несмотря на прошедшие годы, я слишком хорошо помню тот день и свой шок, - мне тяжело говорить сквозь стиснутые зубы. - Вы говорили о парне, который сулил хорошие деньги за угнанные машины. На записи этих фраз нет: кто-то их вырезал. Кто бы это мог быть?

- Я, - тихо сознаётся.

- И ты же убила Евиного ребёнка, - констатирую и сам прихожу в ужас от той ненависти и жажды мести, которыми пропитано каждое моё слово.

Не знаю, как смог произнести это вслух. Сейчас мне нужны силы, но я едва стою на ногах: меня будто кто-то душит, в ушах шум, в глазах темнеет, мысли путаны, хоть я и пытаюсь удержать ясность и холодность ума.

- О чём ты?

- О ребёнке! – всё, я больше не могу сдерживаться - ору.

В её глазах непонимание.

- Которого носила Ева, - уточняю, сквозь зубы. - Когда ты сбила её на своём грёбаном Лексусе! – снова ору.

В этот момент её глаза похожи на чёрные дыры.

- Что?

- Ты меня слышала!

- Слышала, но не могу поверить своим ушам! Это она тебе сказала?

- Да.

- Бред! Бред, какого я ещё в жизни не слышала!

Её голос теперь такой же жёсткий, как и мой. Она ждёт от меня слов, но мне больше нечего сказать, я хочу слушать.

- Никогда бы не подумала, что ты способен поверить в такую чушь, Дамиен!

- В тот вечер, когда твоя мать впервые пришла в наш дом, где ты была накануне?

- Господи… Дамиен, это было сто лет назад, как я могу помнить, что я делала сто лет назад? Твоя Ева что, выжила из ума? Или вы с ней вместе чокнулись?

- У всего есть предел, Мел. Есть рубеж, за который переступать нельзя, даже если это очень поможет твоим интересам. Я не знаю… - мне тяжело говорить, грудь сдавило, - отдаёшь ли ты себе отчёт в том, что на самом деле сотворила? Можно устранить человека, но не память о нём! Теперь ты понимаешь, что я буду любить её любой? Хоть больной, хоть мёртвой, хоть сестрой, хоть нет, она всегда во мне! Она, а не ты! – и вот теперь это уже не ор, а вопли, ураган эмоций. Их так много во мне, что даже плевать на ноющую от боли ладонь – мне жизненно было необходимо кого-нибудь ударить, и этот удар пришёлся в стену.

- Понимаю, - шепчет с горечью.

Я ненавижу её. Я ненавижу эту суку и хочу схватить её за волосы и молотить головой о бетонную стену. Хочу растереть её в пыль.