Покорители крыш

— Что? — переспросил Маттео.

— Женские рубашки застегиваются справа налево, — пояснила Софи.

— Что? — повторил Маттео. — Откуда тебе знать?

— Как же мне не знать? Пуговицы очень важны, — сказала Софи. — Маттео, это женская рубашка. Зачем мужчине носить женскую рубашку?

— А ботинки? — подключилась Сафи. — Только женщины завязывают ботинки крест-накрест, как здесь. Смотрите!

Софи все это видела. А еще она видела, что брюки на снимке были черными и сероватыми на коленях.

— И на усы взгляните! — воскликнула Софи.

Маттео и Сафи присмотрелись к виолончелисту.

— А с ними что не так?

— Они слишком короткие. Они ведь должны немного прикрывать губу. Посмотрите на другие усы. Они все очень густые! А эти — просто волоски, которые есть у всех женщин, только покрашенные в темный цвет.

Сафи взяла фотографию.

— Вряд ли это мужчина, — сказала она. — Это просто очень умная женщина. — Она изучила снимок, а затем протянула руку и откинула волосы с лица Софи. — И она очень похожа на тебя.





27





Софи все еще смотрела на Маттео, на Сафи и на старый снимок, когда раздался шорох и глухой удар.

— Софи! Ты там? — донеслось откуда-то сверху.

— Кто это? — спросила Сафи.

— Полиция! — воскликнул Маттео. — Бежим!

Софи схватила их обоих за руки.

— Стойте! Кажется, это…

— Ты не могла бы подняться обратно? — продолжил голос. — Не сомневаюсь, у тебя этого и в мыслях не было, но, образно выражаясь, ты меня до смерти напугала. Вернись, пожалуйста.

Это был Чарльз.

Трое ребят поднялись по водосточной трубе. Прежде чем уйти, Маттео локтем стер кровь с карниза и захлопнул окно. Софи зажала в зубах фотографию.

Чарльз стоял прислонившись к трубе. Жерар и Анастасия настороженно за ним наблюдали. В одной руке у него была виолончель Софи, а под мышкой он держал зонт.

— Эта юная леди, — сказал он, показывая на Анастасию, — пыталась убить меня, пока я не объяснил, что я твой опекун. А этот юный джентльмен убедил ее, что я безобиден. Полагаю, его убедила в этом твоя виолончель.

— Ты принес виолончель? — Софи непонимающе смотрела на него. — По крышам? Но как? И зачем?

— Я привязал ее к спине, — пояснил Чарльз, задумчиво глядя на инструмент. — Я решил, что она тебе понадобится, если ты узнаешь что-нибудь… печальное. — Наклонившись, он заглянул в глаза Софи. — Но, судя по выражению твоего лица, новости хорошие.

— Я достала адрес, — сказала Софи, по-прежнему дрожа всем телом. — Возможно, это ее адрес. Я не знаю.

Маттео взял у нее снимок.

— Улица Леспуар. Это на землях вокзальщиков, неподалеку от церкви Сен-Венсан-де-Поль. Восточнее того места, где мы были прошлой ночью.

Остальные трое ребят закивали.

— Откуда вы знаете?

— Когда живешь на крыше, все карты хранишь в голове, — пожал плечами Жерар.

— Вокзальщикам это не понравится, Софи, — сказала Анастасия. — Улица Леспуар… Это все равно что заявиться к ним в гостиную, распевая рождественские гимны.

— Мне все равно, — ответила Софи.


— Ты не понимаешь, — возразила Анастасия. — Улица Леспуар — их штаб. И они все с ножами.

— Не хотите идти — оставайтесь здесь. Но я пойду.

— Софи, мы никогда туда не ходим… — начал Маттео.

— Мне все равно, — повторила Софи.

Ей действительно было все равно. Она никогда еще не чувствовала себя такой смелой. Возможно, подумала она, так и работает любовь. Любовь не делает человека особенным. Любовь лишает его страха. Она подобна фляге с водой в пустыне или коробку спичек в темном лесу. Любовь и смелость, подумала Софи, равны друг другу. Порой даже не не нужно, чтобы человек был рядом. Достаточно, чтобы он был жив. И ее мама всегда была жива. Она всегда была в ее сердце. Она всегда давала ей перевести дух. Она была ее путеводной звездой, ее картой.

Пока ребята говорили, Чарльз вежливо молчал, но теперь сказал:

— Если уж идти куда-то, Софи, мы с тобой пойдем по улицам. Не хочется мне случайно разбить твою виолончель о трубу.

— Нет, — возразила Софи. — Я останусь здесь, наверху.

— Почему? — спросил Маттео, с серьезным лицом пиная осколки черепицы.

— Полиция. Если меня теперь поймают… — Так и не закончив этой фразы, Софи сказала: — Чарльз, встретимся там, хорошо?

— Нет, — ответил Чарльз. — Это вовсе не хорошо. Софи посмотрела на Чарльза.

— Прошу тебя, — сказала она, изучая взглядом его длинные ноги, угловатые плечи и добрые глаза. — Обещаю, со мной ничего не случится. Ты ведь сам говорил, что нужно делать из ряда вон выходящие вещи. Разве это не считается?

— Считается, пожалуй, — вздохнув, согласился Чарльз. Он попытался сдвинуть брови, но они лишь дрогнули и остались на месте. — Не знаю даже, что сказала бы мисс Элиот, но я действительно так говорил. — Он натянуто улыбнулся. — Что ж, тогда встретимся на улице Леспуар. Если через час тебя там не будет, я… Не знаю, что я буду делать. Просто будь осторожна.

Он закинул виолончель на спину и повернулся к водосточной трубе.

— Если ты туда пойдешь, — сказал Маттео, — без нас тебе не справиться. Ты не знаешь дорогу.

— Я понимаю, — ответила Софи. — Да. Спасибо.

— Mais, non![32] — воскликнула Анастасия. — Улица Леспуар… — Тут она сердито заговорила по-французски.

Софи расправила плечи. Она и не замечала, как часто сутулилась. В полный рост она была выше Анастасии и лишь самую чуточку ниже Маттео. Когда Софи нахмурила брови, Анастасия и Маттео замолчали.

— Вы не обязаны идти со мной, — сказала она. — Но если вы идете, идем сейчас же.





28





Минут через двадцать после того, как они пересекли реку, Маттео начал нервничать. Они шли цепочкой по широкой крыше больницы. Замыкал процессию Жерар, который что-то напевал себе под нос. Они шли медленнее и осторожнее обычного. Софи и Маттео возглавляли колонну, и Софи видела, как шевелятся волоски на затылке Маттео.

— Они здесь были, — сказал он. — Чувствуешь запах? Табак.

— Табак кто только не курит, — резонно заметила Софи.

— Но они докуривают окурки за другими людьми. По запаху понятно, что они горели дважды.

— Я ничего не чувствую. Пахнет дымом из труб. А ты, Анаст… — Софи обернулась. Анастасия стояла на дальнем конце крыши. Ее лицо пожелтело от страха. Она была окружена.

Мальчишки бесшумно поднялись по стенам и прошли по соседней крыше. Они были высокими и бледными. Их лица казались надменными и грубыми. Их было шестеро. Четверо окружили Жерара. Никто не двигался.

Маттео подошел к Софи. От пота его волосы прилипли ко лбу. Наклонившись, он отколол кусочек черепицы.

— Они злятся, — сказал он. — Плохая была идея.

Никто не смеялся и не шутил. В руках вокзальщики держали обломки железа. «Как волчья стая», — подумала Софи.

— Где Сафи? — прошептала она.

Маттео покачал головой.

— Je ne sais pas[33], — сказал он и толкнул Софи за трубу. — Софи, побудь здесь. Не двигайся, а не то я убью тебя позже, d'accord[34]? Если появится Сафи, держи ее, если потребуется. Понимаешь? Не позволяй ей драться.

Вытащив из кармана голубиную кость, Маттео разломил ее надвое. На месте слома кость заострилась, как осколок стекла. Одну половинку Маттео протянул Софи.