Последняя тайна Рейха

Здесь же Матильда, Фридрих, возможно, Шиллер с Бруннером. Кто еще? Двери прочные, стены толстые, звуконепроницаемость идеальная, но все равно колоссальный риск.

Он проскользнул мимо первой двери, негромко постучал во вторую. Сердце его колотилось. Бутылка уже была в руке. Когда дверь открылась, Олег шагнул вперед, держа ее наперевес, как пистолет. Чепурнов широко зевнул, уставился на него, изумленно моргая.

Комната была побольше, чем у Потанина, но тоже не бог весть что. Кровать разобрана, на столе остатки скромной трапезы, горит тусклая лампа. Окно, выходящее на восток, закрыто ставнями.

— Оба-на, незваные гости в ночь глухую! — прокомментировал его появление Чепурнов. — Не ожидал, Алекс. Ба, да ты не один! — Он перехватил протянутую бутылку, стал рассматривать этикетку на свет.

— Нехорошо, Глеб, очень даже, — укорил его Олег, закрывая дверь.

Защелка на ней имелась, но он оставил ее в покое, чтобы раньше времени не вызывать подозрение.

— Ты ведь сам сказал, вечером соберемся, выпьем, и что? Я спиртным запасся, стол накрыл, сижу, жду. Ты словно нерусский человек!

— Вот ведь точно! — Чепурнов озадаченно почесал скомканные волосы. — Прости, приятель, вымотался я с этим бароном. Проходи, падай где-нибудь. Я еще толком не успел уснуть, лежал, думал о нашей незавидной участи.

— Что, она совсем незавидная? — Олег пристроился на краешке стула, наблюдал, как Чепурнов запихал под кровать одежду, разбросанную на полу, подался к застекленному серванту.

— А что в ней светлого и радостного? — пробормотал тот, доставая с полки банку сардин и половину буханки хлеба, завернутую в бумагу. — Будущее наше в тумане и пока видится смутно. Ты где такую штуку достал? — Он схватился за бутылку, открутил пробку, запрокинул голову, сделал глоток, шумно выдохнул, вытер губы. — Да, это куда приличнее, чем шнапс. Тот вообще пить невозможно, но куда деваться? Ты извини, что я так некультурно, сейчас стаканы достану. — Чепурнов снова ковырялся в буфете, извлекал посуду. — Вообще-то, я рад, что ты заглянул, Алекс, — пробурчал он. — Когда еще со своим человеком посидеть удастся? А выспаться еще успеем.

— Соседей-то не разбудим? — Олег кивнул на стенку.

— Да нет там никаких соседей, — отмахнулся Чепурнов. — Немчура дальше живет, через три комнаты. Часовые тут не ходят, а звукоизоляция отменная. Как в подводной лодке. Гости не так уж часто ко мне заглядывают. Ты первый, честно говоря. Чего сидишь, дружище? Открывай консервы. Вот нож, хлеб кромсай. — Чепурнов сгреб со стола остатки своего ужина, грязной тряпкой смахнул на пол крошки.

Олег неторопливо открывал банку, украдкой наблюдал за Чепурновым. Тот ногой придвинул стул, выставил стаканы.

— Ну, что, приятель, давай употреблять. Не часто в такой приятной компании посидеть удается. Где добыл такое пойло?

— Да там уже нет, — ответил Олег. — Места знать надо, Глеб.

— А ты пронырливый парень, погляжу, — сказал Чепурнов, наполняя стаканы. — И барону умудрился доказать свою лояльность, и работу непыльную получил с перспективой выезда за границу, так сказать.

— Ты тоже с нами летишь? Не передумал еще?

— А как же! Хочешь жить, умей вертеться, как говорили работники советских продуктовых баз. Без меня барон как без рук. Я постарался стать для него таким вот необходимым. Думаешь, я сильно верю в их благие помыслы? Как бы не так! Ты чего хлеб мусолишь, как неживой? Режь скорее, трубы горят!..

— Куда летим-то, Глеб?

— Прости, дружище, не могу сказать. — Чепурнов сокрушенно вздохнул. — Тема закрытая, тут я не волен. Да ты сам узнаешь, когда прилетим. Какая тебе забота?

— Да никакой. — Олег пожал плечами. — Просто так спрашиваю. Ладно, Глеб, давай выпьем. — Он забрал стакан, придвинул к себе. — Ты знаешь какой-нибудь хороший тост?

— Ага. За победу великой Германии! — Чепурнов затрясся от смеха. — А еще лучше — за здоровье нашего обожаемого фюрера. Как ты считаешь, он еще жив там, в Берлине? Или наши… тьфу, большевики уже выковыряли его из канцелярии да на солнышке подвесили сушиться?

— Понятия не имею, Глеб. — Олег тяжело вздохнул. — У меня нет никакой информации о том, что сейчас происходит в Берлине. Давай за то, чтобы с нами все было нормально.

— Вот это поддерживаю, приятель. Актуально, так сказать, злободневно.

Они чокнулись. Чепурнов залпом выпил. Олег медлил. В принципе, пора бы уже, учитывая тот первый, незапланированный глоток.

— Хорошо! — крякнув, резюмировал Чепурнов. — А ты чего не пьешь? — спросил он.

Олег увлеченно вылавливал алюминиевой ложкой сардины из банки и пробурчал:

— Сейчас, не гони. Сперва пожрать дай.

Ну, когда же? Наконец-то процесс пошел. В общем-то, все было просчитано правильно. Чепурнов с усилием сглотнул, откинулся на спинку стула, громко икнул. После этого он стал зеленеть, причем пятнами.

— Ты в порядке, дружище? — участливо осведомился Потанин. — Не в то горло пошло? Так ты не спеши, потребляй с чувством, с толком, с расстановкой.

Чепурнов закашлялся, с каким-то испугом посмотрел на собутыльника. Он еще не понимал, что с ним такое происходит. Рука его машинально потянулась к бутылке, он плеснул в стакан.

Олег перехватил емкость, потянул к себе и заявил:

— Нет, дружище, тебе уже хватит. Остальное — перебор.

К Чепурнову приходило понимание ситуации. Он не мог расслабиться и продохнуть, выдавливал из себя невразумительные слова, смотрел на Потанина с какой-то отчаянной надеждой, но встречал лишь холодный ждущий взгляд. Глаза его полезли из орбит.

«Не переусердствовал ли я с дозой?» — забеспокоился Олег.

Чепурнов задрожал, начал заваливаться на бок и учинил бы вселенский тарарам, но Олег уже летел в обход стола, подхватил его, пристроил на пол вместе со стулом.

«Нет, все нормально, клиент еще живой, — понял он. — В запасе у меня имеется несколько минут, чтобы вытянуть из него всю правду. Дыхание выравнивается. Временная ремиссия, обеспеченная определенной дозировкой рицина».

Чепурнов пытался приподняться, глаза его вращались. Он сглатывал, икал. Рука машинально искала бутылку.


«Неужели мало? Рицин блокировал критическое восприятие мира, по идее должен был развязать ему язык».

— Потанин, дружище, что за дела? — выдавил из себя Чепурнов. — Почему я на полу? Больно как-то, в горле щиплет, голова кружится.

— Ты просто что-то съел, — сказал Олег, склоняясь над ним. — Все хорошо, давай поговорим. Ты же хочешь пообщаться?

— Я не знаю, о чем говорить. — Чепурнов то бледнел, то опять покрывался зеленью.

— Как твое настоящее имя? Оно же есть. Мама как-то называла тебя в детстве?

Страдалец начал бормотать, плюясь и проглатывая слова. Когда-то его звали Николаем Федосеевичем Филиппенко. Только не было у него никакой матери. Да и отца тоже. По крайней мере, тех, которых он запомнил бы. Детский дом после Гражданской войны, голодное Поволжье, путевка в жизнь, ремесленное училище. Производственная карьера не задалась, решил пойти в милицию, сначала рядовой сотрудник, потом оперативный работник. Замещал начальника отделения, проявил себя с положительной стороны, стал заниматься хищениями социалистической собственности.

Был переведен в Белоруссию, там и встретил тридцать седьмой, когда всех без разбора стали хватать. Головы полетели сверху, с городского руководства НКВД. Он не стал ждать, пока карающий меч революции прорежет сверху донизу весь аппарат, бежал за кордон, благо знал все тонкости безнаказанного пересечения границы.

Гитлер уже захватывал Польшу. Граждане Советского Союза, бегущие в объятия немцев, пока еще были экзотикой.

— Как же я ненавидел все советское! — Чепурнов захлебывался злобой. — Все эти евреи в чекистском облачении, абсурдные законы, постоянная угроза стать врагом народа, даже для тех, кто с потрохами предан этим подонкам. Я грызть их был готов, жечь, топить, душить своими руками. Бежал к избавителям, поклялся в верности, просил подготовить из меня специалиста, так сказать, широкого профиля.

— Так, друг мой, остановись, не растрачивай себя попусту. — Олег схватил его за ворот, тряхнул. — Меня не волнует твоя история болезни. Времени нет. Пора переходить к делу. Куда направляется барон? Что он увозит?

Чепурнов понятия не имел, что увозит фон Гертенберг. Он и рад был бы поделиться знаниями, но не располагал таковыми. У барона были музей, библиотека, большая коллекция живописи и других предметов искусства. Были какие-то безделушки, которые он привозил с раскопок еще до войны. Фон Гертенберг покупал какие-то артефакты, продавал другие, добывал окольными путями третьи. Любил он это дело, успешно совмещал служение фюреру с исследовательской и археологической деятельностью. Вот это барон и увозит, а что конкретно, откуда ему знать?

Информация, которую в Швайцбурге передал Чепурнову британский офицер, была следующей. 2 мая 1945 года, семь часов утра по берлинскому времени. Местечко Рахвальд, расположенное в сорока пяти верстах восточнее Штральзунда, небольшая рыбацкая деревушка в окрестностях Пельзенских доков. Теперь они заброшены, но раньше это было крупное судоремонтное предприятие. У него имелась даже своя взлетно-посадочная полоса. На нее и должна будет сесть «Тетушка Ю». Это 120 километров на северо-запад от замка Левенштайн. В укромном закутке будет поджидать грузовая машина, которая в два приема доставит людей и груз к берегу Балтийского моря.

На этом знания Чепурнова исчерпывались. Он должен был доставить барону лишь данную информацию, жизненно важную для фон Гертенберга.

Предполагать можно что угодно. Бухта, защищенная от посторонних взоров, острова, прикрывающие береговую часть, катер, снова перегрузка, английская подводная лодка, лежащая на грунте. А дальше новая жизнь на загнивающем демократическом Западе, продолжение священной войны с коммунистами, но теперь уже в ином качестве. Ценный немецкий кадр в рядах английских спецслужб.

Местечко восточнее Штральзунда было действительно пустынным, пока еще не интересным ни Советам, ни их западным союзникам. Береговая полоса изрезанная, сложная. В прибрежной зоне много островов, где легко укрыться и набраться терпения. Дело явно того стоит.

Рицин действовал примерно так, как Потанину и описывали знающие люди. Неплохая сыворотка правды.

Чепурнов далее был бесполезен. Информация, им озвученная, крайне важна, но как ее может использовать советский лазутчик в текущих обстоятельствах? Передать сведения некому, да и технической возможности для этого нет, а один в поле не воин.

Все, что Олег проделал этой ночью, фактически не имело прикладного значения. Он не мог воспользоваться обретенными знаниями, только усложнил себе жизнь. Крепла лишь его уверенность в том, что нельзя ему было уезжать из замка вместе с бароном. Здесь он располагал хоть какой-то свободой. Майор контрразведки СМЕРШ ни в коем случае не мог допустить, чтобы фон Гертенберг улетел отсюда. Но его ликвидация — это самая крайняя мера!

Он уныло смотрел, как предатель пытался встать. При этом он много говорил, но речь его уже сбивалась в какой-то непереводимый словесный понос. Этот тип изрядно раздражал Олега. Он взял со стола бутылку, ухватил Чепурнова за затылок и всунул горлышко бутылки в приоткрытый рот.

Тот глотал, давился, глаза его вываливались из орбит. Коньяк тек по подбородку. Он начал дергаться, но Олег держал его крепко.

«Нет уж, господин Чепурнов, хватит вам гадить. Сейчас я настойчиво попрошу вас покинуть этот свет».

Того затрясло, голова его застучала по полу, из горла летело что-то несусветное. Потанин оседлал умирающего нацистского шпиона, прижал руки к полу, зажал рот, превозмогая отвращение. Глаза предателя мутнели, движения замедлялись. Вскоре он дернулся и замер.

Олег затаил дыхание, прислушался. В здании было тихо. Звукоизоляция на высоте. Наворотил он, конечно, дел.

Дальше Потанин работал последовательно, по ходу продумывая все мелочи. Он поставил стул напротив стола, усадил на него мертвеца, запрокинул ему голову. Рот покойника был открыт как по заказу. Олег набивал его сардинами, с трудом сдерживая тошноту, проталкивал их ложкой в горло. Потом он пристроил голову Чепурнова на стол и стал сооружать натюрморт вокруг нее. Консервы, ложка, хлеб.

Ополовиненная бутылка коньяка его решительно не устраивала. Он принялся рыться в шкафах, практически не надеясь найти то, что хотел. Однако ему повезло. Потанин извлек из-за кульков с крупами бутылку дрянного шнапса. Чепурнов уже пил из нее. Горлышко было заткнуто скрученной бумагой.

«Ну и куркуль же вы, господин шпион! А вот шнапс — именно то, что мне сейчас надо!»

Он сбегал в туалет, вылил половину содержимого из бутылки, вернулся, поставил ее на стол. Потом Олег кое-что добавил для правдоподобия, поползал с тряпкой по полу, затирая следы преступления, припрятал все, что говорило о присутствии собутыльника, — вторую ложку, стакан. Потанин полюбовался содеянным, проверил, все ли предусмотрел.

Покойник растекся по столу. Изо рта его вываливалась некая липкая субстанция. Еда, остатки выпивки. Подавился, потребляя в одиночку, может, с сердцем плохо стало. Главное, все отрицать, делать недоуменное лицо.

Свет пришлось оставить включенным. Иначе было бы как-то неубедительно.

Он с замиранием сердца выскользнул в коридор. Увы, Олег не волшебник. Он никак не мог запереть дверь изнутри. Ладно, с этим придется мириться. Чепурнов мог забыть.

Он скользил на цыпочках по пустому коридору, стоял в тамбуре, приложив ухо к двери, выбрался наружу, какое-то время сидел в кустах, дожидаясь, пока часовой переместится на южную сторону. Потом Потанин заскользил по изгибам дорожек, мимо неработающего фонтана, где под обломками камней закопал бутылку с отравой.





Глава 9




В восемь утра нарисовался Шиллер, злой как голодная щука. Он топтался по комнате, недобро стрелял глазами.

Олег уже был готов к труду и обороне, давно поднялся, оделся. Сапоги его сияли ваксой. Лицо невинное, как у младенца. На нем только легкая озабоченность. Мол, в чем проблема, господин штурмфюрер?