Ранняя пташка

Смятение лунатиков было недолгим, но мне хватило времени для того, чтобы взвести затвор и снова включить фотовспышку. Яркий белый свет выхватил охваченные ужасом лица. Не теряя времени, я выбрался из сплетения оцепеневших тел, сбежал вниз по лестнице, отыскал комнату привратника и, захлопнув за собой дверь, запер ее на засов, чувствуя, как бешено колотится сердце и трясутся руки.

Час за часом я испытывал что-нибудь новенькое, отчаянно желая, чтобы ничего такого не было.





Валик




«…Восковой валик явился первым устройством, по-настоящему пригодным для записи и воспроизведения звука. Он продержался больше ста лет благодаря своему повсеместному распространению, а также тому обстоятельству, что для работы ему не требуется электричество. Если учесть то, что ученые мужи нередко оставались на Зиму, чтобы закончить свою работу, нет ничего удивительного в том, что к Весеннему пробуждению секретаря ждало до сотни записанных валиков, которые нужно было расшифровать, а затем заново разгладить поверхность для повторного использования…»

«Изящная простота Зимних технологий», Эмма Ллевелин Вай-Энг



Включив аварийное освещение, я прошел прямиком в ванную и, порывшись в аптечке, нашел йод и смазал им следы от укусов, каковых оказалось много. Мне повезло, что голод охватывал лунатиков довольно медленно. Если бы они разом набросились на меня, когда я только вошел, я оказался бы слишком уставшим и замерзшим, чтобы защищаться. Пока я как мог занимался собой, из фойе доносились неприятные звуки, свидетельствующие о том, что лунатики, по-видимому, утолили голод за счет кого-то из своих товарищей. Если они съели крупного Эдди Танджирса, этого им хватит часов на восемь. А если Блестящую Диадему – максимум на девяносто минут.

Раны от укусов по-прежнему болели, но я пришел к выводу, что ни одна из них не угрожает жизни. Вернувшись в жилое помещение привратника, я огляделся по сторонам. Стены были увешаны полками и витринами, содержащими многочисленные образцы представителей животного и растительного царств. Привратники – не просто работники гостиниц; многие радушно приветствуют жизнь монаха-отшельника, проводя свободное время в размышлениях и занятиях наукой.

С полки свисал череп морского гиппопотама, в углу стоял скелет детеныша-глиптодонта, еще не собранный полностью. Также в комнате имелся Диктофон, сплошная латунь и палисандровое дерево с большим медным рупором для воспроизведения. Включив настольную лампу, я закрутил пружину и вставил в устройство валик. Щелкнув рычажком, я дождался, когда валик раскрутится, и осторожно поставил иглу на дорожку, ожидая услышать голос Дона Гектора с пространным объяснением того, что он обнаружил, и ответами на все до одного мои вопросы.

Ничего этого не произошло. Ни в коей мере. Да, это действительно был голос Дона Гектора, однако говорил он полную бессмыслицу – длинный беспорядочный набор не связанных между собой слов, перемежающихся цифрами и греческими буквами, произнесенный ровным, монотонным голосом. Запись продолжалась пять с тремя четвертями минут и представляла собой, предположил я, какой-то шифр. И только после того как разрозненный набор слов затих, я услышал другой звук – негромкое бормотание снаружи. Бесшумно приблизившись к двери, я осторожно приоткрыл ее на пару дюймов. Как я и подозревал, за ней стояла женщина-лунатик. Это была девица с кубиками Рубика, однако она перестала их крутить и неподвижно застыла в Ступоре. И она была не одна. Здесь собрались все лунатики, человек тридцать, заполнившие весь коридор. Они стояли неподвижно, даже не моргая, плотной группой, на равном расстоянии друг от друга, и у всех отсутствовал большой палец на правой руке. Я уже собирался закрыть дверь, но тут женщина-лунатик моргнула, что было необычно. Во-первых, потому что лунатики, находящиеся в состоянии Ступора, не моргают, и, во‐вторых, потому что моргнули все лунатики – одновременно.

Осторожно просунув руку в дверь, я с силой толкнул девицу в грудь. Та отступила назад, чтобы удержать равновесие. Если бы она находилась в Ступоре, она бы опрокинулась назад, сбивая с ног того, кто стоял за ней, и все лунатики повалились бы один за другим словно кегли, как это бывает в комедиях. Однако сейчас все они сделали шаг назад, сохраняя равновесие.

– Почему вы это делаете? – спросил я, и лунатики хором прошептали в ответ, словно шепелявое эхо:

– Почему вы это делаете?

– Что происходит?

– Что происходит?

– Саймон говорит, – медленно произнес я, – «Положите руки за голову».

Все послушно положили руки за голову.

– Саймон говорит: «Опустите руки вниз».

Все снова опустили руки.

– Встаньте на одну ногу.

Лунатики оставили мой приказ без внимания: ведь Саймон им ничего не говорил. Я улыбнулся, впервые за долгое время.

– Саймон говорит: «Назовите свое имя».

Все лунатики ответили разом, но каждый назвал свое собственное имя. В нестройном хоре голосов я разобрал лишь несколько имен. Девицу с кубиками Рубика звали Ребеккой, а Блестящая Диадема, стоящая справа от нее, была Бетти, и теперь у нее по щекам беззвучно катились слезы.

– Как вы себя сейчас чувствуете? – спросил я, и снова последовали разные ответы: «удрученный», «обманутая», «потерянный», «брошенный».

Какое-то время лунатики стояли перед дверью, но затем волшебство развеялось, они вышли из транса и побрели по коридору, как и прежде, безучастные ко всему. Я понятия не имел, в чем смысл слов Дона Гектора, записанных на валике, однако они производили на лунатиков определенное действие. Пусть запись и не воскрешала их, но это был шаг в нужном направлении.

Пройдя на крохотную кухоньку, я добавил в мюсли «долгоиграющего» молока и столовую ложку арахисового масла и подошел к окну. Было слышно, как на улице свирепствует ветер, грохоча ставнями и пытаясь найти брешь в Зимних «доспехах» здания. Мне был нужен план действий, и после недолгих размышлений я остановился вот на чем: мне нужно встретиться с Хьюго Фулнэпом, дежурящим в музее. Причина была простая. Аврора предположила, что он принадлежит к «Кампании за истинный сон», и если это действительно так и он скрывается в Двенадцатом секторе под именем Дэнни Покетса, можно сделать два предположения: «Истинный сон» проводит в секторе какую-то операцию, и Фулнэп, Джонси, Токката и с трудом волочащие ноги обитатели «Геральда» играют в ней очень важную роль.

Отыскав в гардеробе свежую теплую одежду, я заменил в фотокамере блок вспышки, чтобы быть вооруженным бо2льшим количеством вспышек, после чего осторожно открыл дверь и выглянул в пустой коридор. Я прокрался вверх по лестнице, не подвергнувшись новому нападению, нашел толстый пуховик, надел меховые сапоги, сунул фотоаппарат в рюкзак и сверился со схемой страховочных лееров, висящей на стене между наружной и внутренней дверями «Геральда». Музей находился на противоположной стороне дороги примерно в четверти мили. При свете дня в хорошую погоду идти пешком минут пять. Сейчас мне нужно было уложиться в полчаса и не заблудиться, если я хотел сохранить все пальцы на руках и ногах.

Собравшись с духом, я открыл наружную дверь.

Если я думал, что погода до этого была плохой, теперь она стала вдвое хуже. Ледяной ветер ворвался в дверь, не было видно ничего, кроме массы сердито бурлящего снега. Вставив в лампу последний термалит, я зажег ее и пристегнулся к страховочному лееру. Какое-то время я стоял, убеждая себя в том, что это лучший вариант, и к черту Грымзу, затем наконец шагнул в буран. На самом деле фонарь обеспечивал лишь моральную поддержку, но, держась рядом со стеной, я мог минимизировать напор ветра, и, хотя местами намело сугробы высотой больше трех футов и идти было трудно, я продвигался вперед. Через десять минут я оказался на мосту, и дальше мне нужно было пересечь дорогу без помощи леера. Пожалуй, я не проявил надлежащей осторожности: когда я отцепился от леера и сделал два шага к противоположному бордюру, налетевший со всей силы порыв ветра сбил меня с ног.

Кажется, я помню, что какое-то время беспомощно барахтался, затем меня воткнуло головой в сугроб. Усугубило беду то, что снегозащитная юбка у куртки сзади порвалась, и под натиском ветра снег устремился за пазуху, обволакивая мне шею и грудь. От резкого холода у меня перехватило дыхание, и я буквально почувствовал, как начинает понижаться температура моего тела. Началось все с сильной дрожи и клацанья зубами, затем нахлынуло ощущение умиротворения, смешанное с чувством обреченности и верной гибели. Мне отчаянно захотелось заснуть, вернуться на пляж на Говере, под большой оранжево-красный зонт, где Бригитта была бы Бригиттой, а я был бы Чарльзом. Но это было невозможно, и я почувствовал, как медленно, неумолимо проваливаюсь в пустоту.

Однако я остался в живых. Время моей смерти еще не пришло.





Ночь в музее





«…Министру культуры пришлось пригрозить перерезать себе горло на ступенях Здания парламента, и лишь после этого был принят Закон о возвращении на места археологических артефактов. Вкратце – благодаря закону реликвии, собранные в крупных коллекциях, смогли вернуться в тот район, деревню или село, где они были обнаружены. По сути дела, это была локализация в лучшем своем проявлении…»

Журнал «Музеи Альбиона», номер за ноябрь 1973 года



– Какому полоумному придурку вздумалось выходить на улицу в такую погоду?

Это был Хьюго Фулнэп. Он смотрел на меня с тем самым выражением, какое бывает на лице у человека, которому неоднократно твердили не играть со спичками и легковоспламеняющимися жидкостями и который только что себя поджег. Фулнэп был без шокового костюма – вероятно, потому что вторжение злоумышленников во время бурана было маловероятно, – и разглядывал меня с завороженным любопытством. Мы находились в выложенном белой плиткой теплом помещении, предположительно в музее, хотя, судя по последним сохранившимся у меня воспоминаниям, я не добрался даже до чугунных ворот. Полностью раздетый, я лежал в ванне, наполненной горячей водой.

– Вот этому полоумному придурку, – сказал я, тыча пальцем себе в грудь.

– Оказался там, где тебе было неуютно?

Фулнэп указал на мое тело, покрытое ссадинами, царапинами и следами от укусов, полученными тогда, когда я едва не стал обедом для лунатиков. На светлой зимней шерсти отчетливо проступали пятна йода, превращавшие меня в багрового далматинца. Я указал на след от укуса у себя на лице.

– Видишь?

– Да.

– Кармен Миранда.

– Значит, вот каким образом она сейчас раздает автографы?

– В каком-то смысле. Она была в «Геральде Камбрийском».

– А, – сказал Фулнэп. – И как там, холодно? Все пусто и заколочено?

– Нет, – помолчав, сказал я, – нет.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.

– Как пальцы на ногах? – наконец спросил Фулнэп, и я с тревогой посмотрел на свои ступни.

Пальцы на ногах приобрели вид марципанов и жутко болели, и я предположил, что ничего хорошего в этом нет.

– Как-нибудь переживу потерю одного-двух.

– Чтобы сравняться с пальцами на руках?

Опустив взгляд, я впервые заметил, что мизинец на правой руке исчез после первого сустава; рана почти не кровоточила, а обнажившиеся мягкие ткани напоминали срез сырого говяжьего стейка. Вид утраты не привел меня в восторг – но почему-то мне показалось, что эта травма была неизбежной. Я задумался. Когда я лежал на улице в сугробе, вниз головой, теряя сознание, мне послышался детский смех.

– Где ты меня нашел?

– Я услышал стук в наружную дверь, – ответил Фулнэп. – Открыл ее, а ты там лежишь. Должно быть, падая, ты зацепился пальцем за проволоку. На морозе они отрываются на удивление легко.

– Это была Грымза.

– Точно, и я нисколько не удивлюсь, если ей помогали единорог, зубная фея [134] и призрак Овэйна Глиндура [135]. Держи.

Он протянул мне большую кружку чая, щедро приправленную сгущенным молоком и «Нутеллой» [136]. Если бы мне предложили этот напиток Летом, я бы воспринял это как оскорбление, однако сейчас мне показалось, что ничего вкуснее я не пил никогда в жизни. Через полчаса я согрелся настолько, что смог вылезти из ванны и одеться.

– В течение последнего часа по Открытой сети ни о чем другом не говорят, – сказал Фулнэп, вешая на крючок мое влажное полотенце. – Мы узнали про то, что ты предоставил прибежище Бригитте, Джонси убила какая-то таинственная девица из «Гибер-теха», которая затем погибла сама, а тебя забрали в «Гибер-тех». Что-нибудь из этого хотя бы отдаленно похоже на правду?

Я подтвердил, что все так и произошло – и что по пути в «Гибер-тех» Хука забрала Грымза, а я укрылся в «Геральде».

– Что-то сегодня многовато этой Грымзы. Кто эта таинственная девица из «Гибер-теха»?

– Моя старая знакомая, мы вместе воспитывались в Приюте в Суонси. Она работала в системе быстрого отслеживания лунатиков «Гибер-теха». Ничего хорошего из этого не вышло.

– Так бывает сплошь и рядом. – Фулнэп задумчиво смерил меня взглядом. – Уортинг, почему ты в такую погоду покинул «Геральд»?

– Чтобы прийти сюда и встретиться с тобой.

– Зачем?

– Чтобы получить ответы.

Он снова посмотрел на меня, пытаясь определиться.

– Вот что самое трудное во всем этом, – наконец сказал он, – понять, кому можно доверять. Я могу тебе доверять?