Палачи и герои

Теперь их было больше сотни – к отряду прибились другие окруженцы.

Однажды, наткнувшись на движущуюся по дороге колонну, Иван с ужасом подумал – вот опять. Стрельба. Отход. Преследование.

Но колонна была не немецкая.

– Свои! – не веря глазам, прошептал Иван.

И ощутил не радость, а полное опустошение.

Их разоружили и отправили в пункт сортировки – как и всех, выбравшихся своим ходом из окружения. Командование не без оснований полагало, что среди окруженцев немало трусов, дезертиров, а то и диверсантов. Поэтому в лагерях работали, не зная отдыха, группы особистов.

Допрашивали чекисты дотошно, пытаясь поймать на противоречиях. Сравнивая показания. Некоторых бойцов после такого расследования увозили, и судьба их была неизвестна.

На первый допрос Ивана привели в кабинет в дощатом здании. Там он увидел своего полкового особиста Сергея Рубана. В том произошли разительные перемены. Если раньше он походил на заезженную лошадь, то война взбодрила его, и теперь это был боевой конь. Глядя на него, очень даже верилось, что в Гражданскую он в отчаянных конных атаках с шашкой наголо бросался на беляков.

– А я в тебе не ошибся, лейтенант, – сказал он, пододвигая к Ивану стакан с чаем. – А теперь давай поподробнее, как все было.

Иван рассказал все, ничего не утаивая, расставляя по полочкам с военной дотошностью. И узнал от особиста, что, задержав немцев, его подразделение дало возможность полку в последний момент воссоединиться с дивизией и с относительно небольшими потерями выйти из окружения.

– Как же так получилось, Сергей Протасович? – вздохнул Иван, от обилия чувств назвав особиста по имени-отчеству. – Как мы пропустили такой удар?

– Как? У нас три беды – головотяпство, некомпетентная самонадеянность и предательство. Ты человек, можно сказать, свой, поэтому тебе скажу. Мало мы командование армейское чистили. За два дня до войны был приказ Москвы о приведении войск в высшую боеготовность. И что? Западный округ – вся авиация в пределах досягаемости немецких бомбардировщиков. Личный состав расслаблен. Танки в ста километрах от горючего и снарядов, в результате значительную часть бронетехники просто бросили. Вот оно, головотяпство. Война на чужой территории – такая была концепция. Что это? Самонадеянность. Ну а то, что с первыми выстрелами летчики наши перелетали к немцам. Что начальник укрепрайона, аж целый генерал, собрал чемоданы, и мы его до сих пор ищем. Это что? Предательство. Командующего округом Павлова не зря расстреляли.

– Поделом, – жестко произнес Иван.

– Плохо, что предателя того, Сасько, ты не пристрелил. Нельзя их жалеть, лейтенант. Нельзя. Это такие твари – только дай им волю, они тебе со спины на загривок прыгнут… Не взыщи, проверим тебя. Чин по чину. Так положено.

– Я все понимаю.

Мурыжили окруженцев недолго. Тех, кто успел побывать в плену и вернулся, – гораздо дольше. Каждому раздавалось по заслугам – кому штрафные роты, кому новые войсковые части или пополнение воюющих дивизий, потери в которых были страшные.

Ивана определили в пополнявшийся стрелковый полк. С ним он и продолжил отступление под никак не теряющим мощь напором немецких войск.



Слезами измеренный чаще, чем верстами,

Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:

Деревни, деревни, деревни с погостами,

Как будто на них вся Россия сошлась.



Такие необычно точные стихи напишет позже Константин Симонов про эти дни. Дождливая осень. Грязь. И отступление.

Войска оставляли большие и малые города, селенья, деревни, безымянные высоты. Иван чувствовал, будто от него отрывали куски плоти. Это была родная земля, на которую ступала тевтонская железная пята. На ней оставались русские люди.

Время от времени сорок пятая стрелковая дивизия закреплялась на позициях и давала бой. Заканчивалось это тем, что немецкие танки под прикрытием отлично обученной пехоты взламывали в слабых местах ее оборону, и, избегая окружения, дивизия снова отступала.

Танки. Проклятые немецкие танки. Как же Иван ненавидел их. Новая война будет войной моторов – так говорил Сталин. Но пехоту к борьбе с танками готовили слабовато. Солдаты как огня боялись железных махин. Это был главный ужас 1941 года – прущий на тебя стальной гигант.

У Ивана укреплялось какое-то болезненное желание – стирать с лица земли танки. Дальнейшая судьба войны зависела от того, научится ли армия уничтожать монстров с проклятыми крестами на башнях.

Будто кто-то услышал мысли Ивана. Его вызвали в штаб полка, и начальник штаба примерно теми же словами обрисовал ему ситуацию:

– Мы должны учиться бить танки. Создаются специальные подразделения истребителей танков. Дело опасное. Нужны добровольцы.

– Я согласен.

Так Иван стал командиром специального взвода бронебойщиков. Где гибель была не меньше, чем в войсковой разведке.

Ивана и верного ему сержанта Богатырева вывезли в тыл на краткосрочные курсы. Пришлось глубже осваивать только что появившееся в войсках оружие – противотанковое ружье Дегтярева. Поначалу не верилось, что пулей калибром 14,5 миллиметра можно пробить броню монстра.

– Не бояться, знать уязвимые точки и бить прямо в них – и вы увидите, как хорошо и красиво они горят! – учил бронебойщиков майор-наставник с обожженным лицом. Он говорил о танках со злым блеском в глазах – видимо, у него тоже были с железными хищниками свои кровные счеты.

Боевое крещение предстояло взводу принять под Москвой, в такие трескучие морозы, каких Россия не знала давно.

– Это последний рубеж, – с каким-то окончательным уверенным спокойствием произнес на построении замполит полка. – Дальше нам ходу нет. И немцу тоже ходу ну будет.

И вот противотанковый опорный пункт. Им руководил капитан артиллерии, ему были приданы истребители танков в лице взвода противотанковых ружей и стрелки-пехотинцы. Задача – расчленять массированные удары танковых соединений и уничтожать их по частям.


Сидя в окопе, Иван читал письмо матери: «На рожон не лезь, сынок, но и за чужие спины не прячься, чтобы стыдно нам за тебя не было. И прошу об одном – вернись. Ты и Чеслава – это вся моя жизнь».

Иван вздохнул. Он знал, как немного стоит сегодня эта его жизнь. И он готов ее обменять на стальную тушу танка, лишь бы не пустить его на улицы столицы.

Москва не собиралась сдаваться. Над городом реяли аэростаты. Жители копали окопы, устанавливали заграждения и противотанковые ежи, сваренные из рельсов. И шли в ополчение. Иван видел этих ополченцев – разношерстно одетые, плохо вооруженные, но на их лицах читалось твердое намерение защитить родной город. Они тоже были готовы умереть. Вот только как с такой военной подготовкой и слаженностью они будут противостоять отборным дивизиям вермахта и СС? Хотя и соломинка способна переломить хребет верблюду.

Текли часы в ожидании. И вот на окопы обрушился вал снарядов – немцы начали артподготовку. Казалось, в траншеях не осталось никого живого. Но в результате переклички Иван выяснил, что из его людей всего лишь трое раненых. Стрелки потеряли гораздо больше, но тоже не критично. Главное – все противотанковые орудия и ружья целы. Казалось чудом, что люди выжили под таким огневым валом. Но не первый раз Иван переживал это и знал, что никакая артиллерия не способна полностью уничтожить хорошо окопавшихся солдат.

А потом началось главное. Послышалась проклятая адская музыка бензиновых моторов. И вдали на белом полотне снежного поля показались темные коробочки фашистских танков и силуэты наступающей пехоты.

Начался бой. Самый ответственный бой в жизни Ивана. Бой за Москву…

Сперва он еще руководил людьми с командного пункта. Потом бой зажил своей жизнью.

Противотанковая артиллерия работала с замаскированных позиций. Она быстро полегла вся, заставив немцев дорого заплатить – несколько танков дымились.

На правом фланге, самом опасном, замолк расчет ПТР, резервы иссякли, и Иван двинул туда сам – по траншее, а потом перебежками по полю. Пуля пробила рукав тулупа, но не достала до тела. Осколок свистнул, задев ушанку. Но Иван целым рухнул в окоп, обнаружив там мертвый расчет, исправное противотанковое ружье и испуганного мальчишку-автоматчика, что-то нашептывающего себе под нос.

– Что скуксился? Воевать будем! Готовься! – Иван привел ПТР в рабочее состояние.

Грохот. Стрельба. Огонь. Подпустить танк ближе – эффективно по нему можно работать метров со ста пятидесяти. И бить надо только в особо уязвимые места – двигатель, баки, экипаж. Бывало так, что в танках по двадцать-тридцать дырок от ПТР – и ноль эффекта. Так что тщательно прицелиться. Пли!

Иван подбил один танк – видел это четко. Многие из его истребителей танков были живы и работали – меняли позиции, стреляли… Еще один танк остановился с разбитой гусеницей.

Ухнул рядом взрыв. И осколок рубанул прямо по ПТР. Ружье спасло Ивана – иначе железяка ударила бы в шею. Но теперь он остался без главного оружия.

А прямо на окоп перла стальная махина. Автоматчик из пехотной роты вскрикнул жалобно и упал на дно окопа, поскуливая от страха. Иван тоже рухнул на землю. И свет померк. Над окопом нависла громада танка. Она казалась порождением дьявольского мира. И спасения от нее не было.

Танк провернулся на месте, вдавливая обитателей окопа в земную твердь. Казалось, конца и края этому не будет. На Ивана сыпалась земля, его будто хоронили живьем.

Это казалось вечностью. А потом танк двинул дальше. И Иван понял, что жив. И даже способен выбраться наверх. В отличие от задавленного насмерть автоматчика.

Сбросив с себя груз земли, лейтенант выполз на бруствер. И увидел, что танк Т-2 застыл совсем рядом, хищно водя из стороны в сторону пушкой и прикидывая, куда обрушить снаряды. Иван не хотел сейчас никаких благ мира. Ему нужно было одно – убить чудовище.

Взгляд упал на присыпанные землей бутылки с коктейлями Молотова. Целые! Иван вытащил одну из них. Набрал в легкие воздуха. Встал во весь рот и сделал бросок – точный и красивый.

Брызнуло стекло. Содержимое бутылки вспыхнуло. Горящая жидкость поползла в моторный отсек. Из танка повалил дым. А лейтенант распластался на земле. Подобрал ППШ раздавленного мальчишки-стрелка. И выпустил расчетливо пули в выбравшегося наружу командира танка. Следующего танкиста сразили очередью со стороны.

Иван огляделся. На поле еще оставались несколько танков. Вели перестрелку, настойчиво продвигаясь вперед, остатки немецкой пехоты. Неужели они пройдут…

Моторы. Знакомый звук, гремевший торжественным маршем. Звук дизеля советского танка Т-34.

Ухнуло орудие тридцатьчетверки. Загорелся немецкий «панцер». Другой. Потом советский танк вспыхнул – рванул боекомплект.

На этот раз немцы не отступили. Их просто больше не стало.

Как и не стало двух третей взвода Ивана. А он опять выжил.

И они отстояли город, за которым для них земли уже не было.





Глава 15




– С «Нахтигалем» придется расстаться. Вас ждут другие задачи, – уведомил куратор на встрече в комендатуре в Ровно.

Отныне здесь была столица рейхскомиссариата Украины во главе с Эриком Кохом. Город был наполнен войсками, патрулями, гитлеровскими чиновниками. Население немцы сильно зачистили, создали три концлагеря для военнопленных. Фактически Ровно стал центром узаконенного грабежа территорий, которым надлежало стать сельскохозяйственным придатком Германии.

– Не беспокойтесь, – увидев, что собеседника новость не обрадовала, майор Кляйн постучал пальцем по бокалу с коньяком. – За вами остается звание офицера вермахта со всеми положенными вознаграждениями и повышениями. Но знать об этом будем только мы. А на вас ложится забота о благоразумии патриотов ОУН (Б).

Дантист при всем желании не смог бы об этом забыть. Обстановка накалилась. После ареста Бандеры немцы охладели к его фракции и сделали опору на ОУН-М при формировании полицейских подразделений и органов власти.

В самом дурацком положении оказался замкомандира «Нахтигаля» Роман Шухевич. С одной стороны, его вождя арестовали и надо что-то делать. С другой, на его плечах лежали погоны офицера вермахта, а своеволия в своих рядах немцы не терпели – поставят к стенке моментом. Но реагировать надо было, иначе соратники не поймут. Набравшись храбрости, Шухевич направил в адрес командования вермахта гневное письмо: «В результате ареста нашего правительства и лидера Украинский легион не может больше пребывать под командованием немецкой армии».

Попал он совсем не в масть. Немцам надоели эти пляски вокруг Бандеры. В результате в августе 1941 года батальон «Нахтигаль» получил приказ передислоцироваться из Львова в Жмеринку, где на железнодорожном вокзале его разоружили. После этого под охраной немецкой жандармерии отконвоировали в Краков, а затем в Нойхаммер в Польше. Позже украинские подразделения «Нахтигаль» и «Роланд» были объединены. К концу октября 1941 года образованный таким образом новый Украинский легион в составе семи сотен человек перебазировался во Франкфурт-на-Одере, где с его бойцами в соответствии с немецкими законами были заключены индивидуальные контракты на службу в германской армии сроком на год. И в начале 1942 года под предводительством Романа Шухевича «легионеры» отправились воевать с партизанами в Белоруссию.

Между тем жизнь на Западной Украине вошла в свою колею. В распоряжении командующего военным округом тыла группы армий «Юг» генерала Рока от 11 июля отмечалось: «Украинскую территорию нужно рассматривать как жизненное пространство дружеского народа». Разрешалась деятельность созданных украинцами органов самоуправления и милиции, которую потом переименовали в полицию. Формировались из украинцев полицейские полки. В создании полицейских сил главную скрипку играли оуновцы, при этом немцы теперь доверяли только мельниковцам – те не заикались о самостийности. Однако Бандера дал указание соратникам как можно больше людей внедрять в полицию и органы самоуправления. Так что бандеровцев было полно среди героических карательных полицейских батальонов.

Кровь на Украине лилась рекой. И гитлеровцы делали все, чтобы переложить самую грязную работу на других. Полицаев активно привлекали к охране лагерей и карательным акциям – выполняли они свои обязанности с энтузиазмом и запредельной свирепостью.