Разрушительница пирамид

– Тогда поехали.

Оленевку мы покинули раньше полиции, что меня удивило. Правда, Юра все еще оставался там. И хоть вопросов мне не задавали и как будто вовсе меня не заметили, я подозревала, это дело еще выйдет мне боком, при моей-то везучести.

Пелагея прихватила бутылку виски и прикладывалась к ней по дороге. Савва мрачно молчал, «бабуля» тоже, но чувствовалось, к чему-то готовится. Оттого последующие события меня не удивили.

Выходя из машины, Пелагея едва не упала, пустая бутылка покатилась по плитке, которой был вымощен двор, я подняла ее и первой вошла в дом. Мама, Максик и Олеська встретили нас заинтересованными взглядами.

– Выпьем, люди добрые, за упокой души моей подруги Любаши! – торжественно произнесла Пелагея.

Это предложение по понятной причине мне очень не понравилось, особенно когда стало ясно: мама готова его принять.

– Вы бы лучше подышали, – посоветовала я. – Олеське вообще пить нельзя.

– Чего это? – удивилась подруга.

– Бдительность потеряешь. В общем, поминать будем чаем, – обернулась я к Пелагее.

– Ну, чаем так чаем, – не стала спорить она.

– Приглядывай за мамой, – сказала я Максику и отправилась в ванную.

Дождалась, когда воды наберется побольше, легла и блаженно закрыла глаза. День, даже по моим меркам, выдался на редкость скверным. Я лежала, пока вода не остыла, потом неохотно поднялась, вымыла голову, долго сушила волосы феном. Покидать ванную не хотелось. Я вдруг затосковала по своей квартире и возможности побыть одной. Здесь мне такое счастье точно не светит.

Заглянув в кухню, я никого там не обнаружила, а, заслышав крики в мастерской, направилась туда и увидела знакомую картину: маму и Максика под дверью, теперь к ним прибавилась Олеська. Троица беззастенчиво подслушивала, как Пелагея ругается с Саввой.

– День сурка, – решила я, устраиваясь рядом, и тоже послушла.

Пелагея обвиняла Савву во всех смертных грехах, особо напирая на его безусловную вину в том, что Любаша безвременно ушла из жизни. Савва по большей части молчал, как видно перебрав все известные аргументы еще в предыдущий скандал.

– Давно кричат? – спросила я маму.

– Да уж с полчаса, – ответила она.

– Тогда пора завязывать.

Я поднялась и решительно постучала, после чего вошла в мастерскую.

– Может, лучше поужинать? – миролюбиво предложила я.

– Девка дело говорит, – кивнула Пелагея. – Мы, кстати, теперь подруги. А что? Она мне нравится. Эта уж точно из-за тебя топиться не станет.

– Сколько раз тебе повторять, убогая, я здесь ни при чем! – рявкнул Савва, должно быть, накипело у человека. – Я вообще сомневаюсь, что она утопилась.

– Как это? – растерялась Пелагея. – Ты же видел…

– Видел. Но кто сказал, что она сама утопилась?

– А как же… это что же получается? По-твоему, ее убили?

– Дождемся вскрытия. Хотя кое-что мне и сейчас не нравится.

– Кто-нибудь видел ее сумку? – кашлянув, спросила я.

– Сумку? – переспросила Пелагея.

– Женщины обычно ходят с сумкой. Разве нет? А в сумке – ключи, кошелек и мобильный. Кто-нибудь видел ее мобильный?

– О господи, – пробормотала Пелагея.

– Слушай, слушай, – усмехнулся Савва. – Девчонка дело говорит. Я обшарил весь дом. Сумки нет, как нет и мобильного.

– Так, может, свистнул кто? Из дома вряд ли, а вот если она сумку на речку взяла? А что, вполне могла.

– Вполне. Как бы менты то же самое не решили. Следаки из района носом землю рыть точно не будут. Им бы дело поскорее закрыть. А здесь и мудрить не надо: баба заказала свои похороны, поехала на дачу к подруге и утопилась. При этом фотки любовника разорвала, видно, горевала очень. Наверняка и выпила как следует.

– Саввушка, но кому же надо Любашу убивать, сам подумай? Каверину? По-хорошему, это ей следовало его убить…

– А если она что-то такое о нем узнала? – влезла я. – У него же бизнес криминальный.

– Охренеть, – пробормотала Пелагея.

– Лучше подумай, кому она насолить могла, – сказал Савва. – Помнится, Любаша за руль не садилась, машины у нее не было, надеюсь, найдется водитель такси, с которым она в Оленевку приехала. Иначе возникнет вопрос, как она там оказалась. И вот еще что: если уж она позаботилась о своих похоронах, почему бы не написать последнее «прости» тебе или кому-нибудь другому? Так, мол, и так, ухожу из жизни, потому что все надоело на хрен. Она рвет фотки, которые с собой привозит, но тебе не звонит, чтобы намекнуть: ухожу из жизни и все такое. И это Любаша, весьма склонная к театральным эффектам!

– Она очень напугана была, – вдруг заявила Пелагея.


Мы с Саввой смотрели, ожидая продолжения. «Бабка», как назло, не спешила.

– Ты уснула, что ли? – не выдержал Савва.

– С силами собираюсь. Пару недель назад она прислала мне смс: «Я боюсь».

– Ага, – кивнул Долгоруков.

– Что «ага»? – нахмурилась Пелагея.

– Просто «ага». Давай рассказывай.

– Я стала ей звонить. Любаша была совсем не в себе.

– Это ее обычное состояние, – кивнул Савва, и я решила вмешаться:

– Дай ей договорить, – и удостоилась взгляда, в котором было недоумение, но поощрительное, то есть мое вмешательство ему, скорее, понравилось.

– Она действительно была жутко перепугана, – повторила Пелагея. – Клацала зубами, ей-богу. Я кинулась к ней. Сначала Любаша молчала, в смысле, отказывалась говорить, что ее так напугало. Но потом понемногу успокоилась. Она хотела, чтобы ты приехал. Сказала, что писала тебе.

– Если ты имеешь в виду смс, одно действительно было.

– Что она написала?

– То же самое, что и тебе: «Я боюсь».

– И ты ей не позвонил?

– Конечно, нет. С какой стати?

– Савва, ты совершенно бесчувственный, – с печалью произнесла Пелагея, но я не торопилась с ней соглашаться.

– Просто я малость от вас устал, – поморщился Савва. – Так она тебе рассказала, что ее напугало?

– В тот раз – нет. Она надеялась, ты приедешь…

– Ага. И помалкивала, чтоб не повторяться и драматического эффекта не портить.

– Савва, твоя любимая женщина лежит в морге, а ты говоришь о ней как…

– Она никогда не была моей любимой женщиной, – перебил Савва. – Даже просто моей женщиной не была. Будем придерживаться истины. То, что она в морге, очень прискорбно, но, если хочешь мое мнение, этим бы непременно кончилось, продолжай Любаша в том же духе, а ей и в голову не приходило, что можно жить иначе. Например, устроиться на работу, заняться чем-то полезным, а не развлекать себя попытками самоубийства.

– Я же говорю, скотина бесчувственная, – удовлетворенно кивнула Пелагея, почему-то глядя на меня. – Весь в деда.

От этих слов Савва заметно скривился. Я уже поняла: предполагаемое сходство с дедом его бесило, и это еще мягко сказано. Любви между родственничками не наблюдалось, и Пелагея, поминая деда, знала, что наверняка сможет досадить «внучку», и никогда себе в этом не отказывала.

– Дальше что? – поторопил Савва.

– Я уехала, так ничего от нее не добившись.

– Немудрено. Она, должно быть, еще не успела придумать, чего боится.

– Савва, иногда я тебя ненавижу. Вот ей-богу.

– Ни в чем себе не отказывай, дорогая.

– Потом она прислала еще смс, – продолжила Пелагея, Савва свел глаза у переносицы, она добавила: – Сейчас я его найду, – и принялась копаться в мобильном.

Долгоруков терпеливо ждал, хмуро глядя перед собой. Наконец, Пелагея протянула ему мобильный.

– Вот.

– Чушь какая-то… – буркнул он.

– И вовсе не чушь.

Я вытянула шею, пытаясь разглядеть, что там на дисплее.

– «Я видела Ч, – прочитал Савва. – Он за мной следит». Конечно, чушь.

– Соседка вроде бы тоже говорила о каком-то мужчине, – нерешительно напомнила я.

– И кто этот Ч? – хмыкнул Савва, обращаясь к Пелагее. – Таинственный злодей из ее прошлого? Проблема в том, что со злодеями в ее прошлом беда. Их просто там не водилось, как бы Любаша ни желала убедить нас в обратном. Она не раз рассказывала жуткие истории своей жизни, но на поверку они оказывались не более чем фантазиями. У Любаши была вполне благополучная жизнь. Разве что скучная. Но к этому она сама руку приложила. И я по глупости тоже.