Сияющие руины

– Отведи меня к его телу. Мне нужно на него посмотреть. И люди должны видеть тебя со мной и знать, что я тебя полностью поддерживаю.

– Ты думаешь, все настолько плохо? В парламенте все меня знают и знают, каким человеком был мой отец. Моя жена отлично справится с работой в парламенте.

– Именно этого я и боюсь. Иди переоденься. Нам нужно показать, что ты раскаиваешься и готов исполнить свой долг.

Некоторое время спустя Гавар и леди Талия шли по Бердкейдж-уок. На Гаваре был черный костюм, он побрился, вымылся и аккуратно причесал волосы. Весь его облик являл миру сына, погруженного в глубокую скорбь.

Леди Талия ахнула, когда они вышли на Парламентскую площадь и она увидела зияющую пустоту, пульсирующую золотистыми искорками, на месте, где возвышался лучезарный Дом Света. Бронзовые драконы повисли, разбитые, на высоком ограждении Вестминстерского комплекса. Должно быть, они упали, когда Дар, их ожививший, угас.

Когда Мидсаммер умерла.

На Парламентской площади не было ни души, если не считать службу безопасности, выстроившуюся по ее периметру. Тело отца унесли. Только опустевшая сцена, обрывки плакатов и растоптанные баннеры свидетельствовали, что недавно здесь были десятки тысяч людей. Гавар провел мать по площади, рассказывая и показывая, где он стоял, где упал отец. Он не видел, куда упало разорванное тело Мидсаммер, его тоже убрали, но он аккуратно отвел мать от участка, обильно залитого кровью.

Тела Равных никогда не доставлялись в больницы, поэтому тело отца должно быть где-то на территории Вестминстерского комплекса. Несмотря на то что Гавар убил канцлера – теперь они с Люком Хэдли были стоящими друг друга парой, – ворота Вестминстера узнали его и распахнулись. Да, он убил отца, но он продолжал оставаться наследником Гаваром Джардином, вернее, стал лордом Гаваром Джардином.

И возможно, теперь он сможет осуществить свою мечту, чему всегда препятствовал отец, – сделает Либби своей наследницей.

Оказавшись на территории комплекса, они могли вблизи рассмотреть место, где стоял Дом Света. Он был разрушен таким образом, что не пострадало ни одно близстоящее здание, не погиб ни один человек. Гавар знал, что только так могла поступить Мидсаммер, – даже уничтожив, она пощадила.

Какого лидера потеряла Британия в ее лице! Кто теперь будет править этой страной?

Обломки Дома Света заполняли двор – каменные глыбы, разорванные балки, песок, битое стекло. Пыль все еще висела в воздухе, ей не давал оседать пульсирующий в ней свет Дара, превратив ее в яркое облако.

Часть разрушенной стены была покрыта черной тканью, к ней прилипла поблескивавшая пыль. На этой ткани лежало тело отца. Все бывшие канцлеры удостаивались чести перед погребением находиться в Доме Света. Только в случае с Зелстоном это оказалось невозможным. Но в отношении отца тонкости ритуала соблюдались, и это обнадеживало.

Гавар взял мать за руку и подвел ее к телу. Лицо отца сделалось восковым, щеки ввалились. Его шейный платок с принтом саламандры был аккуратно сложен и прикрывал снесенную часть черепа.

Звезду канцлера с него уже сняли.

Леди Талия обошла тело. Она не наклонилась, чтобы поцеловать его, но время от времени останавливалась, чтобы коснуться его кончиками пальцев – складок кожи на костяшках пальцев, седых золотистых волосков на шее под воротом рубашки, которые больше не прятались под шейным платком. Гавар смотрел на тело и удивлялся, почему смерть не забрала с собой его страх и ненависть к этому человеку, он все еще испытывал глубокую печаль, что так и не смог завоевать его любовь.

Гавар больше не мог выносить наплыв эмоций и, сделав шаг назад, чуть не подвернул лодыжку, нога соскользнула с какого-то камня. Он посмотрел вниз и вздрогнул, на него смотрели глаза, очень похожие на пустые глаза Сильюна. Это была голова статуи Кадмуса Парва-Джардина, которая когда-то стояла в одном из залов Дома света. Именно в этом зале отец любил проводить встречи со своими союзниками, и Гавар вынужден был там присутствовать и послушно усваивать тонкости политических интриг.

– Падение дома Джардинов, – раздался за спиной голос. – И в самый нужный момент.

Гавар оглянулся – Боуда.

Вместе со своими верными помощниками – Астрид Хафдан и Джоном Файерсом. Теперь ясно, на чьей он стороне. В ком еще Мидсаммер так жестоко ошиблась?

– Это и твой дом тоже, – ответил Гавар, – поэтому я бы не стал так поспешно от него открещиваться.

– О, я так не думаю. – Она подошла чуть ближе. – Два дня назад я дала тебе шанс стать для меня настоящим мужем, но ты отказался. И теперь я не могу и близко подойти к человеку, который убил своего отца и канцлера. Боюсь, мне потребуется расторжение брака, Гавар.

– Иного не ожидал, – пожал он плечами. – Хотя полагал, что в приоритете у тебя будет поиск нового пути для Британии.

– Ты совершенно прав. И поиск пути, и много чего еще. Например, первое, что необходимо сделать, – подтвердить твой статус лорда Джардина. Так как у тебя нет законного наследника, это делает меня, твою жену, твоим ближайшим родственником и наследником. Во-вторых, рассмотрение дела о твоем убийстве отца. В-третьих, как только тебя признают виновным, ты лишаешься титула. Твой титул и вместе с ним твое имущество переходят… к твоему ближайшему родственнику и наследнику. То есть ко мне. Так что, я думаю, дом Джардинов в конечном итоге возродится.

– Ничтожная выскочка! – Мать встала рядом с Гаваром. Он чувствовал кипевшую в ней ярость: почему он всегда считал, что свой буйный темперамент унаследовал от отца? – Ты дочь торговца. Всем в своей жизни ты обязана нам – семье моего мужа и моей.

– Но разве ты не видишь, Талия, пришли новые времена? Вы, Парва и Джардины, уже сыграли свою роль. Вы узаконили право Равных на привилегированное положение. Но вы не чувствуете злобу дня. Рабы – неэффективны, Равные – неактуальны. Настало время перемен. И я намерена безвозмездную отработку адаптировать к современным требованиям. Мы извлечем максимальную пользу из труда каждого мужчины и женщины в этой стране. И они все будут любить нас, потому что твой чудаковатый Сильюн совершенно прав – мы, Равные, забыли, на что мы способны. Я не буду устраивать для народа шоу, вызывающие ужас, наподобие Кровавой ярмарки, возрожденной твоим мужем. Я покажу им чудеса. Люди будут лучше накормлены и лучше образованы, улучшатся условия туда. Ими будут править люди, которые будут вызывать у них удивление и восхищение. И они даже не вспомнят о том, что будут по-прежнему оставаться несвободными.

Отец знал, что делал, когда выбрал эту женщину для Гавара. У нее амбиций достаточно для них двоих и совсем нет сердца.

Боуда направилась к ним. Гавар напрягся, но она прошла мимо и остановилась у тела отца. Боуда наклонилась, чтобы осмотреть труп. Она подняла шейный платок, поморщилась и небрежно вернула его на место.

Она едва не напевала от радости, как будто получила все, что хотела, благодаря такой малости, как безрассудная глупость Гавара.

– Что бы ты делала, если бы я убил отца значительно раньше и не преподнес тебе заветную мечту на тарелочке?

– Твой отец все равно получил бы пулю. Твое упоминание о снайперах вдохновило меня, и я получила его разрешение на то, чтобы в толпе было несколько стрелков на тот случай, если ему не удастся уничтожить Мидсаммер силой Дара. Но, в отличие от Риверхеда, эти стрелки были из моей команды. Они подчинялись только мне, и они знали, что есть две возможные цели: она или он. Твоя неожиданная инициатива стала бонусом для меня. Но это говорит только об одном: что у тебя слишком горячая голова, Гавар. Таким людям, как ты, будет сложно построить новое стабильное правительство. Так что уйди тихо с дороги, и твоя мать не пострадает.

– Уйти тихо? Ты уверена, что у вас есть тюремная камера, в которой можно меня изолировать?

– А кто говорит о тюрьме?

Улыбка Боуды была такой же прекрасной, как и в день их свадьбы, когда что-то вонзилось сзади в шею Гавара.

– Эту идею ты нам подал, когда притворялся с Аби Хэдли, что спасаешь заморыша, – прошипела ему на ухо Астрид, привычной рукой до упора нажимая на поршень шприца. – Кто знал, что у тебя так много хороших идей.

Лед растекся по венам Гавара.

И огонь его Дара замерз.






25. Люк




Встреча с Редвальдом, королем-чудотворцем, взорвала мозг Люка.

Так взрывается лампочка и разлетается на мелкие осколки, которые потом не собрать, чтобы лампочка снова загорелась.

В тот день, когда из остановившегося у их дома фургона с отличительными знаками города рабов вышел Кеслер, у Люка появилось предчувствие чего-то нехорошего, и с того самого дня его бросало из одной передряги в другую. Милмур. Кайнестон. Эйлеан-Дхочайс. Площадь Горреган, Фар-Карр. И он научился быстро адаптироваться.

Но как быть с этим? С миром, в котором люди могут просто шагнуть в небо и исчезнуть?

С миром, который лишь один из многих миров.

Он все еще никак не мог в это поверить, хотя все произошло у него на глазах. Сначала Койра шагнула в иной, неведомый мир, затем король, который должен был умереть полторы тысячи лет назад и который давно уже стал легендой, но он проник в сознание Люка, а затем появился на пляже, где они с Силом гуляли, и показал им чудо из чудес.

Редвальд ушел, а они остались на пляже и захотели последовать за ним. Старались открыть дверь в небо, но никак не могли. Дверь, которая, возможно, привела бы их к Койре.

Сильюн шагал взад и вперед, разговаривая сам с собой. Люк время от времени давал ему конструктивный совет или просто фыркал, когда Сил чертыхался после очередной бесплодной попытки ухватиться за ручку двери, ведущей в иное измерение. Так прошло несколько часов, терпение их иссякло, как износилась одежда Редвальда за бесчисленные столетия странствий.

Люк так и не нашел рационального объяснения произошедшему, да и было ли оно вообще.

– Дверь, через которую мы вошли в его воспоминания, была похожа на двери, – Люк нарисовал в воздухе слово и взял его в кавычки, – в наших ментальных пространствах. Наши тела остались на том же месте, где и были, как и в тот раз, когда мы встретили его в Эйлеан-Дхочайсе. Но мы видели, как он и Койра физически прошли через реальные двери в реально другие миры. И сколько бы я это ни повторял, смысла от этого не прибавляется. Если бы мама меня сейчас услышала, она бы отправила меня в клинику сдать тест на наркотики.

– Твои близкие страшно ограниченные люди, – процедил Сильюн, делая вид, что внимательно рассматривает свои ногти.

– У тебя лучше? Сплошь маньяки, нарциссы и убийцы.

– Не обобщай. Не все убийцы, лишь некоторые.

– Это не смешно, Сил.

Люк отвернулся к костру и разворошил его обугленной палкой. Оставались лишь тлеющие угли, хотя скоро свет костра им будет не нужен, над горизонтом уже полыхало заревом восходящее солнце. Глядя на догоравшие угли костра, выбрасывавшие вверх остатки огненных искр, Люк вспомнил, какое выражение лица было у Сильюна, когда Редвальд показал им Дар, пронизывающий мир вокруг.

Сил был поражен и ослеплен увиденным.

Танец искр костра завораживал, и Люк, должно быть, задремал, потому что, когда он открыл глаза, был яркий день и солнце стояло высоко над головой. Полдень миновал? Люк сел, что-то соскользнуло с него – куртка Сила. Равный, по-видимому, укрыл его, пока он спал. Люк покрутил головой в поисках Сильюна. Неужели он сумел открыть дверь и ушел в тот новый неведомый мир без него? От этой мысли Люку сделалось невыносимо больно. Но нет, Сильюн был в этом мире – лежал лицом вниз на камнях с другой стороны потухшего костра.

Люк встал и подошел к нему. Физиология Равных помогала им не замерзать, поэтому он и пожертвовал Люку свою куртку. Но не упал ли он без чувств от истощения сил? И вдруг тревога Люка переросла в панику, когда ему пришло в голову, что, может быть, Сильюн вспомнил ужасное убийство Редвальда и решил пожертвовать жизнью, чтобы отдать ему свой Дар, наполнить силой и спасти от смерти.

Но нет, Сильюн дышал глубоко и ровно. Тело было теплым, хотя лицо смущало своей бледностью. Люк перевернул его, чтобы окончательно убедиться, что он жив, и осторожно потряс за плечи.

Сильюн пробормотал что-то невнятное, приоткрыл один глаз, затем второй и посмотрел на Люка.

– Как приятно проснуться, чтобы лицезреть твое прекрасное лицо.

Люк свирепо сверкнул на него глазами:

– Просто проверял, что ты… не умер ненароком.

– Оживу, – сказал, зевая, Сильюн, – как только кофе глотну. Пора назад возвращаться. – Он вскочил на ноги, подцепил пальцем куртку и пошел по пляжу.

Остальная часть дня прошла в нескончаемых рассуждениях и спорах о том, что именно сделал Редвальд на пляже. Сильюн стоял в парадном зале, уставившись на холст, как будто крошечная нарисованная фигура короля-чудотворца могла ожить и раскрыть все секреты.

Только поздно вечером они заметили отсутствие Собаки. В одном из холодильников Фар-Карра ими был обнаружен изрядный запас сосисок, и они привыкли к тому, что Собака выкладывал сосиски на шипящую сковороду, а затем тыкал их своими пальцами-ножами, проверяя, хорошо ли они прожарились. Но Собаки нигде не было, и им пришлось довольствоваться невзрачным на вид ужином из замороженных полуфабрикатов.

Ночью Люку никак не спалось. Во-первых, нарушился режим сна, во-вторых, нужно было обдумать, что делать дальше. Попытка последовать за Редвальдом провалилась, приходилось признать, что больше он ничего не может сделать для Койры. Оставалось только надеяться, что она в безопасности, но там, где он не может ее найти. Какой бы увлекательной эта тема с дверями в иные миры ни была, Люку не хотелось больше тратить на нее силы.

Сейчас нужно подумать, где и как искать Аби. Что происходит с родителями в Милмуре и хорошо ли Гавар Джардин обращается с Дейзи? И где сейчас Рени? Сильюн сказал, что ее спасла Мидсаммер Зелстон, племянница покойного канцлера. Есть ли у него шансы на то, что Равная поймет, что он не виновен в смерти ее дяди и позволит ему увидеться с Рени?

На следующее утро Люк не сразу приступил к решению поставленных задач, пару часов они с Сильюном потратили на столь же непродуктивные рассуждения, что и прошлым вечером. И когда Люк заговорил с Сильюном на свои темы, тот скептически скривил рот.

– Ты только что стал свидетелем самого удивительного проявления Дара за всю историю страны. По сравнению с этим все, что делали мои предки Ликус и Кадмус, – детские игры. И в такой момент ты хочешь уйти?

– Честно говоря, Сил, пользы тебе от меня никакой. Что мне делать? Просто стоять с умным видом и смотреть, как ты думаешь? Я серьезно, Сил.

Повисла неловкая пауза. Она тянулась и тянулась.

– Извини, – произнес наконец Равный, – я считаю, что музыка помогает моему мыслительному процессу, а я не прикасался к инструменту с тех пор, как мы поселились в Фар-Карре.

Сильюн прошел к фортепьяно, стоявшему в соседней комнате, – даже Люк со своим не самым тонким слухом мог сказать, что оно изрядно расстроено, – и начал яростно играть какую-то пьесу, по звучанию, казалось, для ее исполнения требовалось по крайней мере шесть рук.