Шопоголик и Рождество

— Спасибо! — слегка воспряв духом, говорю я. — Что ж, думаю, вечер будет чудный. А как вас зовут? — спрашиваю я, спохватившись.

— Сидни, — холодно отвечает распорядитель.

— Что ж, Сидни. Я Бекки, но вы это уже знаете. А когда начнется общее ежегодное собрание?

— Собрание началось в четыре часа, — Сидни указывает на двойные деревянные двери. — Насколько я знаю, ваш… вопрос будет разбираться под пунктом пятьдесят шесть. Угощайтесь шерри.

Я беру стакан, прохожу сквозь двойные двери и обнаруживаю, что обстановка в зале с камином поменялась. Теперь тут стоит длинный стол, за которым, лицом к зрителям, расселись пятеро девяностотрехлетних. Перед столом рядами выставлены кресла, по большей части пустые. Лишь кое-где сидят старички, потягивают шерри и слушают выступающих. Или клюют носом.

Что, собственно, меня нисколько не удивляет. Я усаживаюсь в кресло, а какой-то тип с седой бородой принимается вещать унылейшим голосом:

— Пункт пятьдесят четыре: ремонтные работы в малой нижней столовой. Комитет по ремонту прислал отчет о потраченных средствах, и я хотел бы обратить внимание собрания на следующие моменты…

Тут он начинает бормотать что-то о древесных жучках, и я, перестав слушать, оглядываюсь по сторонам. И сразу замечаю, что на столе уже выставлен призовой фонд лотереи. Портманто, ящик шерри и книга о бильярде. Как только меня примут в клуб, сразу же куплю билет, решаю я. Сию же минуту.

Скользнув взглядом по креслам в своем ряду, я моргаю от неожиданности, заметив знакомое лицо. Это же… А кто, собственно? Чей-то папа из школы? Напрягаю память, и вдруг меня осеняет. Тот парень! Мерзкий Мистер Голубой Шарф из «Селфридж»! А он что здесь делает? Ему-то не девяносто три!

Заметив, что я на него пялюсь, он тоже изумленно округляет глаза, а затем пересаживается ко мне поближе.

— И снова здравствуйте! — негромко произносит он. — Вы, должно быть, та женщина.

— Какая женщина?

— Которая пытается нарушить двухсотлетнюю традицию.

— О, — гордо киваю я. — Да, это я. А вы член клуба?

— Нет, я тут в качестве законного представителя, — объясняет он. — Меня отец прислал проголосовать против вас.

Против меня?

— Да вы даже не знаете сути моего дела! — возмущаюсь я, переходя на шепот, потому что девяностотрехлетние уже начали на нас оглядываться. — Как же вы можете быть уверены, что проголосуете против?

— Вообще-то я об этом даже не задумывался, — пожимает плечами он. — Это отцовский клуб, не мой. Я пришел, только чтобы оказать ему услугу.

— Ну так задумайтесь теперь! — рявкаю я. — Потому что я тут олицетворяю дух современности. Товарищества. Самого бильярда!

Я многозначительно смотрю на него, а седобородый тем временем произносит:

— Пункт пятьдесят пять: новости от членов клуба. Вся информация для Рассылки Лондонского Клуба должна быть к пятнице предоставлена Алану Уэстхоллу. Пункт пятьдесят шесть: заявка на вступление в клуб от Ребекки Брендон, урожденной Блумвуд.

Это я! Вот оно!

Сердце подскакивает до самого горла, я поднимаюсь на ноги и начинаю шарить в сумочке в поисках своей речи.

Так, речь.

Куда, к чертям собачьим, запропастилась моя речь?

— Что-то не так? — спрашивает Мерзкий Мистер Голубой Шарф, заметив, как яростно я перетряхиваю сумочку.

— Все в порядке, — пылая щеками, заверяю я. Речь должна быть где-то в сумке. Я это точно знаю. Но я уже обшарила все карманы, а ее нет как нет. Не нужно было покупать сумку с карманами, сокрушаюсь я. В общей куче-мале найти что-то куда проще.

Тут двойные двери распахивается, и в зал вливается поток девяностотрехлетних. Все они галдят и на ходу попивают шерри. Новые зрители рассаживаются по местам, притом многие из них с интересом косятся на меня.

— Что происходит? — недоумеваю я. — Чего это их всех сюда принесло?

— Хотят принять участие в голосовании, — объясняет Мерзкий Мистер Голубой Шарф. — Сегодня вы — единственный интересный пункт программы. Удачи, — вдруг этак запросто добавляет он. — Задайте им жару.

Коленки у меня дрожат, но сдаваться поздно. Встаю с кресла и иду вперед, и вдруг один из девяностотрехлетних, старик в бархатном смокинге, хлопает меня по плечу.

— Бекки! А я вас всюду искал! Я Джон, друг Эдвина. Один из ваших рекомендателей. Удачи! Эдвин считает, что вы блестяще справитесь.

— Будем надеяться. — Я стараюсь изобразить самую уверенную улыбку. — Спасибо!

Что ж, хоть какая-то поддержка. Я подхожу к председателю с седой бородой и упрямо вздергиваю подбородок.

— Добрый день! — вежливо начинаю я. — Меня зовут Ребекка Брендон, урожденная Блумвуд. Прежде всего, хочу заметить, что ваш клуб просто сказочный…

— Благодарю, — холодно прерывает меня седобородый. — Я сэр Питер Леггет-Дэви. Вам будет предоставлено слово. Садитесь, пожалуйста.

Он указывает мне на стул, стоящий сбоку от стола, и я опускаюсь на него, вся кипя от возмущения. Вовсе не обязательно так задирать нос. Теперь я просто обязана вступить в этот дурацкий клуб. И, может, даже научиться играть в бильярд.

— Добрый вечер всем, кто к нам только что присоединился, — приветствует зрителей сэр Питер. — Переходим к наиболее неоднозначному пункту сегодняшнего заседания. Это прошение о вступлении в клуб от присутствующей в зале женщины, поддержанное несколькими нашими членами. Подобный прецедент, разумеется, потребует внесения изменений в устав клуба, и лорд Тоттл уже выступил с предложением по этому поводу. Прошу всех ознакомиться с пущенным по рядам документом. Для начала позвольте сказать, что, по моему мнению, эта идея просто возмутительна.


Возмутительна?

Сэр Питер принимается вещать о том, что клуб — особое место с особой атмосферой, которую присутствие женщины непременно разрушит. И о том, что Эдвин Тоттл, как многие из присутствующих помнят, имеет на него зуб еще с того прискорбного инцидента с тележкой для шерри, имевшего место в 2002 году. Меня же все сильнее одолевает злость.

Боже, ему что, в жизни больше заняться нечем?

Наконец председатель замолкает. А за ним со своих мест начинают подниматься другие девяностотрехлетние и бурчать все то же самое: святость традиций, отсутствие необходимых удобств — это они про то, что здесь женского туалета нет. В конце концов, я перестаю следить за ходом собрания и принимаюсь забивать в поисковую строку браузера: «бильярд карамболь что такое». Хотя пока и не знаю, как вставлю это в свою речь.

— Миссис Брендон, желаете сказать несколько слов? — врывается в мои мысли голос сэра Питера, и я вскидываю голову. Черт. Уже моя очередь.

— Да! — с достоинством произношу я. — Огромное спасибо.

В последний раз обшариваю сумочку в надежде все же найти речь, но ее там нет. Придется импровизировать.

Я медленно выхожу в центр зала и оборачиваюсь к зрителям.

— Добрый вечер. Меня зовут Бекки Брендон, урожденная Блумвуд. И я так же, как и вы, без ума от бильярда.

Все замолкают, ожидая продолжения. Даже Сидни трется у дверей и подслушивает.

— Сегодня я могла бы поговорить с вами о карамболях, — я беззаботно взмахиваю руками. — Или о том, какой мне вчера заколотили дуплет. Просто жуть! — изображаю знающий смешок. — Но я решила начать свою речь с… бильярдных шаров, — заканчиваю я во внезапном приливе вдохновения. — Рассмотрим бильярдные шары. Мы полируем их. Заботимся о них. С их помощью играем в нашу любимую игру. Но нам еще стоит многому у них поучиться.

— Что? Как? — рявкает старик, сидящий в первом ряду. Лет ему на вид не меньше ста трех. А его девяностотрехлетний сосед громко ему поясняет:

— Говорит, мы должны учиться у бильярдных шаров, сэр Денис!

— Когда один шар сталкивается с другим — что это, по-вашему, если не контакт? — продолжаю я. — Но заметьте, бильярдные шары не знают дискриминации. Они толерантны друг к другу. Катятся, куда захотят, уважают все стороны, взаимодействуют с любыми шарами, не глядя на то, мужской у них пол или женский. Или вообще интерсекс, — помолчав, добавляю я.

— О чем она говорит? — теребит своего девяностотрехлетнего соседа сэр Денис.

— О сексе, сэр Денис! — орет тот ему в ухо.

— О сексе! — заинтересованно вскидывается сэр Денис.

— Бильярдные шары не имеют предубеждений, — продолжаю я, стараясь не обращать на них внимания. — А вот про бильярдные клубы того же не скажешь. — Я пригвождаю сэра Питера к стулу самым суровым взглядом. — В бильярдных клубах нам говорят: «Красный шар не должен контактировать с белым, потому что красные шары — мужского пола, а белые — женского». И кто же от этого выигрывает? Да никто. А наш мир становится чуточку хуже, чем был.

— Большое спасибо, миссис Брендон, — ледяным тоном начинает сэр Питер, но я вскидываю вверх руку.

— Я еще не закончила, — твердо говорю я. — И вот стою я перед вами, простая английская любительница бильярда, а также — не будем забывать! — страстная поклонница салонной музыки, и понимаю, что мне здесь не рады. Мне не позволяют пережить самый важный, самый волнующий для каждого увлеченного игрока в бильярд опыт. Не дают вступить в этот священный клуб. И почему? Из-за давно устаревшего несправедливого правила, которому в сердце настоящего поклонника бильярда места не найдется. Вы же сами не хотите мне отказывать. Я вижу это по вашим глазам. Ни один из вас не хочет меня прогонять.

Я иду вдоль рядов, стараясь заглянуть в глаза каждому девяностотрехлетнему, а перед сэром Денисом нарочно замедляю шаг, и он весь расцветает.

— Чего вы боитесь? — чуть мягче добавляю я. — Будьте смелее. Не стесняйтесь своих убеждений. И позвольте мне вступить в клуб, а я приложу все усилия, чтобы доказать вам, что я этого достойна. Спасибо!

Я кланяюсь, из зала раздаются аплодисменты. Сэр Денис даже кричит:

— Слышали? Слышали?

— Что ж, если это все, — вступает сэр Питер, когда я сажусь на место, — предлагаю…

— Подождите! — выкрикивает кто-то из зала. — Я тоже хочу сказать.

В рядах раздается шорох — это шуршат твидовые пиджаки, когда их хозяева оборачиваются на голос. Я же, к своему изумлению, вижу, что в заднем ряду поднялся со своего места Мерзкий Мистер Голубой Шарф. Подмигнув мне, он начинает говорить:

— Позвольте представиться, меня зовут Саймон Миллетт. Я пришел сюда, как законный представитель своего отца, чтобы по его просьбе проголосовать против этой женщины. А знаете, что еще он мне сказал? «Мне бы очень хотелось, чтобы ты подумал над вступлением в клуб, мой мальчик. Нам нужна свежая кровь». — Саймон ненадолго замолкает. — Откровенно говоря, до сих пор я вступать в клуб не хотел, потому что, как по мне, он застрял в Средневековье. Тут главенствуют предрассудки и люди, чьих убеждений я не разделяю. Но теперь у вас появился шанс это изменить. Так что мой вам совет… — Мужчина обводит взглядом взбудораженных девяностотрехлетних слушателей. — Совершите поступок, которым ваши внуки смогут гордиться. И тогда, возможно, они тоже захотят вступить в ваш клуб. У меня все.

Он садится на стул, и я одними губами произношу: «Спасибо!»

Зал гудит. Сэр Питер, поджимая губы еще сильнее, чем обычно, произносит:

— Что ж, давайте проголосуем. Кто за то, чтобы внести изменения в устав клуба и позволить миссис Ребекке Брендон, урожденной Блумвуд, вступить в наши ряды?

Лес рук взмывает в воздух. Я было начинаю считать, но быстро сбиваюсь. Затем просят проголосовать тех, кто против, и снова в воздух взмывает лес рук, которые мне тоже пересчитать не удается. Боже. Я едва дышу от напряжения. Оказывается, голосование — такая нервная штука! Не удивительно, что парламентарии все такие угрюмые и морщинистые.

Комитет начинает совещаться, и в зале на несколько минут повисает тишина. А затем сэр Питер испускает тяжкий вздох.

— Принято, — замогильным голосом возвещает он.

Кто-то хватает меня за руку и говорит: «Поздравляю!», и только тут до меня доходит — я победила! Меня приняли в клуб!

— Нужно купить лотерейные билеты, — выдыхаю я. — Я хочу поучаствовать в розыгрыше.

— Да забудьте вы о лотерее, дорогая моя девочка! — громогласно объявляет невесть откуда появившийся Эдвин. От него несет бренди, а на шее у него повязан ядовито-розовый галстук. Он крепко сжимает мою руку и раз сто ее встряхивает.