Семь камней
Часть 89 из 96 Информация о книге
Все это напоминало Грею кошмарный сон, где бесконечно повторяются и повторяются безумные ситуации. Но в последнем из таких его кошмаров не воняло дохлыми кальмарами… – Aqui! – Она внезапно дернулась, и он не сумел ее удержать. Зашатавшись, она ударилась боком о деревянную дверь, выглядевшую так, словно она была открыта всем ветрам и непогоде не меньше двух столетий. Но все равно она была очень крепкая, смутно подумал Грей. – Господи, ты хочешь, чтобы я сломал ее? Не отвечая ему, пошатываясь, она рылась в своих юбках. Ее лицо, волосы, плечо намокли от крови, руки тряслись так сильно, что она уронила ключи, как только их нашла. Они звякнули о каменные плиты, а вокруг них расцвели капли крови. Тем временем Джон отыскал в своем рукаве носовой платок в надежде хоть как-то остановить кровотечение, возникла неловкая борьба – он пытался перевязать ей голову, она наклонялась и, пытаясь схватить ключи, падала. Наконец Грей пробормотал что-то по-немецки и сам поднял ключи. Сунул платок в пальцы Иносенсии и ударил в дверь. – Quién es? – проговорил голос Малкольма, довольно громко, возле его уха. – Es mi, querida! – Иносенсия из последних сил оперлась о дверь, прижав ладони к деревянной обшивке, и стала медленно сползать по ней, оставляя кровавые полосы. Грей уронил ключи, упал на колени и выхватил свой носовой платок из ее ослабевшей руки. Он нашел в кармане парик Малкольма, свернул его и обвязал им голову девушки, затянув изо всех сил. На ее голове виднелась длинная рана, левое ухо висело на клочке кожи, но Грей смутно подумал, что все не так страшно – если только она не погибнет от потери крови. Лицо Иносенсии было серым словно дождевая туча, девушка тяжело дышала, но ее глаза, широко раскрытые, неотрывно глядели на дверь. За дверью кричал Малкольм и колотил в дверь так, что она тряслась. Грей встал и пнул ее ногой. Стук и крики прекратились. – Малкольм, – сказал Грей, наклоняясь, чтобы найти ключи. – Одевайся, черт побери. Мы уйдем, как только я отопру эту чертову дверь. К тому времени, когда они поднялись на основной уровень крепости, шум наверху почти прекратился, лишь иногда слышались крики и звуки потасовок. Теперь звучали строгие испанские голоса – офицеры обходили бастионы, оценивали урон, наводили порядок. Перед началом операции Грей сказал рабам: «Заклиньте пушки и бегите. Не ждите других. Пробирайтесь в город и прячьтесь. Когда поймете, что вы в безопасности, идите в Кохимар, где стоят британские корабли. Спросите там генерала Стэнли или адмирала. Назовите им мое имя». Он отдаст Тому Бёрду объяснительное письмо и лист с именами рабов – в надежде, что Том благополучно доберется до позиций англичан и его не подстрелят. Он пошлет с письмом именно Тома из-за его лица. Никто не усомнится в том, что он англичанин, с какого бы расстояния на него ни смотреть. В городе было тихо. Грей вдохнул полной грудью чистый морской воздух и ощутил его мягкое дуновение на своем лице. Потом дотронулся до руки Малкольма – тот нес девушку – и показал на Калле Йоэнис. – Мы пойдем в дом моей матери, – сказал он. – Я потом расскажу тебе обо всем. Через некоторое время, все еще не в силах успокоиться, он вышел, хромая, из sala в сад и прислонился к цветущей айве. В его ушах все еще звенели удары стали, и он закрыл глаза, мечтая о тишине. Марисела заверила его, что Иносенсия будет жить. Она пришила ей ухо и наложила на рану pulpa из нескольких трав, названия которых Грей не знал. Малкольм был рядом с ней. У Грея не хватило духу сообщить Малкольму, что теперь он вдовец, а не неверный муж. Скоро наступит утро, но пока что время не имело значения. Ничего не надо было делать. Он не знал, насколько успешными были действия рабов – но они были успешными. Даже в краткие, яростные промежутки среди схватки он видел заклиненные дюжины пушек и слышал звон молотков, когда, обессиленный, спускался по лестнице с Иносенсией на руках. Когда они с Малкольмом выбрались из крепости, с бастионов доносились крики и проклятья испанцев. Грей долго стоял среди душистых ветвей, слушал, как успокаивалось его сердцебиение, и радовался, что может вот так стоять и дышать. Но тут он услышал, как открылась садовая калитка и раздались знакомые голоса. – Том? – Он вышел из своего укрытия и обнаружил Тома и Родриго – оба пришли в неописуемый восторг при виде него, и он был польщен. – Милорд, мы думали, что вам все, конец, – повторил Том в третий или четвертый раз, шагая за Греем на кухню. – У вас точно все в порядке, да? Сердитый и подозрительный тон этого вопроса был так знаком Грею, что у него навернулись слезы на глаза. Но он сморгнул их и заверил Тома, что получил парочку сильных ударов по голове и телу, но в целом все нормально. – Gracias a Dios, – вздохнул Родриго с такой искренней радостью, что Грей удивленно посмотрел на него. Парень добавил что-то еще по-испански, чего Грей не понял и покачал головой. Том взглянул на Родриго – тот беспомощно развел руками, огорчаясь, что его не поняли, и кивнул Тому. Том вздохнул и испытующе посмотрел на хозяина. – Что такое? – спросил Грей, слегка озадаченный их странным поведением. – Понимаете, милорд… – Том расправил плечи. – Просто Родриго сказал мне вечером одну вещь – когда вы ушли. – Он взглянул на Родриго, и тот снова кивнул. – Понимаете, он собирался сказать вам об этом сразу после того, как вы уехали с плантации, но не хотел, чтобы это слышали его жена или Иносенсия. Потом он попросил Хасинто, и тот перевел мне его слова. – Так о чем речь? – нетерпеливо воскликнул проголодавшийся Грей, роясь в кладовой. Он нашел колбасу, сыр и какие-то маринованные овощи. – Он рассказал мне, что случилось, когда вы говорили с рабами в табачном сарае и когда какой-то парень велел ему выйти, потому что он зомби. – Том с сочувствием покосился на Родриго, он окончательно перестал его бояться. – Так вот, он остерегался стоять вблизи сарая – говорит, что ловил на себе злые взгляды и поэтому решил от греха уйти подальше, к господскому дому. Приблизившись к дому, Родриго наткнулся на Алехандру, кузину Иносенсии, ту самую, которая рассказала о готовившемся бунте рабов в надежде, что английский любовник ее кузины сумеет что-то сделать, прежде чем произойдут ужасные вещи. – Родриго сразу увидел, что она была расстроена и испугана. Она много говорила про любовника – Хамида, которого, по словам Родриго, вы видели, – и как она не хочет, чтобы он или другие рабы погибли, и что было бы, если бы… ну, тут они подошли близко к большому дому, и Алехандра внезапно остановилась. …Женщина стояла в темноте, ее белое платье, казалось, плыло по воздуху рядом с Родриго, словно призрак. Он молча стоял рядом и ждал, что она скажет еще. Но она ничего не говорила, просто стояла застыв. Ему казалось, что это продолжалось бесконечно долго. Тут поднялся ночной ветер и пошевелил ее юбки… – Тогда она взяла его за руку и предложила пойти в обратную сторону. Они так и поступили. Но… – Том кашлянул, его круглое лицо помрачнело, и он снова взглянул на Родриго. – На обратном пути в Гавану Азил рассказала Родриго, что происходило в табачном сарае. Что вы сказали тому парню, Кано, и что он вам ответил – насчет владельцев плантации. – Да? – Грей перестал намазывать хлеб маслом и поднял голову. Родриго что-то негромко сказал, и Том кивнул. – Когда Родриго смотрел на тот дом, ему казалось, будто там что-то не то. Там входили и выходили слуги, но его что-то тревожило. И когда он услышал, что сказал вам этот Кано… – No los mataremos, – сказал Грей с внезапным беспокойством. – Мы не убьем их. Родриго кивнул, а Том кашлянул. – Нельзя убить кого-то, если он уже мертвый, не так ли, милорд? – Уже… нет. Нет, не может быть, чтобы рабы уже… Нет. – Но червь сомнения поселился внутри у Грея. И он положил хлеб на тарелку. – Ветер… саа, – проговорил Родриго, с мучительным трудом вспомнив английское слово. – Muerto. Он поднял свою прекрасную, стройную руку и поднес сгибы пальцев к носу. – Я… знаю… запах… смерти. Неужели это правда? Грей слишком устал, чтобы испытывать при этом сообщении нечто большее, чем отдаленный намек на холодный ужас, но не мог и сбросить это со счета. Кано нанес ему удар не просто так. Он легко представил себе, что рабы разочаруются и выйдут из-под его контроля, когда Малкольм перестал появляться, и решил выполнить свой изначальный план. Но потом Грей все-таки прибыл – боже, скорее всего, это случилось после… резни… Он припомнил, как выглядела гасиенда: в доме горели огни, но было так тихо, никакого движения, лишь молча выходили слуги. И угрюмый запах гнева в табачном сарае. Он содрогнулся. Он отпустил Тома и Родриго, но не мог уснуть, слишком усталый и взвинченный, и вышел в sala, где всегда горела свеча. Одна из помощниц кухарки, несомненно, разбуженная Томом, принесла кувшин вина и тарелку с сыром. Она сонно улыбнулась ему, пробормотала «Buenas noches, señor» и поплелась, чтобы спать дальше. Он не мог есть и даже присесть, после недолгих колебаний снова вышел на пустой двор. Постоял там, глядя на черное, бархатное небо. Который час? Луна уже скрылась, значит, недалеко до рассвета, но на востоке пока не было заметно ни полоски света, не считая далеких звезд. Что ему делать? Мог ли он что-то сделать? Едва ли. Невозможно было сказать, прав ли Родриго, но если даже прав (холодок, пробежавший по спине Грея, согласился с этим)… ничего нельзя было сделать, некому было расследовать убийство, не говоря о том, чтобы найти убийц, если они были убийцами. Город лежал, подвешенный между испанцами и британскими войсками, и невозможно было сказать, когда осада увенчается успехом – хотя Грей был уверен в успехе. То, что его отряд заклинил пушки в Эль-Морро, поможет флоту, только моряки должны узнать об этом и обратить в свою пользу. Ладно, прежде всего он попытается покинуть город с матерью, детьми и слугами. Он рассчитывал сделать это без труда – с Ямайки он привез столько золота, сколько мог увезти, и его было более чем достаточно, чтобы подкупить стражу на городских воротах. Что потом? Смертельно уставший, он даже не думал, а просто смотрел, как будущее разворачивалось перед ним в виде маленьких, разрозненных картин: повозка для матери, детей и Азил, сам он на упрямом белом муле, еще два мула для Тома и Родриго. Договор с рабами… если кто-нибудь из них выжил… свобода… генерал позаботится об этом… Малкольм и девушка… на миг он задумался и удивился, почему Кано пытался убить Иносентию… Тупица, потому что она видела, как он пытался убить тебя, заметил в его сознании бесстрастный наблюдатель. А тебя он хотел убить из страха, что ты узнаешь о резне на гасиенде Мендес. Свобода… если даже они совершили такое?… Но Кано был мертв, и Грей никогда не узнает, кто виноват в этом. – Что я мог поделать? – пробормотал он и закрыл глаза. Он потрогал ладонью рубашку и обнаружил, что она жесткая от засохшей крови. Свой мундир он оставил на кухне… может, его почистит кто-нибудь из женщин. Ему предстояло надеть его снова, на подъезде к британским войскам в Кохимаре… Кохимар… белый песок, солнечный свет, рыбацкие лодки… маленький, белый каменный форт, похожий на кукольный домик… там надо найти генерала Стэнли. Мысль о генерале собрала воедино его разбросанные думы, как магнит собирает раскатившиеся мелкие железки. Близкий человек… тот, кто разделит с ним груз ответственности… Джону хотелось этого больше всего на свете. – О боже, – прошептал он, когда мотылек коснулся в темноте крылышком его щеки. К рассвету похолодало. Грей вошел в sala и увидел там мать. Она достала из секретера рукопись и сидела за столиком, положив на нее руку и глядя куда-то в пространство. Возможно, мать даже не заметила, как он вошел. – Твоя… рукопись, – неловко сказал он. Мать мгновенно вернулась из своих мысленных далей, ее глаза смотрели настороженно, но спокойно. – О, – сказала она. – Ты читал ее? – Нет, нет, – смущенно ответил он… – Я… я только удивился… почему ты пишешь мемуары? То есть там то, что было на самом деле, да? – Да, то, – ответила она, немного удивившись. – Я не возражаю, если ты прочтешь – вообще ты можешь читать, что тебе угодно, хотя, впрочем, лучше, если ты подождешь, когда я закончу. Если закончу. После ее слов он немного успокоился. Его мать была по своему характеру честной и прямой, а с возрастом ее все меньше волновало чье-то мнение, кроме ее собственного – но кроме того, она обладала очень глубоким эмоциональным восприятием. Поэтому не сомневалась, что все написанное не станет его серьезно смущать. – А, – отозвался он. – Но, может, ты хочешь это опубликовать? Многие… – он вовремя спохватился и проглотил слова «старые люди» – люди, прожившие интересную жизнь, стараются поделиться своими приключениями в печати. Мать засмеялась. Смех был негромкий, мягкий, но тем не менее у нее выступили слезы на глазах, и Грею показалось, будто он ненароком сломал панцирь, которым она окружила себя в последние недели, и ее собственные чувства забурлили на поверхности. Мысль его обрадовала, но он постарался ее скрыть, вытащил из рукава чистый носовой платок и молча протянул его матери. – Спасибо, милый, – поблагодарила она и, промокнув глаза, покачала головой. – Люди, у которых была действительно интересная жизнь, никогда не пишут об этом, Джон, – или хотя бы не думают о публикации. Способность скрывать взгляды – одна из вещей, которые делают их интересными, а также то, что побуждает других интересных людей доверяться им. – Уверяю тебя, мама, – сухо заявил он, – что ты, несомненно, самая интересная женщина, каких я встречал. Она фыркнула и взглянула на него в упор: