Сияющие руины

Боуда презирала его.

– Дженнер, у каждого из нас есть своя роль, – проговорила она. – Гавар выполнил свою, а ты – свою, и все идет по плану. Гавар, я тебя понимаю, ты чувствуешь раздражение и не хочешь принимать участия в том, что мы намерены обсуждать дальше. У тебя был трудный день. Почему бы тебе не отдохнуть и не провести вечер с Либби?

– Ты даешь мне разрешение провести время с моей собственной дочерью? Пошла ты к черту, Боуда! Что бы вы сейчас тут ни задумали, на меня больше не рассчитывайте!

Гавар хлопнул дверью с такой силой, что портреты канцлеров на стенах всколыхнулись, словно поколения Джардинов выразили ему свое неодобрение.

– Слава богу, – процедила Астрид. – Наконец-то теперь взрослые люди могут вести взрослый разговор.

Боуда поджала губы. Возможно, и она так же думает, но она не желает, чтобы кто-то посторонний так говорил о ее муже. Пусть даже этот посторонний ее ближайший союзник.

И все же… канцлером может быть только один. И если не она, то уж точно Гавар им быть не должен.

– Благодаря Гавару мы знаем, что запланирован день протеста, – сказала она. – Плакаты, колонны демонстрантов – все эти обычные глупости. Но нам этого мало. Нам нужен акт насилия, кровь, и это позволит нам раздавить Мидсаммер публично. И нужно, чтобы это произошло в самое ближайшее время, пока события в Фулторпе еще свежи в памяти людей.

– Будем надеяться, сегодняшние события приведут ее в бешенство. Подготовят к решительным действиям. Мы знаем, что команда Мидсаммер не испытывает уважения ни к государственному, ни к частному имуществу, что-нибудь разрушить для них не составляет проблемы. Помните, как они сровняли с землей Часовню королевы, как разгромили и сожгли магазины на Маунтфорд-стрит? Мы хотим повторения, но в бо́льших масштабах. Нам нужны разрушения объектов национальной значимости. Я составила список таких объектов, – продолжала Боуда. – И Файерс этот список ей передаст. Он располагает уникальной возможностью войти в ближайший круг Мидсаммер благодаря своей матери, бывшему спикеру парламента. План таков: Файерс связывается со своей матерью и заявляет, что после Фулторпа он больше не может рисковать и оставаться работать в моем офисе и готов присоединиться к ним, прихватив с собой важные документы. Разумеется, никакой важной информации в этих документах не будет. Также он сообщит, что наши действия в Фулторпе вызвали в наших рядах непримиримые разногласия и привели к расколу. И скажет, что это самый подходящий момент, чтобы нанести удар. Он предложит Мидсаммер вот этот список объектов. – Боуда коснулась тонкой папки, выглядывавшей из ее сумки. – Он также подтвердит, что переход Гавара в их лагерь был фальшивым, сделан по твоему приказу, Уиттем. Даже если мой муж в кратком безумном порыве захочет вернуться к Мидсаммер – хотя я в это мало верю, – она никогда его не примет.

Боуда ждала аплодисментов Уиттема. Конечно, их не последовало. Их никогда не было и не будет. По крайней мере, у них с Гаваром есть нечто общее – это отношение к ним лорда Джардина.

– Разве у Мидсаммер не возникнет подозрений? – спросила Астрид. – Я имею в виду, Гавар покинул лагерь, Файерс появился. Не слишком ли все гладко получается?

– Она поймет, что ошибалась в Гаваре, – ответил за Боуду Джон. – Что касается меня, то я с рождения впитал в себя дух сопротивления. Оба моих родителя – спикер Доусон и лорд Рикс – всю свою жизнь только и делали, что каждый по-своему защищали права простолюдинов.

– Не забывай, что твой отец ответственен за смерть ее дяди, – резко возразил Уиттем.

– Это трагическая случайность. Целью моего отца был не канцлер Зелстон, а вы. И тем не менее я здесь.

– И только по рекомендации моей невестки. Похоже, она доверяет тебе по каким-то своим личным причинам. – Уиттем перевел взгляд на Боуду, но та мгновенно взяла себя в руки, чтобы никак себя не выдать: на что он намекает? – И я терплю тебя только потому, что ты знаешь: я могу вот так же легко сломать и твою шею.

Раздался резкий звук, похожий на хруст ветки под ногами, и Файерс закричал, недоуменно глядя на свою руку.

Боуда тоже посмотрела. Мизинец Джона был сломан пополам, как карандаш, и кость торчала сквозь разодранную кожу. Лорд Джардин эффектно продемонстрировал, что его слова не пустая угроза. Боуда вспомнила, как Гавар однажды вечером сильно напился и его потянуло на откровенность, он начал рассказывать о допросах военнопленных, которые его отец проводил в горячих точках и которыми очень гордился. Очевидно, он не просто сканировал их мозг, а использовал и иные методы, чтобы вырвать секреты у своих жертв.

– В этом не было необходимости, – прошипела Боуда. Она взяла руку Файерса. – Я могу восстановить.

И она попыталась, действительно попыталась, но все знали, что у Диди это получалось лучше, а с Мейлиром никто не мог сравниться в мастерстве исцеления. Обломок кости скрылся под кожей, словно игла исчезла в складке ткани, сшивая ее изнутри. Только шов получился неровный. И с возрастом в этом месте разовьется артрит. Но Джон, похоже, не собирался жаловаться на столь неловкое исцеление. Его глаза возбужденно блестели, по всей видимости, он счел, что стоило получить травму, чтобы ее Дар вновь его коснулся.

И таких, как он, – много. Боуда это знала. Для очень многих людей демонстрация Дара является чудом и вызывает неописуемый восторг. И все эти люди будут принадлежать ей после того, как она взойдет на политический олимп.

– У кого-то еще есть вопросы? – спросила она. – Задавайте, только не увечьте моих сотрудников.

– Если версия такова, что Файерс, находясь в твоем офисе, работал на них, у Мидсаммер может возникнуть естественное желание знать, почему он не сообщил им о наших планах в Фулторпе?

Опять Дженнер. Даже Дженнер позволяет себе выражать сомнения и задавать ей вопросы.

– И это предусмотрено в его легенде. Файерс скажет: он покинул мой офис потому, что понял, что мы его подозреваем. По этой причине он не был посвящен в наши планы в Фулторпе. Поскольку он попал под подозрение и его негласно отстранили от процесса и перекрыли доступ к важной информации, ему более нет смысла оставаться в Вестминстере. Это даже становится опасным не только для него, но и для всей их организации. Если мы подвергнем его допросу, мы можем получить информацию обо всех тех, кто входит в команду Мидсаммер.

На самом деле это элементарная мудрость, необходимая каждому политику: будьте правдоподобны, искусно мешайте ложь с правдой.

– Мне не нужно завоевывать ее доверие на длительный срок, – сказал Джон. – Подпольная сеть Мидсаммер скоро перестанет существовать. Полностью и окончательно она будет уничтожена в Лондоне.

– Хорошо. – Уиттем хмыкнул и откинулся назад. – Фулторп успешно провернули, и это сделаем. Когда твой пронырливый осведомитель сообщит тебе на ушко все планы Мидсаммер, мы ее прижмем к ногтю. Когда она потерпит неудачу в Лондоне, это произойдет на глазах у миллионов. И эта жалкая идея о равноправии сгинет вместе с ней.



Боуда вернулась в Астон-Хаус одна. Она по горло была сыта всей этой компанией. Джон предлагал вернуться в ее офис, но Боуда знала, что́ это значит, а она действительно была не в настроении. Она хотела избежать подобных предложений от Уиттема, но от него было сложнее отвязаться. Астрид и Дженнер? Эта парочка была как острые ножи, которые она держала в обеих руках, – безжалостные и полезные. И ничего более.

Проходя по гулким коридорам обширного дворца, Боуда приказала горничной принести ей куриный салат без заправки, после чего заперлась в своих апартаментах.

В такие минуты она так скучала по сестре, что это было похоже на физическую боль. Они с Диди жили параллельными жизнями, Боуда занималась парламентскими делами, Бодина вращалась в вихре бесконечных развлечений – так думала Боуда – безмерный шопинг, путешествия, вечеринки. И Боуде было достаточно просто знать, что Диди где-то есть. Отвергнутые Боудой поклонники называли ее ледяной королевой. Но три человека всегда могли растопить ее сердце: ее дорогие родители и сестра. Теперь из троих у нее остался только один отец.

Боуда расстегнула молнию платья, позволив ему упасть на пол, переступила через него и покрутилась перед зеркалом, любуясь своим стройным подтянутым телом. Провела рукой по плоскому животу. Если бы у нее родился ребенок? Любила бы она его? А он ее?

Раздался резкий стук в дверь. Боуда набросила шелковый халат и направилась к двери. Но это оказалась не рабыня с подносом.

– Могу я войти? – спросил Гавар.

– Допел колыбельную своей незаконнорожденной? – огрызнулась Боуда. Если бы она родила от этого мужчины, то всегда сомневалась бы, любит ли он их ребенка так же сильно, как он любит своего первенца, дочку рабыни.

– Боуда, оставь это. Договорились?

Гавар убрал падавшие на глаза волосы. Он выглядел подавленным, и на этот раз от него не разило спиртным. Боуда помедлила, затем открыла дверь шире. И когда Гавар вошел, снова заперла ее на ключ. Служанка оставит поднос с ужином у двери. Боуда не была голодна.

– Чему обязана удовольствием видеть тебя?


Но Гавар не стал отвечать на ее колкость, он просто поднял руку. Призыв замолчать или признание поражения? И опустился в кресло.

– С этим все закончится? – спросил Гавар. – Я имею в виду, когда протест Мидсаммер будет остановлен.

– Если она прекратит разжигать классовую агитацию, то да.

– Знаешь, мы не должны их преследовать. Это не преступление, если кто-то родился простолюдином и у него нет Дара. Это уже и так своего рода наказание. Твоя сестра…

– Оставь в покое мою сестру.

Боуда поплотнее завернулась в халат. По Астон-Хаусу гуляли ужасные сквозняки. Дворец потрясающе красивый, с высокими потолками, но неизменно холодный и пустой.

Гавар потер подбородок:

– Я всего лишь хотел сказать, что твоя сестра была лучше нас всех.

– Мне не нужно, чтобы ты мне это говорил.

– Как ты думаешь, он знал, что это была она?

– Ты о чем?

– Мой отец. Ты думаешь, он знал, что на мосту в Риверхеде была твоя сестра? То, что произошло сегодня в Фулторпе, заставило меня задуматься. И здесь снова снайперы. Это было его предложение, не так ли? Ему нравилось использовать снайперов во время операции в пустыне, когда он находился там в составе военной миссии.

По телу Боуды побежали мурашки. Невыносимый сквозняк пробирает до костей. Как бы ей сейчас хотелось укутаться в уютный и теплый кашемировый халат Диди. Но она приказала слугам собрать и упаковать все вещи сестры, чтобы только они не попадались на глаза. Из всего личного имущества Бодины лишь мопс Стинки перешел на попечение папы, становясь все более тучным и инертным в своем горе, как и сам папа.

Боуда боялась, что из трех очень дорогих ей людей скоро не останется ни одного.

Ее мысли суетились и бежали в разные стороны, только бы не возвращаться к тому моменту, когда они с сестрой стояли на том мосту. Диди умоляла, слезы блестели в ее глазах. На вид она казалась такой хрупкой, а голос звучал так сильно, когда она просила Боуду порвать с Уиттемом и сказать ему «хватит».

– Уиттема там не было. Кроме того, зачем ему смерть моей сестры? Она была просто сбитой с толку девушкой. И ни для кого не представляла опасности.

– Да, на мосту его не было, но он мог наблюдать за вами через камеру слежения. Учитывая, какое у Равных острое зрение, он, в отличие от сотрудников службы безопасности, мог ее узнать. Отдать приказ стрелять на поражение – дело одной секунды.

– Гавар, зачем ты мне все это говоришь? После своей детской выходки в Вестминстере пытаешься переманить меня на свою сторону? Или ты наконец осознал, что слишком долго испытывал терпение отца и потерял его окончательно, и теперь, чтобы вернуть хотя бы толику его расположения, хочешь настроить меня против него? Что с тобой не так?

Боуда ожидала, что муж, как обычно, придет в ярость. Вместо этого, когда он заговорил, его голос звучал устало и скептически:

– Что со мной не так? Боуда, разве это не утомительно постоянно думать, что все играют в те же самые жалкие силовые игры, что и ты? Стравливать людей. Принимать чью-то сторону. Все это – разговоры для детских площадок, а не для парламента.

– Гавар, управлять страной – дело не из легких. Но у некоторых из нас, по крайней мере, есть чувство долга, которое заставляет нас хотя бы пытаться это делать.

Гавар и на этот раз не вышел из себя. Он просто смотрел на нее. И что-то в выражении его лица невыносимо напомнило ей Дину, когда она стояла на мосту. «Ты действительно не понимаешь?» – спросила тогда Дина.

Боуда отлично все понимала.

Она понимала, что по-настоящему, до конца никто и никогда не будет на твоей стороне, кроме тебя самой. И что никому нельзя доверять. Что люди всегда будут пытаться использовать тебя для достижения своих собственных целей и единственный способ противостоять этому – быть на шаг впереди, придумывать более эффективные способы, чтобы использовать их.

И она понимала, что ей холодно и одиноко, хотя она не такая холодная и одинокая, как ее сестра, которая сейчас лежит в фамильном склепе Матраверсов в Эпл-Дареме.

Когда-то она очень хотела стать женой Гавара. Мечтала об этом годами, с ранней юности. О будущей счастливой жизни, которую они вместе построят, о династии, которую они создадут. Они будут по очереди занимать высочайшую государственную должность, не как соперники вырывать друг у друга кресло канцлера, а передавать его как единомышленники. Неужели слишком поздно для этого? Что, если они еще могут объединиться и стать Первой семьей, про что все время твердит Уиттем?

– Я не хочу говорить о моей сестре, – продолжала Боуда. – Или о твоем отце. Но… возможно, тебе сегодня не нужно возвращаться в свои комнаты. – Она позволила шелковому халату соскользнуть с плеча и посмотрела на мужа.

Но в глазах Гавара Боуда не увидела вожделения. Ни намека, что он может сойти с ума от страсти. Только безмерная усталость и жалость, которая так раздражала и унижала Боуду.

– Я так не думаю, Боуда. – Гавар встал и поцеловал ее в щеку, когда проходил мимо. – Спокойной ночи. Провожать меня не надо.

Он оставил ее стоять посреди комнаты.

И ярость – конечно же, это не могло быть просто разочарованием – закипела у нее в крови и оглушила ревом.

Боуда не слышала треск – хлопок выстрела, похожий на выстрел снайпера, который снял свою цель, – когда вода в четырех больших фонтанах перед Астон-Хаусом в одно мгновение превратилась в лед.





17. Аби




Аби не знала, как рассказать маме о случившемся, это была для нее какая-то непосильная задача. Страшнее, чем побег из Кайнестона. Ужаснее, чем вызволять Люка из замка Крована. Она собрала волю в кулак, опустила подробности, просто сказала, что папу застрелили во время побега. Мама взвыла и принялась колотить ее кулаками, словно это Аби его убила.