Перебежчик

– Сперва двадцать один человек. А когда отряд весной сорок третьего разбил почти взвод немцев и полицаев и захватил Герасимовку, он пополнился еще семерыми бойцами.

– Вы провели в селе мобилизацию в партизанский отряд? – спросил Ивашов, опустив слово «насильственную».

– Да, – просто ответила Стефания.

– Но вы хоть как-то проверяли этих людей? – осведомился младший лейтенант Ивашов.

В голову ему пришла мысль о том, что именно среди этих мобилизованных людей и находился враг, который впоследствии и стал виновником уничтожения отряда.

– Этим занимался комиссар отряда товарищ Хорев.

У младшего лейтенанта складывалось двойственное впечатление о Стефании Слободяник. С одной стороны, ему было заметно, что эта женщина не очень-то блещет умом. В дела отряда она была не особо посвящена, исполняла в нем преимущественно хозяйственные функции. Такая особа вряд ли могла являться агентом вражеской разведки.

С другой стороны, при разгроме партизанского отряда Слободяник могла попасть в плен, уже там была завербована, дала согласие стать немецким агентом. Она попалась лишь благодаря толковым полковым разведчикам, когда собирала сведения о наших укреплениях, возводимых в районе села Терешковка.

Надлежало обстоятельно проверить все то, что она сказала.

Егор Ивашов приказал накормить женщину и потом посадить под замок до поры до времени.

После этого он прошагал к начальнику штаба и попросил разрешения сделать срочный телефонный звонок. Майор Степанов против ничего не имел и тактично вышел из кабинета покурить.

Младший лейтенант связался с отделом контрразведки СМЕРШ дивизии, назвался, попросил к телефону майора Стрельцова и тут же получил ответ:

– Это опять ты?

– Я, товарищ майор, – вынужден был признать Егор слегка виноватым тоном.

– Что на этот раз?

Ивашов вкратце обрисовал непосредственному начальнику ситуацию со Стефанией Слободяник. Георгий Фомич выслушал его, хмыкнул и пообещал запросить о ней УШПД – Украинский штаб партизанского движения.

Теперь Егор Ивашов стал ждать уже двух известий. Из отдела контрразведки СМЕРШ армии должно было прийти разрешение на вербовку ефрейтора-перебежчика Ральфа Херманна или же запрещение такового. Из УШПД – ответ на запрос майора Стрельцова о личности Стефании Слободяник.

Наблюдение за домом Балошей пока ничего не давало. Семья эта жила вполне обыкновенно, точно так же, как и прочие обитатели города Сум, не лучше и не хуже других. Фредек Балош каждый день дисциплинированно ходил на работу, а ее на железной дороге и в мастерских всегда было в избытке.

Когда немцы оккупировали советские территории, они тут же энергично принялись менять нашу железнодорожную колею на европейскую, которая была почти на девять сантиметров уже. Это делалось ради того, чтобы не испытывать затруднений со снабжением своих воинских под-разделений. Теперь этот процесс был столь же активно запущен в обратном направлении.

На плечах Натальи Балош оставалось домашнее хозяйство и большой огород.

Так что ничего особенного за ними не наблюдалось. Егор Ивашов начал уже было подумывать о снятии наблюдения за Балошами. К тому же ночные бдения накладывали негативный отпечаток на весь последующий день, даже если младшему лейтенанту и удавалось ухватить несколько часов сна в светлое время суток.



Наконец-то от майора Стрельцова прибыл нарочный с пакетом. Младший лейтенант Ивашов распечатал его и получил сразу оба ответа, с нетерпением ожидаемых им. Армейский отдел контрразведки СМЕРШ после консультации с фронтовым управлением дал добро на предварительную вербовку ефрейтора Херманна и подготовку его к переброске за линию фронта. С этой целью, как было указано в отдельной бумаге, составленной уже самим майором Стрельцовым, в полковой отдел контрразведки СМЕРШ направлялся старший лейтенант Скрынников Станислав Николаевич.

Ивашов вспомнил его. Это был тот самый старлей, которого представил ему Георгий Фомич. Это случилось еще до наступления на Сумы. В тот день они вместе нашли в лесу меж Кияницей и Пушкаревкой то место, с которого передавал радиограммы немецкий агент-диверсант. А вот логово этого волка им обнаружить не удалось.

Старший лейтенант Скрынников тогда показался Егору опытным контрразведчиком. Он заметил кое-какие мелочи, которые ускользнули от внимания самого Ивашова.

«Что ж, если это и правда тот самый старший лейтенант, то я ничего не имеют против его помощи», – решил Ивашов.

На запрос о Стефании Слободяник пришел официальный ответ из Украинского штаба партизанского движения. В нем сообщалось, что Стефания Григорьевна Слободяник действительно служила в отряде старшего лейтенанта Николая Воронкова. Однако связь с ним прервалась еще весной сорок третьего. Потом, в середине июля, в УШПД поступило известие о разгроме отряда Воронкова. Эта беда приключилась в мае.

Так что Стефания никак не могла находиться в партизанском отряде Воронкова неделю назад. Прошло уже три месяца с того дня, когда народные мстители были уничтожены карателями.

Выходило, что Слободяник врет. Совершенно неизвестно, где она пребывала в течение последующих летних месяцев. Подозрение о возможной причастности этой особы к немецкой агентуре превратилось в уверенность.



Немедленно по прочтении пакета младший лейтенант Ивашов приказал сержанту Масленникову привести Стефанию. Тот управился с этим быстро.

Через несколько минут на стуле напротив оперуполномоченного контрразведки СМЕРШ пятьсот двадцатого стрелкового полка вновь оказалась молодая двадцатипятилетняя женщина. Да, та самая, которая утверждала, что она, Стефания Слободяник, уцелела при недавнем разгроме фашистами партизанского отряда, а потом целую неделю шла к своим.

– Попрошу вас еще раз сказать, кто вы такая и что делали недалеко от передовых позиций полка, – проговорил младший лейтенант Ивашов.

Слободяник вздохнула и стала отвечать. Правда, теперь в ее голосе уже совсем не было уверенности, поскольку, кроме имени и фамилии, все остальное, сказанное этой женщиной, было неправдой.

Через несколько минут при ответах на другие вопросы офицера-смершевца Стефания стала откровенно нервничать и путаться в показаниях, что еще более ухудшало ее положение. Младшему лейтенанту было хорошо видно, что внутри нее идет нешуточная борьба. Она сейчас все расскажет как на духу либо, наоборот, упрется и будет отрицать очевидное. Второй расклад был крайне невыгоден для Егора. Он знал, что в этом случае при дальнейшей работе с ней правду из нее придется вытаскивать клещами.

После нескольких вопросов, заставивших Стефанию поволноваться и приведших ее в крайне лихорадочное состояние, Егор Ивашов решил, что пора наступать самому, и сказал простецки, прямо в лоб:

– Может, хватит уже врать-то, Стефания Григорьевна? Нам известно, что отряд был разгромлен три месяца назад. Вот в связи с этим я хочу спросить, где вы были в течение всего этого времени и почему объявились только сейчас, да еще перед нашими боевыми позициями?

Стефания несколько раз моргнула и опустила голову.


Потом она медленно подняла взор и почти умоляюще произнесла шепотом:

– Я боюсь.

– Понимаю, – мягко промолвил младший лейтенант Ивашов и расслабленно откинулся на спинку стула.

В поведении клиентки случился перелом, осталось немного дожать ее.

– И все же пора вам рассказать нам правду. Давайте, – проговорил он вполне дружелюбно. – Мы вас слушаем.

– Хорошо, – почти неслышно произнесла Стефания Слободяник и начала свой рассказ.



Стефания вступила в отряд старшего лейтенанта Николая Воронкова летом сорок второго года. Обошли бы немцы стороной глухое сельцо из тридцати дворов, Стефания, возможно, не ушла бы в партизаны. Ее судьба не оказалась бы столь печальной, каковой она вскорости должна была стать.

Немцы уже более полугода назад оккупировали Сумщину, а в Лебедяновке их еще и не видывали. Жизнь там текла по прежнему руслу. Колхозники что-то делали, бригадиры ставили в тетрадках палочки, обозначающие трудодни. Бабы, включая мать Стефании и ее саму, копошились на подворьях и огородах.

Правда, из райцентра к ним однажды приезжал какой-то господин в шляпе и двубортном костюме, называющий себя и волостным старшиной, и бургомистром. С ним прибыли еще двое, мужчина и женщина.

Мужчину селяне знали. Звали его Евтимий Пацюк. Во время коллективизации он угодил под раскулачивание и после этого тихо жил в селе, все время копошился на своем огороде, с которого и кормился.

Когда началась война, Пацюка мобилизовали, повезли в часть, но до нее не добрались, попали в окружение. Возвращаться в село раскулаченный окруженец не пожелал, осел в районе, который при немцах вновь стал называться волостью. Он занял какую-то малозначительную должность в управе и принялся ревностно, рьяно исполнять свои обязанности.

Женщина тоже была всем знакома. До войны она очень даже успешно возглавляла колхозную огородную бригаду. В сороковом году ее как передовика производства забрали в район каким-то там инструктором. И вот вернули. Правда, другие власти и с иными целями. Звали женщину Гелена Казаченко.

Бургомистр собрал сельский сход и объявил, что раскулаченный мужик Евтимий Пацюк теперь является их старостой, которого все жители Лебедяновки обязаны слушаться так же беспрекословно, как отца родного.

А Гелена Казаченко решением районной управы назначается председателем колхоза, в котором все остается по-прежнему, как и до войны. Люди должны работать на полях, пахать, сеять, убирать, молотить и выполнять план хлебопоставок.

– Ну и каков будет этот план? – спросил кто-то из мужиков.

– А все просто, – ответил бургомистр. – У вас в селе сейчас ровно сто восемьдесят душ. Каждому жителю, согласно постановлению волостной управы, полагается по пуду зерна на месяц. Умножаем это на год и получается двенадцать пудов. Умножаем их на количество жителей… – Бургомистр поднял глаза к небу и зашевелил губами. – Получается две тысячи сто шестьдесят пудов зерна. Еще часть оставляется на посевную и на корм для колхозных лошадей и волов. Сколько именно, гадать не надо. Все эти расчеты уже произведены. – Бургомистр, он же волостной старшина, достал из портфеля несколько листочков и передал их новоиспеченной председательше колхоза. – Остальное зерно с полей и продукты с колхозных огородов должны быть сданы. Они подлежат вывозу в великую Германию.

– А что, зерно по этой норме будет выдаваться и тем, кто не работает в колхозе? – спросила мать Стефании.

– Тем, кто не работает в колхозе, тоже надо жить, – вроде бы резонно заметил бургомистр, но по сходу побежала волна недовольного гула. – Немецкие власти и районная… то есть волостная управа стоят за всеобщую справедливость, – добавил он. – Не то что было при Советах.

– Да какая ж это справедливость? – донесся из толпы крик, наполненный возмущением. – Почему одинаково будут получать и те, кто работает в колхозе, и те, кто возится только на своих огородах? Кто не работает, тот не ест!

– Забудьте про прежние порядки! – заявил бургомистр и нахмурился. – Немецкая власть думает и заботится обо всех жителях территорий, освобожденных от большевистского гнета, и на-деется, что и вы станете…

– Нет, не пойдет! – не дал договорить бургомистру мужик, ранее спрашивающий про план хлебозаготовок. – Тогда вообще на кой черт мне работать в колхозе, если свой пуд зерна на месяц я так и так получу! Так что заявляю при всех вас и новой председательше: я снимаю с себя на хрен обязанности бригадира! – Он рубанул воздух костлявой рукой.

– Верно! Пущай зерно как-то иначе распределяют, – снова послышались выкрики из толпы. – Скажем, кто работает – получает пуд. А кто не работает – половину!

– Ладно-ладно. Это ваше право. – Бургомистр не пожелал или не посчитал нужным что-то доказывать и спорить с народом. – Ваш староста вместе с председателем колхоза и членами правления подумают и решат, как лучше быть.

– Я, как председатель колхоза, уже подумала, – взяла слово Гелена Казаченко. – Предлагаю распределять зерно так: половину от двух тысяч ста шестидесяти пудов зерна раздать всем в течение года подушно. А оставшуюся половину начислять за трудодни. По прежним нормам. – Она мельком глянула на новоиспеченного сельского голову и заявила: – Если староста и сход со мной согласятся, то так и будет.

– А что, мы согласные, – первым отозвался тот самый мужик, который только что публично отказывался быть бригадиром колхоза. – Дело председательша говорит!

На том и порешили.

– Ну, с руководством колхоза и его обязанностями все вроде ясно, – снова выступил мужик-бригадир, вероятно, любивший поговорить на виду. – А вот староста. Хотелось бы знать, что ему в своем праве теперь дозволено делать, а что нет?

Этот вопрос предназначался бургомистру.

Тот снова порылся в портфеле, опять достал из него какую-то бумаженцию, развернул ее и зачел:

– «Сельский и деревенский староста исполняет распоряжения германских властей, доводит их до населения и отвечает за порядок во вверенном ему селении, ведет учет местного населения и пришлых подозрительных элементов. Староста должен препятствовать антинемецким выступлениям и оказывать помощь районной управе и волостным комендатурам при проведении розысков советских парашютистов, партизан, членов большевистской партии и советских активистов. В его обязанности входят: изъятие у селян оружия и боеприпасов, наблюдение за прекращением движения по улицам после установленного часа, если таковой будет у вас определен. Он отвечает за уборку улиц и поддержание внешнего порядка и чистоты, привлечение населения при необходимости к обеспечению светомаскировки, ликвидацию разрушений в ходе военных действий и проведение дорожных работ. В обязанности старосты входит также регистрация смертей, рождений, свадеб и всего прочего, чем занимались районные ЗАГСы. По всем вышеперечисленным обязанностям, вменяемым старосте военной комендатурой и районной управой, которые проводятся и будут проводиться в будущем, местное население обязано беспрекословно подчиняться и выполнять все распоряжения старосты. Ему в этом помогают сотрудники вспомогательной полиции из местных жителей». – Тут бургомистр сделал паузу, оглядел собравшихся и добавил: – Их подберет уже сам староста. – Потом он продолжил читать свою бумаженцию: – Если у населения возникнут какие-либо просьбы и ходатайства к немецким властям, они могут обратиться к ним исключительно через старосту».

– А как на самого старосту жаловаться, ежели что? – никак не унимался мужик-бригадир.

– Приезжайте к нам в управу. Разберемся!

– Спасибочки. Ежели что, приедем.

– Еще, граждане селяне, хочу добавить, что за малозначительные проступки староста имеет право наказывать вас денежным штрафом до тысячи рублей. – Тут по толпе пронесся глухой ропот. – Или арестом на срок до двух недель с исполнением принудительных работ.

– Да у нас тут все работы принудительные, – заявила какая-то баба и хохотнула. – Окромя занятий с мужиками на сеновале.

Новоиспеченный староста Евтимий Пацюк усмехнулся. Чуть улыбнулась председательша колхоза Гелена Казаченко. Однако бургомистру смешно не стало. Селянам было заметно, что господин он серьезный и на разные шутки-прибаутки не отзывающийся.