Опоздавшие

Закрыв дверь уборной, Брайди напустила ванну. Обычно она купала мальчика сразу после ужина и, расчесав ему кудряшки, переодевала в выглаженные рубашку и штаны. Но сегодня Сары и Эдмунда не было дома.

Всё это время Брайди выпытывала у него о его прежней жизни: что он делал, как с ним обращались, чем кормили. Однако отвечал он неохотно.

– Мама не велела об этом рассказывать.

И всякий раз ей хотелось крикнуть: Я, я твоя мама! Посмотри на меня! Неужто не помнишь мой голос, мой запах? Но их разделяли пять лет. Для него – целая жизнь.

– Тебя там не обижали? – спросила она, раздевая его. Винсент не любил расспросы о приюте, но вот не сдержалась.

– Нет, – сказал он.

– А что тебе больше всего нравилось?

Он помолчал. Брайди сняла с него белье и помогла забраться в ванну.

– Во дворе стояла красная лошадка на пружинах, – наконец сказал Винсент. – Я любил на ней скакать. – Вода плеснула через край, когда он запрыгал, изображая скачку. – Только к лошадке всегда была очередь.

– А что больше всего не нравилось? – Брайди напряглась, надеясь, что не услышит ничего страшного.

– Роба.

– Что? – испуганно вскрикнула она. Ей послышалось «у гроба».

– Полосатая роба, которую мы носили. Она кусачая.

– Ты ее больше никогда не наденешь, – пообещала Брайди, намыливая его. Какая у него безупречная кожа! Она поцеловала его в маковку, вдыхая запах волос.

Винсент заулыбался. За время, что он здесь, у него округлились щеки.

После купания Брайди закутала его в белое махровое полотенце, хорошенько вытерла и одела в ночную рубашку; расчесала густые кудряшки и поцеловала ямочку на подбородке, точно такую же, как у его отца.





34

Винсент




Веллингтон, Коннектикут

1915



– Скажи «эти». Скажи «девчонка».

Он повторял, и дети смеялись, передразнивая:

– Энти! Дефщонка!

Услышав, как это звучит в чужих устах, он смущался и краснел.

Воспитательница мисс Нельсон носила большой кружевной бант, закрывавший ее горло. Бант был на ней всегда – видимо, как часть униформы. В детсаду было холодно. Младшая группа располагалась на первом этаже, старшая – на втором. Когда класс сильно выстужался, воспитанникам разрешали взять чурбачки из кучи в углу и усесться на них, как на табуретах, вокруг печки в центре комнаты. Волны тепла, исходившие от печки, казались невидимыми ласковыми руками. Мисс Нельсон что-нибудь рассказывала, и они себя чувствовали ковбоями у лагерного костра.

Иногда воспитательница читала им книжки. Больше всего ему нравилась книжная серия «Мои маленькие родичи», в которой рассказывалось о детях в разных странах. «Маленькие родичи из Голландии» носили яркую одежду и деревянные башмаки, а «Маленькие родичи из Германии» маминого отца тоже называли дедулей.

Однажды мисс Нельсон прочитала о «Маленьких родичах из Ирландии». Оказалось, дети там ходят грязные и едят картошку прямо из земли. Одна девочка подняла руку и сказала, что в церкви ирландцы поедают тело и пьют кровь. Дома он расспросил Бидди и из непонятных ее слов уяснил одно: насчет тела и крови – всё правда. Какое счастье, что его новые родители протестанты! Неудивительно, что в названии церкви, куда ходит Бидди, есть слово «печали». Ноги его там не будет, хоть он и обещал няне как-нибудь пойти с ней на службу!





* * *


Каждое утро Нетти давала ему судок, в который укладывала сэндвичи (вяленое мясо на толстых ломтях хлеба) и овсяное печенье. Когда мисс Нельсон объявляла обед, класс наполняло шуршание оберточной бумаги, а он доставал свой судок. Но ничего не ел. Весь провиант он тотчас отдавал соседу по парте, которого звали Мэрион. Он-то всегда думал, это женское имя, но оказалось, нет. Мэрион кивком его благодарил и прятал подношение от всевидящих глаз мисс Нельсон, которая иногда останавливалась возле их парты и, глянув на пустой судок Винсента, говорила: «Свет не видел такого быстрого едока!» Шутливая похвала была приятна, но он мысленно заклинал воспитательницу поскорее отойти, дабы урчание в животе не выдало его секрет.

Он твердо решил в детсаду не пить и не есть. Если в него ничего не входит, то и выходить нечему.

Он не хотел посещать нужник. В свой первый день он туда наведался в сопровождении девочки из старшей группы, которой велели ознакомить его с местоположением сего заведения. Хибарка приютилась в рощице на задах детсада. Под ногами скрипел снег, с каждым шагом усиливалось зловоние.


– Для девочек с этой стороны, а для мальчиков с той, – объяснила провожатая и, выпустив его руку, скрылась во мраке женской половины. Он приблизился к темному бездверному проему. Вонь стояла одуряющая. Во дворе, где жили Макналти, был уличный сортир, но он им никогда не пользовался. В доме имелся ватерклозет: деревянный рундук с откидной крышкой и устройство с медной цепочкой, которое выпускало водяную струйку, смывавшую следы твоего пребывания.

Стараясь не дышать, он ступил в темноту. На стенном крючке висел ежегодник. Из опыта он знал, что страницы с глянцевыми картинками мягче.

По дороге сюда он вроде бы чувствовал какие-то позывы, но все как отрезало, когда он заглянул в темную блестящую пропасть под дырой в полу. Он отшатнулся, увидев, как там что-то шевелится.

– Ну долго еще? – С улицы донесся голос его провожатой. Он рванулся к этому голосу и, споткнувшись о порог, выскочил из тьмы на яркий свет, резанувший глаза.

После обеда выстраивалась очередь к ведру с талой водой из снега, набранного утром. Каждый окунал ковшик с блестящей ручкой в ведро и затем аккуратно подносил ко рту. Он же только делал вид, будто пьет.





* * *


Вернувшись из школы, он пулей летел в нижний туалет (который Нетти считала своим), потом отдавал пустой судок и неизменно радовал кухарку просьбой чего-нибудь поесть. «Маленький, а прожорлив, как мешок!» – восхищалась Нетти. Усевшись за круглый стол, в тепле кухни он приступал к своему запоздалому обеду; Бидди тотчас бросала все дела, занимала плетеный стул напротив него и, глядя, как он ест, одобрительно причмокивала, уговаривая не спешить, не набивать полный рот.





* * *


Родителей он видел только вечером, когда, умытый и переодетый, выходил к ужину.





* * *


Поначалу Оскар возил его в школу и обратно в санях, называвшихся «возок». Было здорово укрыться меховой полостью и, прижавшись к Бидди, смотреть на проплывающие дома и деревья. Ему разрешалось звонить в колокольчик, упреждавший об их приближении встречные повозки и пешеходов. Снегу навалило столько, что машины больше не ездили. Автомобиль Холлингвортов в сарае был поставлен на прикол до весны.

Весна пришла, однако на машине его не возили. Ему сказали, что в школу он будет ходить пешком в сопровождении десятилетних двойняшек Фанни и Фло. Девочки и одевались одинаково, и темные волосы заплетали в одинаковые толстые косы с большими бантами. Кроме него, никто не мог различить близняшек Гловер. Они отличались только россыпью веснушек на носах.

– Доктор говорит, ходьба полезна для твоей спины, – сказала Брайди, собирая его в школу. Она завязала шнурки на его высоких ботинках и застегнула уши шапки. – Если кто-нибудь предложит тебя подвезти, не соглашайся.

Ясное дело, ее напугала недавняя авария, на которую сбежался весь город. На повороте опрокинулась машина, никто не пострадал. Бидди вечно тревожилась по пустякам.

По утрам он встречался с двойняшками у «Камня мертвой птицы» в рощице, подступавшей к задам его дома. По дороге в школу самым волнующим моментом был переход через железнодорожные пути. Случалось, они пережидали, пока проедет поезд. Завидев паровоз, девочки бросали портфели, зажмуривались и затыкали уши, а вот он во все глаза смотрел на изрыгающее дым ревущее чудище.

Бывало, делали остановку у моста, и сестры, спустившись к ручью, пили воду, сложив ладони ковшиками. Иногда заходили на кладбище, и девочки учили его читать, водя рукавичкой по надгробным надписям. Возле кладбищенской ограды было надгробие мальчика, родившегося в один день с ним – 23 января 1909 года. Когда Фанни указала на это совпадение, он отошел от могилы подальше.

На обратной дороге они подчас задерживались у старых разломанных саней, валявшихся в рощице. Воображение превращало сани в крытый фургон, в котором они отправлялись на поиски золота. Ковырянье в земле означало промывку породы. Близняшки в этом знали толк. Дядя сестричек побывал в Монтане, откуда вернулся с золотым самородком, который их отец использовал как пресс-папье. Девочкам он тоже привез подарок – диковинный карандаш, наполовину стеклянный; наклонишь его в одну сторону, и в нем мул взбирается на гору золота, наклонишь в другую – мул спускается.

Отец близняшек был дантистом. Они жили в большом белом доме с верандой и эркером, сквозь который можно было видеть (если шторы были не спущены) врача за работой. Однажды девочки пригласили его к себе познакомиться с отцом. Матери у них не было. Она умерла. Близняшки показали ее надгробие.

В гостиной, служившей одновременно кабинетом, отец девочек сидел за столом, обмакивая перо в чернильницу. От сигары в медной пепельнице вилась струйка дыма, словно сигара курилась самостоятельно. Фанни представила гостя. Отец поднял голову и, улыбнувшись, поправил очки в железной оправе.

– Значит, ты и есть подкидыш?

Слово ушибло, точно камень, угодивший в грудь. Подкидышем он был в приюте. А теперь уже нет. Он Холлингворт. Винсент Холлингворт-Портер. Живет в Холлингвуде. Он сын, племянник, кузен.

– Ты выглядишь вполне здоровым, – сказал мистер Гловер. – Никакой явной заразы. Ну-ка, открой рот, я проверю по зубам.

Он машинально разомкнул губы, но Фанни и Фло хором воскликнули:

– Папа!

Фло усадила его в обитое гобеленом кресло. Потом откинула заслонку в стене, открыв горловину медного желоба.

– Хочешь посмотреть, куда он уходит?

Хочу, сказал он. По шатким ступеням спустились в подвал с земляным полом. Желоб нырял в бочку выше его роста. Его подхватили под мышки и приподняли, чтобы он заглянул через край. В нос ударил солоноватый запах. Бочка была наполовину заполнена выдернутыми зубами. Эти мертвые частицы живых людей потом долго являлись ему в кошмарах.





* * *