Семь братьев для Белоснежки

— Все? — спросил Егор.

Алена повернулась и, избегая смотреть ему в глаза, с упреком заявила:

— Бревно бесчувственное.

С гордо выпрямленной спиной она прошла мимо Егора и направилась по тропе в ту сторону, откуда он появился.

«Черта с два я буду стесняться своего признания перед этим бесчувственным бревном!» — зло сказала она себе.

Машину Егор и впрямь оставил возле самой тропы. Алена села на переднее сиденье рядом с водителем и отвернулась к боковому окну, чтобы не смотреть на Егора.

— Не знаю, почему ты вбила себе в голову, что, бродя по лесу, снимешь проклятие, — произнес Егор, захлопнув дверцу со стороны водителя. — В этом нет никакого смысла. Если уж ты веришь в него, то должна знать, что проклятие родовое, оно касается только нашей семьи, и корни его — в предыдущих поколениях. Ты никак не сможешь помочь. А бродя по лесу одна, ты только подвергаешь себя опасности. В этот раз нужно сказать спасибо твоей однокласснице. Она позвонила Жене. Сказала, что видела, как ты пошла в лес…

Он, как будто вспомнил, что уже говорил это ей по телефону, прервался, вздохнул тяжело и попросил, как показалось Алене, виноватым голосом:

— Не надо так далеко заходить.

Алена почти слышала так и не прозвучавшее «ради меня».

«Не надо так далеко заходить ради меня».

Подбородок ее задрожал, и она снова заплакала — в этот раз тихо. Но он, конечно, все равно слышал.

— Поехали домой, — ровно сказал Егор, и машина тронулась с места.



Глава 46. ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР И ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Слава стоял на веранде. Прислонившись к стене дома плечом, он несколько минут смотрел через оконное стекло на девичью фигурку, лежащую на застеленной кровати. Спина и плечи девушки вздрагивали, и по движениям руки можно было понять, что она то и дело вытирает слезы.

Вернувшись с веранды в комнату брата, Слава сел в кресло и посмотрел на Егора. Тот сидел за журнальным столиком, рассматривая рабочие каталоги по дизайну интерьера. Перелистывал он их, впрочем, довольно редко, его взгляд то и дело застывал на одной точке. Это, как минимум, говорило о том, что брат пытается работать, но концентрация внимания дается ему с трудом.

— Она горько плачет, не переставая, — с улыбкой и сочувствием одновременно глядя на брата, сказал Слава. — Откуда в этой худышке такое море слез, а? Вот я, например, тоже худой, поэтому слез во мне нет, и я никогда не плачу, всегда улыбаюсь.

Егор вздохнул.

— Перестань ерунду городить, — усталым голосом произнес он. — И вряд ли ей понравится, что ты за ней подглядываешь.

Слава проигнорировал это замечание.

— Ты не собираешься пойти и утешить ее? — спросил он.

Егор поднял глаза на брата. Несколько секунд темно-серые, как грозовое небо, и светло-голубые, как небо в июне, заглядывали друг в друга.

— Я не давал повода, — сказал Егор холодно.

Слава усмехнулся.

— Это хорошо, что ты не делаешь вид, будто ничего не понимаешь, — одобрил он. — Ты ведь знаешь, я не мог не заметить. Я всегда все замечаю, когда дело касается тебя.

Егор опять тяжело вздохнул, давая понять, что настойчивость младшего брата действует ему на нервы.

— Ты не давал повода, — согласился Слава. — Но ты соврешь, если скажешь, что тебя это не затронуло. На твоем месте, я бы не смог остаться безразличным, если бы она так смотрела на меня.

В этот раз Егор ничего не сказал, зато его взгляд стал куда более деятельным — вот теперь он действительно внимательно изучал каталоги, и, как мог предположить Слава, в уме подбирал образцы для оформления, к примеру, гостиной очередного клиента. Егор хорошо умел сопротивляться. Отгородиться от того, что мешает, заняться тем, чем должен, — это был его любимый прием.

Слава размышлял некоторое время, потом решил кинуть наживку:

— А ты не думал о-о-о?..

Оставил фразу незаконченной он нарочно. Как там Алена говорила? «Если оставить недосказанность, человек будет думать, чем же все закончилось». Это сработало даже с Егором.

— О чем?

— Она уже здесь. В этом доме, — сказал Слава, многозначительно глядя на брата. — Все может получиться.

Егор нахмурился.

— Это не то, что годится для опытов.

Слава помолчал. Он очень хорошо подумал, прежде чем задать вопрос, и решил, что все-таки хочет его задать.

— Егор, тебе тяжело?


— Ты о чем? — озадаченно посмотрел на него брат.

— Тебе тяжело все время себя сдерживать? — продолжил Слава. — Запрещать себе все. Отказываться от всего. Ты как будто решил в одиночку нести на своих плечах эту ношу, хотя проклятие лежит на семерых. Как будто пытаешься взять на себя всю ответственность. Это точно так же, как с нашим отцом. Ты решил, что должен восполнить мне то, чего он нас с тобой лишил. Хотя лишил он, а не ты. И долг был его, а не твой.

Начав говорить, Слава уже не мог остановиться. Сейчас ему показалось, что на самом деле он давно ждал момента, когда сможет сказать своему старшему брату все, что хотел, но до сих пор не решался. И, похоже, этот момент настал.

— Знаешь, я… правда, благодарен тебе за все, что ты для меня делал, и всерьез думаю, что ты лучший брат на свете, но… Все эти годы я чувствовал себя виноватым. Сказать, почему? Потому что я все время думал: если ты восполнишь мне, то кто восполнит тебе? Ты ведь знаешь, что такое чувство вины, правда? Оно тяготит. Отпусти себя. Просто разреши себе делать то, что ты хочешь. Мне больно смотреть на тебя. Из всех нас ты самый несвободный. Как будто сам себя запер в клетке.

Егор какое-то время смотрел на него, потом отвел глаза. Он отстранился от журнального столика, слегка откинувшись назад, руки продолжали держать один из каталогов, глаза смотрели на страницы с образцами, но Слава был уверен, что сейчас Егор их не видит.

— Ты обижен на меня за мои слова?

— Нет, — спокойно ответил Егор. — Я не могу на тебя обижаться. Но я не знал, что ты так думаешь.

Слава выдохнул.

— Понятно. Ты не можешь обижаться на меня, что бы я ни сказал, потому что это было бы проявлением эгоизма, верно? Значит, у меня не вышло. Я ведь все это сказал, чтобы заставить тебя почувствовать обиду.

— Ты хочешь, чтобы я был обижен на тебя? — как ни странно, почти не удивился Егор.

— Я хочу, чтобы ты позволил себе быть эгоистом, — пояснил Слава.

— Даже если мой эгоизм кого-нибудь ранит? — продолжая смотреть прямо перед собой, спросил его брат.

Слава снова помолчал. Потом ответил:

— Она плачет сейчас за стеной. А я все эти годы чувствую себя виноватым перед тобой. Похоже, когда ты стараешься не быть эгоистом, это тоже ранит. Но сильнее всего при этом ты ранишь самого себя. Эй, Егор. Ты же родился раньше меня, значит, и понять должен был раньше меня, так почему ты не понимаешь? Нельзя прожить жизнь, никого не ранив. Почему не понимаешь, что, зная, как ты мучаешься, тем, кому ты дорог, тоже больно. Почему, как ты думаешь, она до сих пор не разлюбила тебя? Лида. Потому что прекрасно тебя знает. Знает, что ты до сих пор коришь себя за то, что случилось. Мучаешься ты — это мучает ее. Ты ее этим держишь. Отпусти уже ее, а. И себя отпусти.

На журнальном столике с громким хлопком закрылся каталог. Несколько секунд в комнате царило молчание. Первым его нарушил Слава.

— Похоже, я тебя разозлил, — негромко сказал он. — Просто чтобы ты знал: я не против, если ты будешь злиться на меня. Если тебе от этого будет легче.

****

Больше не сказав ни слова, он встал из кресла и вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, Егор посмотрел на свою руку, лежащую поверх каталога — он даже не заметил, когда сжал ее в кулак, — и глухо произнес вслух:

— Черта с два мне легче.



* * *

Алена и сама не понимала, почему она плачет и не может остановиться. Она ведь прекрасно знала, что Егор не чувствует к ней того же, что она к нему. Знала, что если признается, ей будет только хуже. Знала, что все испортит, потому что… как теперь жить с ним в одном доме, как встречаться с ним каждый день? Все было понятно заранее, и реветь теперь — просто глупость. Но остановиться не могла. До тех пор, пока…

В какой-то момент она ощутила очень сильное присутствие Аглаи. Призрак появился в ее комнате.

— А ведь я тебя предупреждала, — произнесла Аглая над ухом Алены.

— Какая глупая фраза, — огрызнулась Алена, скривившись. — Она шаблонная, ты в курсе?

— Не дерзи мне, — недовольным тоном предупредила Аглая. — И не умничай: это ты сейчас рыдаешь тут в три ручья — не кто-то другой. Какой же безмозглой надо быть — влюбиться в одного из них, зная о проклятии. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понимать — ничего хорошего из этого не выйдет.

Алена сцепила зубы, заставляя себя молчать. Бесполезно объяснять Аглае, что влюбляться она не собиралась, не хотела и даже не понимает, как это вышло. Можно подумать, что человек может контролировать свои чувства.

— Ты зачем пришла? — спросила Алена, чувствуя, как снова исказилось лицо, а на глаза накатила очередная горячая волна слез; а ведь она только успокоилась. — Позлорадствовать? Ну? Позлорадствовала? Отстань от меня.

Аглая возмущенно хмыкнула.

— Вот нахалка, — на удивление спокойным голосом заметила она. — Ты не забыла, с кем разговариваешь? Я здесь хозяйка.

— Ничего подобного, — отбросив всякое чувство самосохранения, мстительно буркнула Алена. — Хозяйка здесь твоя дочь. Этот дом построил ее первый муж. А второй достроил. А твой дом давно снесли, если ты забыла.

Аглая какое-то время угрожающе молчала — Алена даже не смотрела в ее сторону, — потом заявила:

— Я бы сейчас за твою наглость заставила тебя горько плакать, если бы ты уже не ревела белугой.

— Угу, — промычала Алена, — один твой внук тебя опередил. Но ты на него не сердись, он не со зла. Он даже не знает, что перешел тебе дорогу, потому что для него тебя не существует.

Аглая почему-то в этот раз не стала комментировать ироничный выпад Алены, и Алена решила бы, что та ушла, если бы до сих пор не ощущала ее рядом.

— Я предупредить пришла.

— Предупредить? — Алена насторожилась.