Прогулка

– Ты что делаешь? – спросил Бен.

– Хорошенько тебя рассматриваю. Когда видишь человека в последний раз, то запоминаешь его лучше всего. Да пребудет с тобой Господь, Бен.

– С тобой тоже, старина.

Циско надавил на педаль газа, но ничего не произошло.

– Циско, сперва нужно повернуть ключ.

– Ой!

Испанец повернул ключ и дернул переключатель скоростей. Грузовик сначала тронулся вперед рывками и скачками, но потом пошел ровнее, описал дугу вдоль берега залива и наконец скрылся из виду за мысом. А Бен снова оказался в одиночестве, но он знал, что долго оно не продлится. Ему нужно было кое с кем встретиться, предположительно на противоположном берегу моря.

Но это подождет. Пока что он пировал и наслаждался жизнью. Он выпил все пиво, съел всех омаров, три раза в день принимал душ, ощутимо нагуливал вес. Каждый вечер он сидел с пивом у самой кромки воды, здоровался с пальцами ног, глазел на незнакомые созвездия и две луны, а потом предавался ночному отдыху, походившему на ванну в амниотической жидкости. Может, стоит навсегда остаться на этой вилле? Что в этом плохого? Он снова привык к одиночеству. Здесь, на берегу, ему ничто не угрожало: ни чудовища, ни прошлое, ни будущее. Все оставили его в покое – голубая мечта любого мужчины среднего возраста. Чувство безопасности влекло и нежило его.

Неделю спустя у него случилось очередное ночное видение. Только на этот раз он оказался не в прошлом. Нет, на сей раз он проснулся там же, где заснул: на вилле, на ровной белой широкой кровати. Он заметил, как в дверь спальни кто-то вошел, и там, в лунном свете, стояла Тереза в прозрачном белом халатике, едва доходившем до бедер. Она распахнула его, и показалось ее тело, очертаниями похожее на виолончель. Бен встал с кровати и подошел к ней. Он приложил палец к ее подбородку и провел им до самого низа, не коснувшись ткани. Затем проник под халатик и резко подхватил ее на руки, целуя так жадно и крепко, что их лица прижались друг к другу перпендикулярно.

Бен развернулся и положил Терезу на кровать. Ему хотелось слиться с ней воедино. Она обхватила его лицо руками и спросила:

– Теперь-то ты помнишь?

– Да. Господи, да.

– Тогда сделай мне хорошо.

– Сделаю.

– Сделай хорошо мне и себе. Сейчас же.

Все его суставы хрустнули единым хором.

Проснулся он один, между двух белых простыней. На востоке, над куполом джунглей, всходило солнце. Во дворе виднелся перепаханный стол. Пиво кончилось. Несмотря на искушение навсегда остаться в этом райском уголке, он понял – пора. Недели любого отдыха более чем достаточно. Бен вышел из виллы и зашагал к круглому столику у самого края воды. Потом он вытащил пробку из стоявшего на блюде пузырька и поднял его, произнеся тост кому-то невидимому:

– До дна, господин Постановщик.

Горло его обожгло, но не так, как крепким алкоголем, а скорее как кислотой. Он рухнул на живот и забился в конвульсиях. Голова вжалась в шею. Мышцы напряглись так сильно, что казалось, все тело сводит судорогой. Зрение разделилось на восемь тысяч отдельных сегментов, а потом вновь сложилось воедино в расплывчатое, близорукое пятно. Все вдруг обрело сильные запахи: океан, песок, воздух. Каждый запах многократно усилился и ринулся в мозг, словно в вагон метро. Конечности застыли и обездвижились. Пальцы замерли и начали смыкаться друг с другом.

Он чувствовал, как из ребер вырастают другие конечности, поменьше в размерах. Две, затем четыре, потом шесть: каждая твердая и острая, каждая лапка прекрасно приспособлена для быстрого перемещения по песку. Из филейных частей выросла пара гребных плавников, которые тут же начали двигаться. На голове пробились два пушистых усика и сразу же провисли перед глазами, как удочки. Кожа превратилась в панцирные пластины, плотно прилегавшие друг к другу. В течение нескольких секунд Бен чувствовал, как нервы из всех его конечностей соединяются у него в мозгу, и он смог управлять своим телом, смог всем двигать, и это представлялось ему совершенно нормальным.

– Эй? – Голос его звучал глубже. Как из подземелья.

Он быстро добрался до воды и позволил ей проникнуть в жабры и легкие. Он по-прежнему мог дышать. Он ощущал в себе легкость и проворство, способность с одинаковой скоростью двигаться в любом направлении.

Затем он высунулся из воды и оглянулся на столик, где стоял его прибор. Столик выглядел гигантским. Все выглядело гигантским. Накатила волна, и Бен обнаружил, как его уносит от виллы, от берега, от развилки тропы. Волна швырнула его в темно-синюю воду и закрутила, словно пустую пивную банку. Через несколько мгновений он задействовал гребные плавники и кое-как выправился, едва ощущая разницу между правым боком вверх и вверх брюхом. Он мог видеть лишь на метр вперед и разглядел почти сплошную темноту. Вода обжигала его. Почти кипяток. Спиной он чувствовал палящее солнце и понял, что пора бы двинуться подальше от берега, с теплого мелководья в глубокие, холодные океанские просторы.

Он поплыл. Теперь он плавал просто мастерски.





Часть 3




Глава двадцать восьмая. Краб




Рыбьи потроха. Он понял, что рыбьи потроха – это лучше всего. Они обычно оседали на дне океана после того, как акулы растерзают рыбину. Другие рыбы насыщались, пока ошметки медленно опускались вниз, но Бену всегда оставалось вполне достаточно для того, чтобы наесться. Так был устроен океан: масса мертвечины для всех тварей морских.

Больше всего потрохов можно было съесть ночью, когда солнце не выдавало Бена, освещая всевозможную пищу (включая его самого), плавающую в воде на обозрение всех желающих перекусить. Когда свет становился особенно ярким, он опускался на глубину, надолго закапывался в песок и рыл себе ход вперед, иногда наталкиваясь на морского черта, изопода или каких-нибудь еще жутких морских тварей. Здесь, под покровом морских волн, он не мог говорить, да и с ним больше никто не заговаривал. Однако он слишком опасался хищников, чтобы вообще производить какой-то шум. Эти слышали великолепно. Им даже необязательно было видеть добычу, они прекрасно ощущали все, что происходило вокруг них.

Жил он в каком-то близоруком тумане, пробираясь по дну и плывя по течению, пока в ограниченном поле зрения вдруг не возникали всевозможные неожиданности. За один день он мог наткнуться на пищу (хорошо), удильщика с жуткими челюстями (плохо), китов (ужасно и поразительно), кораллы (неприятно) и множество различных беспозвоночных, обитающих на морском дне (безразлично). Все, что могло его там убить, обладало способностью проделать это быстро. Ему становилось не по себе, что он сам так часто ел крабов. Но ведь в Мэриленде все так поступают!

Высшим же наслаждением для него было плавание. Еще мальчишкой мама водила Бена в общественный бассейн – раскаленное, кишевшее купальщиками место для тех семей, которые не обладали достаточными средствами, чтобы обосноваться в нормальном загородном клубе, – и он пытался как можно дольше оставаться под водой, застыв, раскинув руки и ноги, почти на дне бассейна, воображая, что уплывает в космос. Но, разумеется, Бен не мог надолго задерживать дыхание и вскоре всплывал на поверхность, где его сразу же окружала ребятня, состязавшаяся в оглушительных криках и всевозможных шалостях. Тогда он клал руки на мокрый цементный бортик бассейна, опускал на них голову, греясь на солнце и чувствуя, как капельки воды в порах бетона нагревались и густели, словно человеческий пот.

Но теперь он стал крабом, и недостаток кислорода не имел никакого значения. Если хотелось, он мог целый день плясать и вихляться под водой. На самом деле только этим он и мог заниматься. С развлечениями дела там обстояли неважно. Поплавать, поесть и не быть съеденным самому. В соответствии с этим он и планировал свои дни, зная, что рано или поздно тропа выведет его на берег у Кортшира. Верно? Верно ведь?

Однако ожидание затянулось куда дольше, чем могло бы понравиться Бену. Он неделю за неделей прорывался сквозь донную взвесь и уворачивался от акул. Изредка всплывая на поверхность океана, он ни разу не заметил суши. Он переживал все сильнее, а его вера в тропу таяла по мере того, как он день за днем все больше становился пленником безбрежного моря. Это какой-то грандиозный поганый розыгрыш. Сражаться с полчищами чудовищ, уцелеть, чтобы дважды попасть в рабство (дважды!), а за все страдания получить лишь эти мерзкие крабьи клешни.


И вот как-то ночью, ковыляя по песку, Бен обнаружил, что его тянет наверх. Он попытался всплыть, но наткнулся на какую-то ячеистую преграду. Это оказалась траулерная сеть, подгребавшая со дна омаров, угрей, креветок, тунцов, мелкую треску, башмаки – что попадется. Бен попытался перегрызть прорезиненный нейлон клешнями, но безрезультатно. Сеть затягивалась, тащила его вверх вместе с другой морской живностью и наконец вытянула из воды. Затем сеть развернулась и вывалила улов на движущуюся ленту транспортера. Бен увидел два ряда рук в кольчужных перчатках, сортирующих рыбу, отсеивающих деревянную щепу и швыряющих несъедобный улов за борт.

Бен не относился к несъедобным. Могучая рука подняла его с транспортера и приложила к нутромеру. По размеру он подходил, чтобы его оставить. Он полетел в бочонок вместе с другими крабами.

– Послушайте! – прошептал Бен. – Кто-нибудь из вас умеет говорить, уроды? Кто? Хоть кто-нибудь?

Никто не умел. Он оказался единственным среди них человеческим существом, прошедшим через волшебные преображения и силой вытолкнутым на новый жизненный путь во имя долга.

– Вот ведь повезло.

Он попытался вскарабкаться по краю бочонка, но ему не удалось найти твердую опору среди кишевших ракообразных. Мужчина в желтой резиновой робе поднял бочонок и потащил его на камбуз предположительно огромного корабля: везде железо и рыкающие выхлопы из каждого отверстия. На камбузе были обычные белые стены, а пол устлан черными резиновыми половиками. Бен мог видеть лишь то, что мелькало за краем бочонка, но увиденное не внушало особой радости: верхняя часть плиты и котел с кипящей водой размером с мусорный бак. Из него валил пар, покрывая влагой белые стены, с которых стекали струйки воды. Похоже, стены камбуза не просыхали долгие годы. Бен услышал, как какой-то мужчина выкрикивал приказания остальным.

– Запомните: если обнаружится, что вы тайком тащите еду для себя, вас выбросят за борт. Любое нарушение пайковой нормы карается СМЕРТЬЮ.

Хор голосов стройно ответил:

– ТАК ТОЧНО, СЭР.

– Морозильник номер один заполнен целиком. Все пайки должны быть запаяны в вакуумную упаковку и складированы в морозильник номер два. Складировать изнутри наружу, от краев к центру. Не блокировать передний сектор морозильника, иначе лично каждому надаю пинков. Это понятно?

– ТАК ТОЧНО, СЭР.

– Эй! – крикнул Бен из бочонка. – Может кто-нибудь меня отсюда вытащить?

Никто не отозвался. Вместо ответа в бочонке появилась другая рука в кольчужной перчатке и принялась пригоршнями хватать крабов и швырять их в котел. Бен вновь и вновь уворачивался от руки, жалея, что не оказался в компании более дружественных великанов. Рука погружалась все глубже в бочонок и уже шарила по дну, наконец схватив Бена и нескольких самых проворных оставшихся. Но прежде чем она опустила его в кипящий котел, Бену удалось вывернуться, и он шлепнулся на черный половик. Под плитой как раз хватало места, чтобы спрятаться, так что он рванул по половику и забился под огромный агрегат.

– Черт подери, – раздался чей-то голос. Теперь Бен увидел ручку швабры, которой водили по полу под плитой. Бен вприпрыжку понесся под стальной полкой и потом под морозильником, заметив всего в полутора метрах от себя пару двойных дверей с черными клапанами. От днища морозильника под дверь уходили две линии белой ленты. Бен поглядел вниз и увидел, что сидит как раз между ними. Тропа.

Он ринулся к ней, промчавшись в открытую дверь камбуза и увернувшись от множества злобных ног. Он был быстрее их всех. Да и умнее тоже.

Выскочив с камбуза, он попал в оживленный коридор, где толпились кричавшие коки, уборщики, стюарды и пассажиры. Все они выглядели изможденными и растрепанными. Одеты они были разношерстно, и казалось, что это единственная имевшаяся у них одежда. Бен прыгал и уворачивался от тех, кто попадался ему на пути, стараясь держаться в пределах белых линий. Любопытный малыш наклонился, чтобы получше его разглядеть, и Бен прошептал:

– Эй, пацан, можешь меня отсюда вытащить?

Мальчишка испуганно заорал во все горло. Бен едва увернулся от его мамаши, пытавшейся раздавить беглеца.

В конце коридора находилась одностворчатая вращающаяся дверь с круглым иллюминаторным окошком. Толпы пассажиров совершенно хаотично то входили в нее, то выходили. Многие плакали и утешали друг друга. Похоже, они мерзли, старательно закрывая лица рукавами или плотными шарфами. На руках у всех были разноцветные повязки, на которых они могли вызывать и рассматривать изображение того, что им нравилось: игры, текстовые сообщения и фотографии. Матери, держа детей на руках, занимали их показом фильмов. Все люди казались совершенно беспомощными, хотя и носили супервысокотехнологичную одежду.

Бен выбрался за дверь и оказался на главной палубе. Ее патрулировали люди в камуфляже, вооруженные большими, мощными винтовками. И Бен снова стал слишком бросаться в глаза.

– Мама, гляди-ка, краб!

К нему потянулась еще одна детская ручонка, но на этот раз он хорошенько ущипнул мальчишку. Тот заорал и завизжал, как будто умирает. Слышь, парень, держи себя в руках.

Он взглянул на мостик корабля и увидел, что там нет капитана. Судно шло на автопилоте. Светодиодные противотуманные прожектора, вращавшиеся над боевой рубкой, светились ярче и направленнее, чем любые виденные им прежде огни.

Палубу корабля опоясывал стальной выступ, и за него Бен заглянуть не мог. Две белые линии взвивались вверх по внутреннему борту и исчезали за ним, уходя от корабля. Он пробрался к выступу, уворачиваясь от людей, и в конце концов ему удалось вскарабкаться на выступ и повиснуть над бортом корабля. Две белые линии тянулись вниз по корпусу в бежавшую внизу воду.

Его ударило порывом ветра. До этого момента Бен понятия не имел, что они шли так быстро – сорок узлов, не меньше. С трудом удерживаясь за выступ, готовый вот-вот сорваться в воду, он огляделся и увидел землю. Корабль шел через залив в устье широкой реки. Это был Гудзон, справа – Южный Манхэттен, слева – Нью-Джерси.

Даже с такого расстояния и своим негодным зрением Бен сумел разглядеть, что весь город вымер. Здания возвышались лишь на двадцать этажей, некоторые покрывала свежезастывшая вулканическая лава. У некоторых снесло целые высотные блоки, рухнувшие в воду. Горело все, что не успело намокнуть. Бен вцепился в выступ и вытянулся, стараясь рассмотреть побольше, но небо по-прежнему оставалось затянутым темными тучами. А были ли это вообще тучи? Черные и столь угрожающего вида, они бы окатили их всех проливным дождем.

Нет, это были клубы пепла, нависавшие над водой и напрочь застилавшие солнце, даже когда наступило утро. Словно один из Дымков Вориса покорил мир. Бен слышал, как на борту корабля люди плакали и вымаливали друг у друга пищу на фоне рева и гула чудес технологии, которые они нацепили на руки. Корабль шел мимо призрака Нью-Йорка без малейшего намерения останавливаться. Земля вымерла и превратилась в пустошь. Этот корабль был последним, что осталось от прежнего мира: со всеми людьми, пищей и топливом. Избежавшие гибели сгрудились на единственном суденышке, которое держалось из последних сил, пытаясь отсрочить неизбежное.

Нет. Это не…

Внезапно солнце сделалось ярким, пугающе яр- ким. Бен поднял глаза и увидел, что оно пробилось сквозь тучи пепла и стало злобно-красным, извергая языки пламени и раскаляясь, пока через несколько секунд не померкло, став черным, как при затмении. С палубы раздался громкий хор криков, когда на корабль обрушился ветер с температурой почти абсолютного нуля и заморозил всех и вся. Бен видел, как море внизу быстро кристаллизовалось в ледяную шапку. Прямо под ним образовался водоворот, сильный и быстрый, с воронкой по центру, которая, казалось, уходила к земной коре. Воздух становился таким ледяным, что Бен почувствовал это даже сквозь толстый панцирь, так что он свалился с борта корабля прямо в огромный, засасывающий эпицентр водоворота, бешено вращаясь в черном ледяном вихре, пока не отключился. А крабы могут отключаться? Теперь он знал, что могут.

Когда Бен очнулся, он плавал на мелководье, на небе привычно и безопасно светило солнце, как и положено. Он чувствовал под собой песок, мягкий и подвижный. Он зарылся в океанское дно и содрогнулся при воспоминании о мертвом городском пейзаже и кричавших пассажирах, ставших свидетелями предсмертных конвульсий солнца. Это нереально. Я прошел через все это не ради того, чтобы увидеть подобный конец, чтобы все стало черным и бессмысленным. Зачем кому-то показывать конец света? Что ему требовалось увидеть в абсолютном исчезновении человечества, о чем он сам бы не смог догадаться? К чертовой матери. Это был маленький кусочек истории, куда он снова пытался заползти, и что бы ни случилось до того или после – не имело значения. То судно? Это часть будущего, в котором ему никогда не придется принимать участие.

Вода становилась все мельче, и Бен выбрался на песчаную полоску берега, вдоль которой стояли летние домики на сваях, а две параллельные линии на песке вели к дому на один этаж выше остальных. Бену не пришлось карабкаться по ступенькам, чтобы узнать, что там на чердаке. И, разумеется, показался тридцативосьмилетний мужчина со шрамом на лице, похожим на стекающую слезу, и с рюкзачком на плече. Краб схоронился в песке, когда мужчина прошагал мимо него и зашел в дом с чердаком. Он слышал, как Младший Бен крушил все внутри в приступе слепой ярости. Затем на двадцать минут воцарилась тишина. После этого началась битва на чердаке, а затем из дома пулей вылетел Младший Бен, весь в крови и ревущий, словно конь, которому подпалили гриву.

– Эй! Эй, ты!

– Чего-чего? – не понял Младший Бен.

– Сюда. Я здесь, урод.





Глава двадцать девятая. Два Бена