От винта! : Не надо переворачивать лодку. День не задался. Товарищ Сухов
Часть 68 из 79 Информация о книге
А мы запустили реактор в Озёрске и начали получать плутоний в промышленных масштабах. Сталин подуспокоился. Было заметно, что последнее время он сильно нервничал. На декабрь была запланирована денежная реформа. Но карточки пока решили не отменять. В октябре меня отпустили в отпуск. Мы провели месяц в Крыму на «Ворошиловской даче» N 1. Там я познакомился с ещё одной исторической личностью: Семеном Михайловичем Будённым. Оболганный современными «историками», он выглядит как «длинный ус – короткие мозги». На самом деле, он был непревзойдённым мастером маневренной войны. Не надо забывать о той роли, которую реально сыграла наша кавалерия в Великой войне: «В прорыв вошли танки и казаки…» – это звучало приговором: фронт прорван, сопротивление бесполезно. И не надо забывать, что кавалерия и сельское хозяйство – практически одно и то же. А роль Будённого в создании современной кавалерии трудно переоценить. Принципы, заложенные им, сохранились и в современных мобильных силах. Изменились лишь средства доставки, а так: всё своё ношу с собой или забираю у противника. Так как ответственность за ВДВ с меня никто не снял, наоборот стали больше требовать, я с большим интересом слушал рассказы маршала, особенно об отступлении на Южном фронте, где и проявился его полководческий талант. Который так и не был оценён при жизни. Оттеснили его более молодые и успешные. Хотя, я думаю, что, если бы Закавказским фронтом командовал он, а не Тюленев, Ростов был бы взят ещё зимой. Я вспомнил его не просто так! Дело в том, что по возвращении в Москву выяснилась одна пикантная особенность моей новой должности: мне предстояло принять парад на Красной площади! А ЗиЛ-117, памятный мне по всем остальным парадам, в которых я принимал участие, начиная с первого курса Калининского суворовского училища, ещё не был изобретён! А куча маршалов и генералов от кавалерии и артиллерии были весьма недовольны тем обстоятельством, что командую теперь я. 2-го ноября мне подвели злющего, молодого «кобеля» ахалтекинской породы, вороной масти. Сказали, что это «любимец Сталина», и что на нём я буду принимать парад. Понятно, для чего это было сделано: показать Сталину, что новый министр обороны не соответствует своей должности! «Даже парад принять не может!». А чёртов жеребец так и норовил меня цапнуть, порвал зубами мне брюки и поцарапал руку. Всё время плясал подо мною, норовил перейти на галоп и совершенно не слушался. Я про себя подумал, что я обязательно докопаюсь до организатора и зачинщика этой провокации, и службу он будет заканчивать в Чукотском национальном округе, погоняя лаек! Я совсем не кавалерист, в детстве на ишаках в школу ездил, когда поймать удавалось. До школы в Тюра-Таме было далеко, до станции три с половиной километра и по степи. Если видели ослов, то обязательно ловили и ехали до станции. Главное – поймать! А там: сел на круп и рукой по заднице бьёшь, он и «едет»! Вот только брюки после поездки долго чистить! Любят ишаки в пыли поваляться! Весь мой опыт! Не считая двух поездок по Алтаю на смирных прокатных лошадях какого-то турлагеря на Бие. Ну, и слушали мы, с Людмилой, рассказы маршала Будённого на конных поездках по Крымским горам. Он лошадей любил, брал их на каком-то конезаводе и много рассказывал о повадках лошадей. В первый день я едва усидел на Тереке, так звали жеребца. Подозвал Львова и на ухо попросил привезти сахару и хлеба. И то, и другое – по карточкам! Значит, только из коопторга! Усмехающийся майор Овчинников ушёл, а я остался. Приехал Львов, привёз всё, что я просил. Часа четыре я уговаривал и кормил этого упрямца. В конце концов, он разрешил мне почесать себя за ушком и пару раз лизнул меня горячим шершавым языком. На следующую ночь он вёл себя уже спокойнее, но всё равно немного шарахался при криках «Ура» и, особенно, при выстрелах из пушек. 6-го ночью появился Будённый, отругал всех за выбор Терека, но менять что-либо было поздно. – Подкручивай левой! – сказал Семён Михайлович и показал, как. Перед выдохом батальона приходилось крутить на кулак поводья и давать лёгкие шенкеля. Терек стоял, но перебирал ногами. Когда показывали киносъёмку, мы, вместе с Семёном Михайловичем, вырезали (дали команду: «вырезать») очень много плёнки. Салют на Параде Терек отстоял как вкопанный, но под жёсткими шенкелями. Правда, когда он оступился и чуть проскользнул на брусчатке площади, мне было не до смеха. Но он быстро выровнялся. В жизни не забуду этот парад! 9 ноября я, вскользь, на совещании упомянул, что смотры войск я теперь буду принимать на И-16. Более строгой машины хрен придумаешь. А в ЧАНО поехал Мерецков! Дошутился! Армия есть армия! Чуть расслабился, и тебя уже ни во что не ставят! Я «умирал» на марш-бросках под РПГ-16 с семью выстрелами и полной боевой за плечами, но никогда меня не «несли». «Полз» сам. Дрался в кровь, но всегда побеждал или уходил не побеждённым. Либо тебя принимают в эту семью, либо ты для неё не создан! И никакие «матери от солдат» не помогут. Здесь нельзя кричать в эфир: «Мне п-ц, меня атакуют!» Стоит один раз «прогнуться», и тебя в грош ставить не будут. А ребята мои знают, что не струшу и не подведу, а если что не так, то отомщу, как с Иваном. Но это ниже, а наверху это напоминает банку с пауками. И «точно мухи тут и там…». Главное оружие! В общем, началась «необъявленная война» между мной и старожилами Арбатского военного округа. Работа в основном бумажная, приходилось вчитываться в каждую строчку, в каждую запятую, написанную этими стервецами. Так как оправдания они всегда находили именно в бумажках и синтаксисе. А толковых замов, которым можно было бы доверить участки, пока не было. После войны все считали, что главную работу выполнили именно они, и без них – победа никогда бы не состоялась. Особенно этим грешило Политуправление. Я дважды подходил к Сталину и просил снять меня с этой должности. Но он отмахивался от меня, как от мухи. – Подбирай людей, кадры решают всё. Тебя для этого сюда и поставили. При этом он никогда не забывал спрашивать и обо всех остальных «поручениях». В общем, до июня я каким-то чудом дотянул, хотя спать приходилось меньше, чем на фронте, а там состоялся первый послевоенный выпуск Академии Генштаба и остальных академий, где учились фронтовики и те люди, которых я лично знал. К этому времени и у меня уже сложились первые впечатления об исполнителях. И началась «большая чистка Арбатской пыли»! Она и в РеИ тоже была: тыловиков меняли на фронтовиков. Но многие из тыловых крыс, в последний год войны, успели сбегать на фронт и отметиться. А потом кричали на каждом углу о своих заслугах. В конце июня 46-го года мы сбросили и взорвали РДС-2, но перед этим в лаборатории физики высоких температур ФИАН произошёл взрыв неустановленной природы, погибло пять человек, несколько человек ранены, в том числе и моя Людмила. Я начал платить за своё прогрессорство. Лучше бы она пошла преподавать в школу. Я не поверил в случайность взрыва. Она не должна была находиться в том месте. Её туда вызвали перед самым взрывом. Там что-то нагревали лазером. Люда – единственный любимый человечек, которому я целиком и полностью доверяю. Но сейчас она в госпитале, состояние критическое, в сознание не приходит. Если она умрёт, я останусь совсем один. В этом случае можно смело ожидать появления какой-нибудь мадам с томным взглядом в непосредственной близости. Единственный вопрос: кто работает? Американцы или наши. Есть, конечно, два сына, но одному – 4 года, а второму – год и 4 месяца. И нужен кто-то, кто за ними присмотрит. Бабушка! Вот только как её уговорить! Она преподаёт во Фрунзенском училище лётчиков. Я вписал себе в план посещение 14-го полка. Всё должно быть естественным и не вызывать подозрений ни у кого. Но первым об этом заговорил Сам! Он вызвал меня на дачу на следующий день после происшествия. – Детям нужен кто-то, кто заменит им мать, в случае, если лечение не принесёт успеха. Состояние Людмилы Юрьевны крайне тяжёлое, я сегодня звонил товарищу Бурденко. У тебя должны быть родственники, кроме отца, которых ты хорошо знаешь. – Только бабушка, мать отца. – Где она? – Точно не знаю, должна быть во Фрунзе или в Питере. Точно знает только отец. – Слетай к нему! Чужих в дом не пускай! Крепись, Сергей. Он тоже не поверил в случайность этого взрыва. Но первое, что я сделал, приняв должность министра, это создал собственную службу безопасности. Я поговорил со Сталиным и вызвал к себе Кузнецова. – Фёдор Федотович, после событий в Оттаве, ГРУ СА практически перестало существовать, работает только ваше Управление. Попытка бегства Гузенко слишком болезненно ударила по разведывательным структурам армии. Есть мнение поручить вам восстановление войсковой и стратегической разведки Советской армии. Как вы смотрите на такое предложение? – С кем согласовано такое решение, товарищ маршал? Дело в том, что последнее время на нас оказывается сильное давление со стороны других специальных служб. И ходят упорные слухи, что нас вот-вот полностью ликвидируют. И Меркулов, и Берия неоднократно поднимали этот вопрос, но он пока завис без решения. – Решение принято. Идёт подбор кадров. – Это очень хорошо, товарищ министр. Мне казалось, что вы совсем не уделяете нам внимания. – Не было повода вмешаться в спор между разведслужбами, Фёдор Федотович. Тем более на фоне скандала с Гузенко. Сами понимаете, я недавно назначен, и вы видели, как первое время было тяжело справиться с имеющимся наследством. – Всех раздражает ваша молодость, товарищ маршал. – Этот недостаток со временем проходит. Если вы помните, именно при мне хорошо заработала авиаразведка на фронтах. Так что меня несколько сложно обвинить в том, что я недостаточно внимания уделяю разведке. Тем не менее спасибо за откровенность. Поехали. Мы отправились с ним на дачу к Сталину, где Сам лично подтвердил мои слова о том, что никакого расформирования армейской разведки не произойдёт, наоборот она будет усилена. Поэтому непосредственно в Москву была переведена и расквартирована 15-я бригада ОсНаз ГРУ и 45-й разведывательный полк ВДВ. Бабушка оказалась в Ленинграде. Год назад уволилась из армии и работала в училище имени Фрунзе, недалеко от дома. Всё сложилось довольно удачно, так как 14-я полк стоял в Кронштадте, поэтому Пётр сам пригласил меня к себе (ну, или я набился, так вернее будет), а он жил с мамой. В этой войне бабушке повезло больше, чем в той. Она не получила инвалидности, но её второй муж, лётчик-бомбардировщик АДД, также погиб, но в Померании. Пётр командовал эскадрильей и собирался поступать в Москве в Академию ВВС. Сидел ночами, готовился к экзаменам. Поэтому, когда я попросил помочь, они оба согласились это сделать. Евгения Владимировна переселилась к нам. За мальчишек можно было не беспокоиться. Теперь надо смотреть, как развернётся следствие по делу: если всё свалят на случайность – значит, работало МВД или МГБ, если кого-то найдут, значит, появятся и заказчики. Ну и ждать появления «красавишны». Наиболее опасно, если работают свои. Эти ни перед чем не остановятся. Слишком много на кону. Все отчётливо понимают, что Сталин не вечен, а я – ключевая фигура. Сталин поручил Кузнецову внимательно присмотреться к делу гибели пяти человек в ФИАНе, мотивировав это тем, что ниточки могут идти в сторону США и других спецслужб. – Не знаю, в курсе вы или нет, но среди раненых молодая учёная, с помощью которой и были созданы новейшие дальномеры, которые уже приняты на вооружение армии и флота. К тому же она жена вашего министра. Постарайтесь найти виновников. – Я могу ссылаться на вас, товарищ Сталин? Скорее всего, возникнет конфликт между нами и МВД. – Нет, но можете ссылаться на него. Он вам поручил. Но вы в курсе, кто на самом деле просит об этом. – Так точно, товарищ Сталин. Проверим по всем каналам. – Возьмите под охрану госпиталь, в котором она находится. Контролировать всё! В том числе лечебный процесс. И возьмите под охрану самого министра и его квартиру. Вот здесь можете ссылаться на мой приказ. Вот он. Скандал возник практически сразу, как только «волкодавы» ГРУ не пропустили в палату следователей МВД. При попытке оказать сопротивление «следаки» были мгновенно обезоружены и связаны. В карманах одного из них нашли медленнодействующий яд, разработки лаборатории МГБ, который после применения нельзя было обнаружить. Его «взяли в разработку», и он «поплыл». Сталин буквально взбесился, когда узнал, что «работали» свои. Прямо во время доклада Кузнецова снял трубку и приказал Судоплатову и Абакумову взять под арест Меркулова и Берия. Меркулов открутился, потому что серия этого яда выдавалась по распоряжению Берия. Но должность министра МГБ он потерял, как и работу в органах. Берия от расстрела спас взрыв РДС-2. Он получил на всю катушку – 25 лет. В деле было много неясностей, часть людей, привлечённых по делу, были давно за штатом, видимо работали ещё на кого-то. Но на определённом этапе все ниточки обрывались. Было ещё несколько «странных» смертей. Явно, что работали не только наши, но и ещё кто-то. Поэтому основным обвинением прозвучало «Шпионаж в пользу иностранного государства». Состояние Людмилы было стабильно тяжёлым. Лишь через три недели она пришла в себя. Я был на совещании в министерстве, решался вопрос о демобилизации лиц 1922 года призыва. Вошел Львов, менять которого я отказался и положил на стол записку: «Она очнулась!». Я извинился перед присутствующими и вышел из кабинета. Пока ехали до госпиталя, мне казалось, что машина еле тащится, и я с трудом себя сдерживал, чтобы не поторопить водителя. Возле палаты пост, но меня знают, но попросили расписаться в журнале. Вошёл. Люда спит. Поправил ей руку, выпавшую из-под одеяла, присел на стул, смотрю на неё. Голова замотана бинтами, под обоими глазами уже жёлтые синяки-очки: перелом шеи, губы опухшие, потрескавшиеся, волос не видно. Вошел Бурденко, взял планшет, висящий на спинке койки, читает. Смотрю на него. – Па-ша, – послышался хрип. Повернулся, Люда приоткрыла щёлочку одного глаза. Второй не открывается, заплыл. – Что… детьми… – Всё в порядке. – И целую ей руку. Тут Николай Нилович начинает меня выпроваживать из палаты: «Все, молодой человек! Всё!!! Ей нельзя много разговаривать!» Вошла медсестра и протёрла губы Людмилы. – Пи…ть… Бурденко буквально вытолкал меня в коридор. Я подошёл к высокому окну и посмотрел во двор. Там прогуливались выздоравливающие в одинаковых коричневых халатах. На дворе лето, кто медленно прогуливается, кто играет в шахматы на скамеечке. Спустя минут десять вышел Бурденко. – Павел Петрович! Кризис миновал, судя по всему. Слава богу, что с памятью всё в порядке и рука шевелится. Пальцы на ногах тоже. Судя по всему, спиной мозг повреждён незначительно. Бурденко вытащил из кармана какую-то упаковку, извлёк оттуда таблетку и сунул себе в рот. Видимо, не очень хорошо себя чувствует. Я не стал задавать вопросы. Через неделю разрешили привести детей на пять минут. Серёжка расплакался, когда ему сказали, что всё, надо ехать домой. И тихонько поскуливал всю обратную дорогу. Юра ничего не понял и мирно посапывал у меня на руках. В машине он постоянно спит. Мне не понравилась скорость действия нашей правоохранительной машины: через четыре дня после ареста Специальное судебное присутствие Верховного Суда СССР уже вынесло приговор. Больше походило на расправу. Невозможно за столь короткий срок провести полноценное расследование. Поэтому я попросил Сталина познакомиться с делом о взрыве и со всеми документами. – У меня такое впечатление, товарищ Сталин, что кто-то прячет концы в воду. Сталин внимательно посмотрел на меня. Спустя несколько минут он махнул трубкой. Этот жест обычно означал, что он согласен. – Хотя, юридически, ты не имеешь права это делать, одна из пострадавших твоя жена, но посмотри, разберись, что там на самом деле. Может быть, ты и прав! – Да я не сам этим буду заниматься. Есть несколько военных прокуроров и следователей, которых я знаю несколько лет, вот они и займутся. Надо только передать дело из Генеральной прокуратуры в военную. В деле фигурируют военные, и немалых чинов, поэтому всё законно. Сталин позвонил Вышинскому и приказал передать дело о взрыве в ФИАН в военную прокуратуру. – Титов пришлёт людей сегодня. Вышинский не хотел отдавать громкое дело, начал отговариваться, но Сталин рявкнул в трубку, что вопрос уже решён. – У вас есть вопросы, товарищ Вышинский? Вопросов не последовало. Дело передали полковнику юстиции Курчевскому, который был у меня в распоряжении, когда я работал в Ставке. Я знал его как умнейшего, въедливого следователя и честнейшего человека. После этого в деле произошёл крутой поворот: вылезли «уши» АК, американцев и IV Интернационала, троцкистов. Я и Курчевский пришли к Сталину через месяц, и Курчевский ввел его в курс дела. После этого сказал ему, что Берия – невиновен. Да, яд, обнаруженный в кармане исполнителя, действительно из партии, разрешение на получение которой подписывал Берия, но использовался он в другой операции, при попытке устранения одного из руководителей АК. Покушение не удалось, и ампула с ядом оказалась у АК. Через них – у завербованного американцами следователя по особо важным делам МВД. А тот оговорил Берия по заданию американской разведки. Одним ударом они хотели дотянуться и до меня, и до Берия. Сталин, слушая доклад, ходил по кабинету и молча курил. Курчевский замолчал. – Как получилось, что в ведомости на выдачу яда оказалась подпись именно Василевского? – Он был одним из оперативников, работавших в Варшаве. Там его и завербовали. А уже потом Берия поставил его следователем по особо важным. – Берия жив? – Да, находится в Бутырской тюрьме, в одиночной камере. Вот постановление об освобождении из-под стражи. – Павел Петрович, привези сюда этого подлеца! Я привёз Берия на дачу Сталина, по дороге мы почти не разговаривали. Я не заходил в тюрьму, освобождал его Курчевский, который подвёл Берия к моей машине, открыл дверь и показал жестом Берия садиться. Тот нагнул голову и увидел меня: – Титов, я не давал команду убить твою жену. – Я знаю. Садитесь, Лаврентий Павлович. Он сел и повторил фразу. Чуть оглядевшись, спросил: – Куда ты меня везёшь? Я не приказывал убить твою жену! – К Сталину, он просил вас привезти. Я присутствовал при разговоре Сталина и Берия. Как только Сталин его ни называл: и остолопом, и подлецом, и дураком: «Где были твои глаза, – последовало длинное ругательство на грузинском, – когда ты пригревал на груди эту змею Василевского?» Ну и в таком духе. Поэтому я сидел в кресле и слегка улыбался. Это заметил Берия, который, несмотря на испуг, всё-таки наблюдал за обстановкой. – А почему он улыбается? – спросил он у Сталина. – Потому, что ты ему жизнью обязан, дурак! Если бы он не забрал дело у Вышинского, ты бы поехал на Колыму, а там у тебя ооочеень много «крестников». Берия повернул голову ко мне и почти прошептал: – Спасибо, Павел!