Прежде чем мы стали чужими

– Ты даже не представляешь как.

– Слушай, но мы с тобой даже не поговорили как следует о том, что было той ночью.

– А что, об этом нужно разговаривать? – его тон внезапно стал резким.

Внезапная волна паранойи вырвала меня из его объятий, отбросив на пару метров. Он явно избегал разговора на эту тему. Но почему? Было что-то, о чем он не хотел говорить мне? Я была недостаточно хороша для него? Но как я могла соответствовать? – подумала я в ужасе. Он был как божество, источающее отравляющую смесь секса и притягательности. Большую часть времени я наглядеться на него не могла. И в довершение всего он был добрым, умным, сильным и артистичным.

Мироздание, ты издеваешься? Уже хватит! Более чем достаточно! Нельзя, чтобы один человек имел столько достоинств. Это нечестно!

Маттиас был из тех парней, за которых хотят замуж все девочки. Из тех, чью фамилию ты пишешь красивым почерком рядом со своим именем на обложке своего тайного дневника. Грейсленд Шор. Грейсленд и Маттиас Шор. Мистер и миссис Шор. Воображаемые семейные фотографии бурлящим потоком крутятся в голове, как мерцающие звезды. Как ты стоишь рядом с ним, светящаяся от счастья, беременная в двенадцатый раз, а вокруг вас толпятся все ваши прелестные нарядные дети. Они обнимают вас за ноги, а вы неотрывно смотрите друг другу в глаза. Ты хочешь прокричать на весь мир: «Это. Мой. Мужчина!» И ты постоянно делаешь ему кучу минетов. Я не сделала ни одного, но я собиралась. Не важно, суть в том, что ты готова ради него на все.

А потом, как мифологическое чудовище, он берет и уничтожает твое сердце в один момент, просто своим безразличием.

А что, об этом нужно разговаривать?

Ох.

Он смотрел на меня искоса, вопросительно, заискивающе. Или он только притворялся, только играл со мной? От волнения у меня скрутило живот.

– Так, Грейс, что за фигня с тобой происходит?

Я больше так не могла.

– Скажи честно – я ужасна в постели?

– Что? Ты что, спятила? Или ты так шутишь?

– Ты собираешься отвечать на мой вопрос?

Он распрямился.

– Скажи, я действительно должен еще раз подчеркнуть, что я вот буквально только что сказал, что люблю тебя? Мне казалось, ты это поняла. Черт побери, Грейс, у меня непрерывный стояк, я тут безуспешно пытаюсь отыметь тебя, прижав к стенке мерзкого сарая во дворе моей собственной матери. Я-то думал, поступки всегда говорят лучше слов.

Мы уставились друг на друга. Он понизил голос:

– Прошлая ночь была самой восхитительной ночью в моей жизни. Клянусь тебе, у меня ничего даже и близко к этому не было. Ты уникальна, прекрасна и сексуальна, и ты все делала так, что я не могу перестать думать об этом. – Он глянул на свои джинсы и засмеялся. – Что делает жизнь в самолетах и в доме Алетты весьма проблематичной.

Мое сердце растаяло. Я принадлежала ему.

Он схватил меня за руку.

– Пошли, дуреха. Я собирался взять тебя на обед к отцу, и мы уже опаздываем.

– Что, правда? – я посмотрела на часы. Я не думала, что Мэтт соберется навестить своего папу так быстро. – Черт.

Я кинулась в дом и заметалась там, как молящийся дервиш, описывая беспорядочные круги.

– Я не знаю, что надеть, – причитала я.

Мэтт последовал за мной, уселся на кровать, закинул руки за голову и наблюдал за всем этим с удовлетворенной и самодовольной ухмылкой на лице.

– Ну надень что-нибудь. Тебе во всем хорошо. И безо всего тоже.

– Боже-боже-боже-боже, – тряпки вылетали из моего чемодана и разлетались по комнате. – Мне нечего надеть!

– Вот это, – сказал Мэтт, подбирая с полу какой-то предмет одежды. – Надень вот это.

Это было то платье, в маленький черный цветочек и с вырезом на спине.

– А вниз надень колготки и сапоги. В этом ты выглядишь потрясающе.

Я выхватила у него платье. Оно было мятое.

– Давай его сюда, – раздался голос из проема двери. Алетта протягивала мне руку.

Я чуть не расплакалась, увидев ее теплую улыбку. Дома я сама гладила одежду не только себе, но и своему отцу, и всем сестрам, и брату. Мама всегда говорила, что это моя работа. Даже когда я приезжала из колледжа на каникулы, я проводила часы за проклятой глажкой и другой работой по дому. Я ненавидела глажку. Один вид гладильной доски приводил меня в ярость.

И это предложение Алетты напомнило мне, как я хотела, чтобы у меня была вот такая заботливая мама – вместо той, что позволяла отцовскому пьянству портить нашу жизнь. Такая, которая радовалась бы моим звонкам, которой было бы интересно, как мои дела.

– Спасибо, Алетта.

– С радостью, детка. – И я видела, что это так и было. Погладить мне платье действительно было ей в радость.


Через двадцать минут я сидела, ерзая, на переднем сиденье Алеттиной машины. Мэтт включил «Секс пистолз» на полную громкость и пристукивал в такт по рулю, перестраиваясь туда и сюда в плотном потоке, совершенно безразличный к моей нервозности.

– Эй! – крикнула я, перекрикивая музыку.

Он сделал потише и посмотрел на меня:

– Да не дергайся, Грейс. Они просто куча надутых придурков. Сыграешь им песенку. Они будут впечатлены. Моника будет ревновать. Александр умоется. Отец с женой будут сердечны, но снисходительны. Все будут говорить о том, какой знаменитый шеф приготовил сегодняшний ланч, а потом отец напомнит всем, сколько стоило вино на столе.

– Мне неловко, что мы едем с пустыми руками.

– Мама дала мне бутылку просекко.

– Что это?

– Шипучее вино, типа шампанского.

Я с облегчением выдохнула:

– Отлично.

Когда мы подъехали к дому, который я скромно назвала бы дворцом, глаза у меня вылезли на лоб. Все здание было украшено белыми рождественскими лампочками, а в центре газона, вокруг которого тянулась подъездная дорожка к дому, стояла большая елка, покрытая огромными навороченными бантами и огромными же узорными стеклянными шарами.

– Моя мачеха любит всю эту херню, но ничего не делает сама. Она просто нанимает, кого нужно.

Я увидела за сиденьем бутылку вина и схватила ее. Мы вместе опасливо приблизились к входной двери. Мэтт нажал кнопку звонка. Мне показалось странным, что он не может просто открыть дверь и войти в дом, где вырос.

Нам открыла пухлая женщина за шестьдесят, в накрахмаленном переднике, которые, как я думала, носят только в кино.

– Маттиас, – сказала она. Она говорила с очевидным немецким акцентом.

Он наклонился и чмокнул ее в щеку.

– Наина, это Грейс.

– Очень приятно. – Она крепко пожала мне руку, повернулась и пошла через холл по длинному коридору. Мы последовали за ней.

– Кто это? – беззвучно спросила я.

– Домоправительница, – прошептал Мэтт, наклоняясь к моему уху. – Она злая.

Я широко раскрыла глаза.

Наина обернулась и замерла на полушаге.

– Я все слышу, мой мальчик.

Мэтт ухмыльнулся.

– Наина здесь с моих двенадцати. Она помогала мне с уроками, научила меня ругаться по-немецки и всегда была готова принести мне кучу конфет.

Наина топнула ногой и уперла руки в бока.

– Маттиас, – начала она грозно, но ее хватило лишь на секунду. Потом ее щеки покраснели, и она начала хохотать. – Иди-ка сюда. – Она практически оторвала Мэтта от пола, схватив его в свои медвежьи объятия. – Я по тебе соскучилась. Без тебя тут все как-то не так.

Они с трудом оторвались друг от друга.

Мэтт показал пальцем себе на грудь:

– Я всегда был ее любимчиком.

– Ладно, хватит уже, – ответила Наина, поворачиваясь и продолжая идти по коридору. Она сделала вид, что не заметила последней фразы, но я поняла, что так оно и было.

До Рождества осталось два дня. Я шла на встречу с отцом Мэтта, его братом, его мачехой и его мстительной-бывшей-подружкой/уже-почти-женой-брата. Я порадовалась, что у меня в руках есть хоть что-то – бутылка казалась мне щитом, прикрывающим меня от того, что ожидало нас в этой роскошной гостиной. Мэтт внезапно взял бутылку из моих рук – прощай, мой щит! – и вошел в гостиную на шаг впереди меня, раскрыв руки во всю ширину плеч, с бутылкой, зажатой в правой кисти.

– С Рождеством, семейство. Это я!

Я увидела отца и мачеху Мэтта. Они стояли у окна, занимающего пространство от пола до потолка и выходящего в огромный сад со сверкающим бассейном. Отец был одет в темный костюм с галстуком. На мачехе была бежевая узкая юбка до колен, белая блузка и сверкающий жемчуг на шее. Она была полной противоположностью Алетте – светлые волосы, постриженные в безупречное каре, и тугая кожа, исправленная косметической медициной.

Его отец определенно выглядел человеком, много времени проводящим возле зеркала, но его улыбка была искренней, как у Мэтта. С дивана поднялся человек, в котором я безошибочно узнала Александра. На нем был снежно-белый костюм и розовая рубашка без галстука. Верхние три пуговицы были расстегнуты, виднелась гладкая грудь без волос. Волосы были светлее, чем у Мэтта, и казались пластмассовыми от геля.

Он в три скачка оказался рядом с Мэттом.

– Это Мэтт, и как всегда, он опоздал! – бодро воскликнул он. Взяв у Мэтта бутылку, он внимательно ее изучил. – Смотрите, он принес нам шампанское для бедных! Что скажете? Может, зажарим в нем кусок свинины?

Он это что, всерьез? О господи…