Прежде чем мы стали чужими

Возле меня на прикроватном столике стояла маленькая лампа. У меня на коленях была пачка проявленных снимков. Первые три были смазаны, но четвертый застал меня врасплох. На нем мы с Грейс, в пижамах, стояли на фоне потока транспортных огней. Наши лица были слегка не в фокусе, но было видно, что мы смотрим друг другу в глаза. Тем вечером мы ходили ужинать в Бруклин.

Все остальные фото были с Грейс – в холле, в парке, спящей в моей кровати, танцующей в моей комнате. Везде только она, пойманная в цвете.

Я выложил все снимки на кофейном столике и долго смотрел на них, оживляя воспоминания о ней. Сказал ли я ей, что люблю ее? Знал ли, что люблю ее? Что с нами случилось?

Было половина девятого, а я целый день ничего не ел. Меня мутило от гадкого поступка Элизабет. Теперь все приобретало новый смысл – то, почему Грейс была такой напряженной при этом звонке. Она уже пыталась найти меня раньше.

Я схватил компьютер и запустил поиск по телефонному номеру. Он выдал мне имя – Г. Портер на Западном Бродвее. Она была замужем? Хотя я и сам был женат, эта новость неприятно поразила меня. Я погуглил «Грейс Портер музыкант Нью-Йорк» и нашел ссылку на школу, где она преподает музыку. Я кликнул еще на несколько ссылок и обнаружил, что там сегодня вечером в спортзале проходит специальное представление для старших классов, и оно началось час назад.

Я выскочил за дверь, даже не глянув в зеркало. Не должно все закончиться одним нелепым телефонным звонком.

Добравшись до школы, я побежал по лестнице в спортзал, прыгая через две ступеньки. На бегу я услышал звук аплодисментов, но все же надеялся, что не совсем опоздал. В дверях никто не стоял, я вошел в зал и встал позади, скользя глазами по толпе в поисках Грейс, но увидел только четыре стула, расставленные в дальнем от меня конце зала, – три были заняты, один пуст. На небольшой подиум, устроенный сбоку от неполного квартета, поднялся человек, и шум в зале стих.

– Миссис Портер хочет показать всем вам что-то особенное. – Я все же успел как раз вовремя, если не считать опоздания в пятнадцать лет. – Это большая удача и редкое зрелище, так что готовьте руки для аплодисментов ее талантливому квартету.

К подиуму вышла Грейс, и у меня захватило дыхание. Все, что я так любил в ней тогда, никуда не исчезло – и ее манеры, и то, как она не думала о своей красоте, и волосы, светлые и длинные, спадающие на плечи, и губы, розовые и пухлые, не тронутые помадой. Даже с такого расстояния я разглядел ее потрясающие зеленые глаза. Она с ног до головы была в черном – брюки и свитер с высоким горлом, и на этом фоне ее кожа и волосы казались ослепительными.

Она постучала по микрофону и улыбнулась, когда звук отразился от стен. «Извините». И этот ее смешок. Господи, как же мне его не хватало.

– Спасибо, что вы пришли сюда сегодня. Я, как правило, не играю вместе с учениками, но сегодня мы хотим поделиться с вами чем-то особенным. Наши первая и вторая скрипки, Лидия и Кара, и наш первый альт, Келси, в следующие выходные будут играть с Нью-Йоркским филармоническим оркестром.

Зал взорвался криками и свистом. Грейс повернулась к трем девочкам, улыбающимся ей из-за инструментов.

– Для меня это большая гордость и честь, поэтому сегодня я решила сыграть вместе с ними. Мы представим вам «Да здравствует жизнь!»[13] «Колдплей»[14]. Надеюсь, вам понравится.

Моя крутая девчонка.

Грейс подошла к самому дальнему справа стулу и села, поставив виолончель между ног. Опустив голову, она начала отсчет. Она всегда играла в первую очередь для себя, и, наблюдая за ней, я понял, что ничего не изменилось. Я мог, не глядя, сказать, что она играет с закрытыми глазами, как всегда делала, играя у окна в нашей старой общаге.

Я зачарованно смотрел, не отрываясь ни на миг, на лицо Грейс, в то время как музыка наполнила зал. В самом конце, перед последним взмахом смычка, она подняла глаза к потолку и улыбнулась. Толпа зашлась от восторга, стены сотрясались от безумных аплодисментов.

Я дождался конца представления, умирая от голода и жажды и надеясь, что все это было не напрасно. Толпа разошлась немногим позже половины одиннадцатого, а я все ждал, не отрывая глаз от Грейс. Наконец и она подошла к выходу, где я ждал все это время. Когда мы встретились взглядом, я понял, что все это время она знала, что я был тут. Она направилась прямо ко мне.

– Привет. – Слава богу, ее голос звучал весело и приветливо.

– Привет. Потрясающее выступление.

– Да, это такие девочки… Очень талантливые.

– Нет, это ты… Ты такая… Ты играешь так… – я проглотил слово «прекрасно», как придурочный мямля.

Она улыбнулась, но посмотрела оценивающе:

– Спасибо.

– Я знаю, что уже поздно, но… Не хочешь выпить по стаканчику? – Она начала отвечать, но я перебил: – Я знаю, это был дурацкий разговор. Я хочу поговорить с тобой вживую. Чтобы, – я помахал рукой в воздухе, – разрядить атмосферу.

– Разрядить атмосферу? – она будто проверяла мои слова.

– Ну, войти в курс. И да, думаю, все-таки разрядить атмосферу.

– Мэтт, прошло пятнадцать лет, – засмеялась она. – Я не уверена, что такую атмосферу можно «разрядить».

– Послушай, Грейс, я думаю, могло произойти что-то, чего я в свое время не понимал, и…

– Тут за углом есть одно местечко. Но я все равно не смогу остаться надолго. У меня с утра дела.

Я благодарно улыбнулся.

– Не проблема. Только по стаканчику.

Господи, я был готов на все.

– Тогда пошли. Нам туда.

Мы пошли рядом по темной улице.

– Грейс, ты действительно потрясающе выглядишь. Я сразу это понял, еще тогда, как только увидел тебя в метро.

– Правда? Как странно. Как будто мироздание дразнило нас – мы увидели друг друга через секунду после того, как стало слишком поздно.

Я даже не думал об этом в таком ключе. Мне нравился ход ее мыслей.


– В смысле, оказалось, что мы даже живем в нескольких кварталах друг от друга, но никогда не сталкивались. Все это так странно.

– Ну, вообще-то я переехал в эту квартиру только в прошлом году, когда вернулся в Нью-Йорк.

– А где ты жил до того?

– Я переехал в Верхний Вест-Сайд за пять лет до этого. Но потом на какое-то время уехал в Лос-Анджелес. А когда мы с Элизабет окончательно развелись, вернулся в Нью-Йорк. Это было примерно год назад. И теперь я снимаю лофт в Вустере.

Я внимательно следил за реакцией Грейс, но она только кивнула: «Ясно».

В темном баре Грейс выбрала маленький столик, повесила сумку на спинку стула и указала на музыкальный автомат в углу:

– Хочу выбрать песню. А то тут слишком тихо.

Казалось, ее настроение улучшилось. Я вспомнил, что она никогда не могла находиться в замкнутом помещении без музыки. На улице она спокойно прислушивалась к внешнему шуму, но в помещении ей всегда нужна была музыка.

– Можно я закажу тебе что-нибудь?

– Бокал красного вина, пожалуйста.

Мне постоянно приходилось одергивать себя, чтобы не зависать в воспоминаниях, а просто находиться здесь и сейчас. В конце концов, надо было о многом поговорить. Когда я вернулся с напитками, она сидела, поставив локти на стол и оперев голову на сложенные ладони.

– Ты тоже отлично выглядишь, Мэтт. Я еще раньше хотела тебе сказать. Ты вообще как будто не постарел.

– Спасибо.

– Мне нравятся длинные волосы, и вот, – она провела кончиками пальцев по моей бороде. Я закрыл глаза на секунду дольше, чем надо было бы. – Так ты был в Лос-Анджелесе?

Я пытался выровнять дыхание, чтобы не сорваться и не заплакать. В ее присутствии я полностью терял контроль над собой.

Монотонный мужской голос запел печальную песню.

– Кто это? – спросил я, отхлебывая пиво.

– Это «Нешнл»[15]. Мэтт, ты сказал, что хочешь поговорить, так давай поговорим. Ты уехал после развода в Лос-Анджелес – ты жил там с мамой? Как она? Я иногда вспоминаю о ней.

– Вообще-то я уехал еще до развода. Чтобы заботиться о маме. Она умерла, когда я был там.

Глаза Грейс наполнились слезами.

– О, Мэтт. Как мне жаль. Она была такой прекрасной женщиной.

Мне перехватило горло.

– Рак яичников. Элизабет считала, что Александр должен что-то сделать, но он был слишком занят делами фирмы. Моя мать умирала, а ее сыновья ссорились о том, кто должен заботиться о ней. Такая глупость. – Я отвернулся. – Мой брак все равно трещал по швам. Элизабет изо всех сил хотела забеременеть, а я был за тысячу миль, на другом конце страны. Думаю, подсознательно она считала, что я нарочно ее избегаю. А я думал, что она – эгоистка. Мы оба были хороши.

Она кивнула:

– А что потом?

– Пока я был в Лос-Анджелесе, ухаживая за умирающей мамой, Элизабет завела роман с моим приятелем и нашим коллегой Брэдом, он продюсер в Нэшнл Джиогрэфик. Восемь лет брака – пуффф! – я сделал жест руками, показывая, как наш брак взлетел на воздух.

– Восемь лет? Я думала…

– Что?

– Не важно. Мне правда очень жаль, Мэтт. Я не знаю, что тут сказать.

– Скажи мне одну вещь: почему ты ушла?

– Когда?

– Почему ты не оставила даже записки, когда уехала в Европу? Просто взяла и ушла.

Казалось, она не понимала.

– Что ты имеешь в виду? Я ждала. Ты мне не звонил.

– Нет, я и не мог. Я больше не мог никому звонить. Единственная, кому я мог звонить, была мама, потому что ей я звонил за ее счет. У меня кончились деньги. У нас сломалась машина, и мы застряли в деревне, а вокруг нас на тысячи миль были только тропические леса. Я думал, ты это понимала.

Она казалась потрясенной.

– А та статья в фотожурнале? В ней прямо говорилось, что тебя взяли в Нэшнл Джиогрэфик и после Южной Америки ты сразу собираешься ехать в Австралию.

– Когда? В девяносто седьмом?