Сияющие руины

Никто никогда не считал, что отец обладает каким-то особенно сильным Даром, что само по себе удивительно, ведь он происходил из выдающегося рода. Гавар полагал, что, до тех пор пока страна не полетит ко всем чертям в ад, ни у кого из них нет особой причины показывать, на что способен их Дар. В минуты бешенства его сила Дара, спонтанно вырываясь, била окна. Мать с удовольствием тратила свой Дар в саду Кайнестона, и выращенные ею цветы брали призы на деревенском празднике, который ежегодно устраивался в поместье. Сильюна часто видели в комнате тети Эвтерпы безвольно лежащим с пустыми глазами, он «навещал» тетю в ее беспробудных грезах. Отец ничего такого никогда не делал.

Чем же он занимался все эти годы? Он стяжал политическую власть, несмотря на то что был жестоким и неприятным человеком. Он, не зная числа, укладывал женщин в постель, будучи всегда пьяным и не таким красивым, как его сын и наследник. Разумеется, во всем этом ему помогало всеобщее благоговение перед родом Джардинов.

И несомненно, Дар. Такое его свойство, которое ученые назвали «сила убеждения».

Отец стоял на сцене и что-то негромко говорил. Толпа жадно ловила каждое его слово. Похоже, он восхвалял Мидсаммер так же, как и Дину Матраверс, в духе: она была смелой девушкой с добрым сердцем, которую подло сбили с толку. И он, разумеется, обязательно найдет и накажет тех, кто это сделал. Она обладала необыкновенным Даром, но ее погубила излишняя самонадеянность, слишком непосильную задачу поставила перед собой. В какой-то момент потеряла контроль над своими драконами, и случилось непоправимое.

Если отец имел дар убеждения, то все вставало на свои места. Понятно, почему мать, бывшая, как всем известно, в молодости живой и энергичной, в замужестве стала беспрекословно послушной. Почему Предложение Зелстона отменить безвозмездную отработку было так решительно отклонено, хотя Гавар знал – должно быть, и Мейлир Треско знал, когда проводил кампанию в поддержку Предложения, – что в сессионном зале парламента были сторонники простолюдинов. Почему до сих пор никто не поднял вопрос о прекращении чрезвычайных полномочий отца и избрании нового канцлера? И никто не выступил против возвышения Джардинов до положения Первой семьи.

Почему Гавар не отказался от своего наследства и не сбежал с Лией?

Хотя, возможно, отец здесь ни при чем, просто он сам – трус.

Нет, он не станет списывать собственные ошибки на чужой счет, но не спать ему спокойно, если он закроет глаза на все, что творит отец. Теперь понятно, почему Мидсаммер в последние минуты выглядела такой испуганной. По-видимому, отец «убеждал» ее призвать драконов атаковать ее саму. Он находился на достаточно близком расстоянии, за Вестминстерскими воротами, чтобы его «убеждение» смогло сработать.

А сейчас полюбуйтесь: толпа, которая всего несколько минут назад протестовала против злоупотреблений и деспотии Равных, радостно приветствовала разрушение драконами Дома Света, а потом в один голос скандировала «Все равны!», теперь внимательно слушает слова ложного сочувствия и внимает пустым обещаниям.

Гавар даже приобнял за плечи подругу Мидсаммер Лейлу. Та положила голову ему на плечо, как будто его сила была единственным, на что она могла сейчас опереться. Гавар увидел ее живот: еще один ребенок, который, как Либби, вырастет без матери.

И эта мысль решила все.

Меткий стрелок Гавар Джардин – так над ним издевались, когда смерть Лии была выдана за его промах на охоте.

«И как могли люди, вполне здравые, проглотить эту абсурдную историю? – внезапно подумал Гавар. – И здесь сработала способность отца „убеждать“?»

Прозвище сочли забавным, потому что Гавар действительно был отличным стрелком. Лучший в Гэмпшире, способный попасть в мелкую птицу на лету.

Гавар достал из-под своего кожаного плаща пистолет, который всегда носил с собой. Он унес жизнь Лии, и поздно о чем-то жалеть. Ее не вернуть. Он поцеловал прохладный металл и прошептал ее имя.

Гавар молча попросил извинения у Мидсаммер Зелстон, что достал пистолет слишком поздно и не успел спасти ее, и пообещал сделать все, что в его силах, чтобы защитить ее нерожденного ребенка. Он вспомнил Дину и Мейлира и людей, погибших в Фулторпе. Все они лишились жизни по приказу отца. И таких было очень много.

Гавар поднял пистолет. Прицелился.

«Ну все, мерзавец, – подумал он, – с меня достаточно».

Нажал на курок и увидел, как отец упал.

Естественно, начался хаос. Отец выпустил толпу из-под своего контроля, а у нее на глазах совершилось второе убийство, и толпа взорвалась воплями. Подруга Мидсаммер, забрызганная кровью, упала без чувств. Боуда продолжала стоять на сцене, крутя головой по сторонам.

И в этот самый момент Гавару лучше всего было бы спрятаться – укутаться в Дар, как в плащ-невидимку, и, проходя мимо людей, шептать: «Меня здесь нет. Отвернись».

Но вместо этого он вернул пистолет на место и направился к сцене. Перед ним расступились, когда он начал подниматься по ступенькам. Боуда стояла и наблюдала за ним. Это напомнило Гавару день их свадьбы, только сегодня он чувствовал себя спокойно и уверенно, шагая навстречу своей гибели.

Он остановился и присел рядом с подругой Мидсаммер, ее поддерживала худенькая девочка, вид у которой был озлобленный, и вместе с тем она казалась совершенно сломленной.

– Я позабочусь о тебе, – прошептал он рыдающей женщине. – Обещаю тебе и твоему ребенку.

А как насчет его собственного ребенка? Что бы ни случилось с Гаваром, Либби должна быть в безопасности. Он должен быть настороже.

Гавар поднял выпавший из рук отца микрофон и выпрямился, глядя на Боуду. Внешне она была, как всегда, спокойной, но от его внимания не ускользнуло, с какой тщательностью она скрывала замешательство и неуверенность.

Холодная сука, но такое ли чудовище, как его отец? Он почувствовал ее уязвимость в ту ночь, когда нанес ей неожиданный визит. Возможно, вместе они могли бы сделать то, что им еще никогда не удавалось, что-то хорошее из этого ужасного безобразия.

И наконец, поскольку уже неприлично было игнорировать, Гавар посмотрел на мертвое тело своего отца. Пуля снесла верхнюю часть черепа, а вместе с ним и его львиную гриву из медных волос. Без нее его лицо сделалось каким-то обнаженным, как будто он был стариком, хотя теперь это ему не грозило. Смерть ослабила мышцы и разгладила морщины, которые Гавар видел на протяжении всей своей жизни и немало поспособствовал их количеству и глубине. Он наклонился и закрыл отцу глаза.

Гавар полагал, что должен испытывать сожаление от того, что Уиттем Джардин не был ему хорошим отцом, а он, Гавар, не был образцовым сыном. Но единственное, о чем он действительно сожалел, – что не сделал этого раньше.

Глубоко вдохнув, он повернулся к стоявшим на площади. Гавар собирался признаться в убийстве перед телекамерами всего мира.

– Все кончилось, – произнес он. – Вам ничто не угрожает. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. – Он еще раз глубоко вдохнул, казалось, грудь налита свинцом и трудно дышать. Как политики делают это каждый день: обращаются к толпе, объясняют, убеждают, оправдывают? Кто, находясь в здравом уме, хочет этим заниматься? – Мне очень жаль, что вам пришлось стать свидетелями произошедшего. Особо приношу извинения тем, кто пришел сюда с детьми. Я только что застрелил своего отца.

Толпа всколыхнулась то ли от отвращения, то ли испытав облегчение, – Гавар не мог с точностью сказать.

– Я сделал это потому, что он повинен в ужасной гибели удивительной женщины, которая произошла у вас на глазах. Она была достаточно храброй, чтобы бросить вызов своему классу и бороться за то, во что она верила. Я сделал это потому, что мой отец убил не только ее одну, а очень многих людей. Он вернул в нашу жизнь Кровавую ярмарку. Ее упразднили более века назад, даже тогда ее посчитали бесчеловечной. Вы слышали о бунте в тюрьме Фулторпа? Никакого бунта не было. Это было спасение невинных людей, попавших туда по фальсифицированным обвинениям. Тех, кого назвали пострадавшими от насилия мятежников, на самом деле убил мой отец, чтобы тем самым раздавить своих врагов. Кто организовал рейд в тюрьму и руководил им? Молодая женщина, у которой только что отняли жизнь, – Мидсаммер Зелстон. Я знаю это наверняка. Я был там вместе с ними. Я присоединился к ней под давлением отца, чтобы держать его в курсе ее планов. Весьма сожалею, что обманул эту принципиальную и смелую женщину.

Гавар сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, вытер выступившие на лбу капли пота. Он ощущал, как стоявшую рядом Боуду бьет дрожь. Она была соучастницей лорда Джардина в некоторых, а возможно, во всех преступлениях, которые он только что упомянул. Надо ли и ее разоблачить? Или она сможет действовать в интересах страны?

Как быть? Гавар не знал. Пришел конец правлению Равных? Нужно разделить власть с избранными простолюдинами и советниками со стороны Равных? Спикер Доусон была на сцене вместе с командой Мидсаммер, у нее, бесспорно, есть определенное мнение. Рядом с ней ее сын Джон Файерс. Ранее Гавар думал, что этот пронырливый парень из клики Боуды. На чьей же он стороне на самом деле?

Гавар не готов был во всем этом разбираться. Он просто застрелил своего отца. Человека, с которым он провел всю свою жизнь, ненавидя и страстно желая быть им любимым. В данный момент он не мог решить, в каком направлении должна развиваться страна. И он не имел никакого права принимать такое решение.

Он мог только высказать то, что у него было на сердце.

– Я был старшим сыном моего отца, наследником Семьи основателей, и с самого рождения мне твердили, что однажды я буду править этой страной. Моя дочь рождена от простолюдинки, никто в моей семье никогда не говорил ей таких слов. Я не хочу, чтобы Британия была страной, где будущее ребенка определяется тем, в какой семье он родился. Я не испытываю гордости, что являюсь сыном того, кто считал это социальной нормой. Меня трудно назвать хорошим человеком. И то, что я сделал, конечно, плохой поступок. Но это было необходимо.


Гавар повернулся к Боуде и протянул микрофон ей.

– Пожалуйста, сделай правильно, – сказал он, – потому что я не знаю как.

Затем он наклонился к беременной женщине и девочке – Лейле и Рени – и помог им подняться. Команда спасенных из Фулторпа тоже была там, и друзья Мейлира из Милмура.

– Вы можете пойти со мной, – сказал Гавар. – Если хотите. Вам нужно прийти в себя после случившегося. Я обеспечу вашу безопасность.

– А что, есть такие места? – скептически спросила Рени. За всю свою маленькую жизнь она никогда не чувствовала себя защищенной. Напротив, выучила урок – всегда нужно быть начеку.

– Да, это мой дом. Он здесь недалеко. Всего десять минут пешком. – Гавар кивнул через Парламентскую площадь в сторону Сент-Джеймсского парка. Вдали стоял Астон-Хаус, развевавшиеся на нем флаги были видны над верхушками деревьев.

– А разве она там не живет? – Рени большим пальцем ткнула в сторону Боуды.

– У меня предчувствие, что она сведет к минимуму все связи с моей семьей после того, что я только что сделал. У ее семьи есть свой дом в Мейфэре. Или, зная Боуду, она переселится в апартаменты канцлера. Лейла, можно я тебе помогу?

У бедной женщины не было сил говорить, она лишь кивнула. Гавар осторожно взял ее на руки и спустился по ступенькам. Толпа расступилась, пропуская их.

– Я обещаю провести полное расследование, – слышал Гавар у себя за спиной голос Боуды. – Все имеющие отношение к последним событиям будут привлечены к ответственности. Я проконсультируюсь с членами Совета юстиции и другими советниками, включая спикера палаты общин, чей сын состоит в моей личной команде. Вместе мы найдем путь, по которому Британия пойдет после всех этих шокирующих событий.

«„Привлечены к ответственности“, – мрачно подумал Гавар. – Все они без исключения причастны к последним событиям».

– Подожди! Гавар, подожди!

Кто-то проталкивался к нему сквозь толпу. Абигайл Хэдли. Он не обратил внимания на ее отсутствие среди сторонников Мидсаммер, стоявших вокруг сцены. Ее сопровождал офицер службы безопасности. Девушку арестовали, и она хочет, чтобы он заявил о ее невиновности?

Гавар посмотрел в лицо офицера и чуть не уронил Лейлу.

– Ты?!

Собака его покойной двоюродной бабушки обнажил зубы не то в угрожающем оскале, не то в улыбке, скорее всего, это было все вместе. Гавар не мог не заметить снайперскую винтовку у него на плече, непонятно, где и как он ее раздобыл.

– Отличный выстрел, – проворчал бывшая собака. – Ты нас в этом деле переплюнул. Куда направляешься? Буду расчищать тебе дорогу.

– В Астон-Хаус, – ответил Гавар.

– Подождите… – Аби колебалась, и Гавар понял почему.

Дженнер…

– Я больше чем уверен, что он в Вестминстере. В последнее время он был неразлучен с Боудой. Если Дженнер окажется дома, я позабочусь, чтобы он держался подальше от тебя.

Аби кивнула, и их странная компания начала пробираться сквозь толпу. Боуда закончила свою речь, и люди поспешно расходились, очевидно, боялись быть привлеченными к ответу за два преступления – разрушение Дома Света и убийство канцлера.

Это утро должно было изменить все.

Именно этого они и ожидали, но не таким образом.

Ворота Астон-Хауса открылись перед Гаваром, они не вменяли ему вину за убийство отца. Он толкнул тяжелую входную дверь и ввел своих беглецов внутрь дома. Когда они стали его? Наверное, сразу после смерти Мидсаммер. Он громко позвал слуг, те поспешно явились, и леди Талия вместе с ними.

– Проверь, все ли с ней в порядке, – сказал он Аби, опуская Лейлу на пол. – Если нужно, скажи слугам, пусть позвонят нашему семейному доктору.

– Что случилось?

Бледное лицо матери еще больше побелело при виде посторонних людей, забрызганных кровью. Темная прядь волос выбилась, когда она спешила к ним навстречу, и Гавар аккуратно убрал ее за ухо. Она была такой маленькой и хрупкой, похожей на птичку. Отец все эти годы держал ее в клетке.

Гавар отвел ее в одну из многочисленных гостиных дома. Ответить на ее вопрос «что случилось?» оказалось сложнее, чем сделать это.

– Отец мертв, – прямо сказал он.

Леди Талия прикрыла рукой рот и схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Она не закричала и не заплакала. Она никогда не скажет этого, но, Гавар знал, она была рада, что он умер.

– Как?

– Я застрелил его.

И мать, закричав, набросилась на него с кулаками. Ему пришлось рукой взять обе ее руки и держать их так, пока она не успокоилась. Когда она наконец овладела собой и посмотрела на сына, влажные полосы от туши выглядели так, как будто ее черные глаза лопнули и вытекают.

– Тебе жаль, что его больше нет? – спросил он. – Я думал…

– Не его… не его, Гавар. – Она упала ему на грудь, ее узкие плечи сотрясались от рыданий. – Все погибло. Твое будущее погибло!

Успокоившись, леди Талия отстранилась от сына.