Случай в Семипалатинске

— А казаки с саперами и не могут заметить шпионство, — заступился за военных Ботабай. — Это наша обязанность. Мы и проглядели. И потом, кто вам сказал, что Джаркент — русский город?

— На карту посмотрел и увидел, что он в России, — съязвил сыщик.

— Ну и зря. Он действительно в России, ежели смотреть только на карту. Вообще-то, Джаркент — город таранчей. Они составляют подавляющую часть населения. Также имеются дунгане, казахи, сарты. И чуть-чуть русских.

— Кажется, я начинаю тебя понимать. Ты хочешь сказать, что крупная сеть может состоять в своей массе только из таранчей? Других мы бы уже давно заметили в маленьком Джаркенте?

— Полевые агенты — или таранчи, или дунгане, — заявил Ботабай. — Надо искать среди них.

— Кто такие таранчи? Объясните мне наконец.

Тришатный заговорил тоном учителя:

— Народ, который занимается землепашеством. Само слово «таран» на их языке означает «пашня». Язык, кстати, близок к наречию кашгарских сартов. Все власти стремятся использовать таранчей как консервативный устойчивый элемент среди кочевников. Китайцы в восемнадцатом веке заселили ими Илийскую долину как раз с этой целью. Чтобы облегчить себе контроль над западными территориями.

— Они ведь мусульмане?

— Да. А у китайцев с мусульманами дружба никак не складывается. Когда полвека назад в Восточном Туркестане началось дунганское восстание, мирные земледельцы неожиданно для всех создали Кульджинское ханство. Китайцев выгнали на восток, их власть надолго закончилась. Но появился новый захватчик, Якуб-бек. И Кульджа, спасаясь от него, попросилась в русское подданство. Потом мы вернули Илийскую область китайцам. Опасаясь репрессий, многие местные жители ушли вместе с нашим войском.

— Николай говорил мне, что тогда-то правительство специально для таранчей и выстроило Джаркент, — вспомнил Алексей Николаевич.

— Так и было, — подтвердил капитан. — Новый город в песках, на голом месте. Сам Куропаткин строил! Тогда он был в чине капитана. Теперь Джаркент — оазис жизни. Но таранчи мало-помалу начинают разочаровывать власти. Мы приняли их ровно для того же, что и китайцы: чтобы занимались в России земледелием. А то вокруг одни кочевники. Пусть приучают казахов к своему ремеслу — оседлыми народами легче управлять. Но ребята в последние годы все меньше пашут землицу и все больше увлекаются торговлей. В Джаркенте вся коммерция у них, это еще куда ни шло. Но теперь подобная картина и в Верном. Он задумывался как русский город, как военная крепость. А сейчас там целая слобода таранчей, и все заняты торговлей, никто не пашет. Разносная уже вся в их руках, скоро и до больших оборотов дорастут.

— Да пусть торгуют, жалко, что ли? Властям от этого какой вред?

— Это я к тому, Алексей Николаевич, что таранчи — народ коммерческий. И притом — прошу меня простить, Ботабай Аламанович, — горячие исламисты. Вы не видели их мечеть в Джаркенте? Знаменитая. Так вот. Замечена усиленная пропаганда фанатиков в их среде. Те же идеи всемирного халифата под зеленым знаменем турецкого султана.

— Понятно. Теперь скажите, кто такие дунгане?

— А это вторая сила в тех краях, и тоже правоверная. Этнически дунгане — те же китайцы, только омусульманившиеся.

— И они отметились пропагандой?

— Еще какой, Алексей Николаевич.

Тришатный выглядел озабоченным. Он покосился на аргына, подумал-подумал и продолжил лекцию:

— Главный противник русской власти на востоке сегодня — исламский фанатизм. От Казани до Темир-Хан-Шуры и от Гурьева до Джаркента везде одно и то же. Турки готовят газават, войну против неверных.

— При чем тут смерть лейтенанта Джона Алкока? — недоверчиво спросил сыщик. — Мне кажется, вы уводите разговор в сторону.

— Это только кажется. Боюсь, тут дьявольский замысел. Взорвать российский Туркестан руками российских же мусульман. Смерть британского офицера вполне вписывается в него. Ясно, что к этому приложили руку или таранчи, или дунгане. И те и другие проповедуют ислам. Мы ведем дознание. Не уверен, что нам удастся установить убийц, но взбаламутить воду по силам. Что и требуется. Столкнуть лбами тех и других — чем не дополнительная задача для японской разведки? Те, кто им помогал, просто купились на золото. Но если подвести под историю религиозный базис…

— Опять умозрительно, — скривился Лыков. — Знаете что? Я поеду и отыщу тех, кто пристрелил беднягу Алкока. Кто бы они ни были: дунгане, марсиане, исламисты, пацифисты… А вы помогите, чем можете. Вот, например, Ботабая дадите в помощники?

— Уже отдали, — усмехнулся Ганиев. — Мне приказано сопровождать вас в Джаркент и там поступить в ваше распоряжение.

— Очень хорошо. А остальные? Сабит Шарипов, Даулет Беккожин?

— Все наши, агентурная организация номер двенадцать.

— Это что зверь? — удивился сыщик.

— Киргизская… Ну, то есть казахская сеть при начальнике разведывательного пункта в Джаркенте, — пояснил капитан. — Люди, приписанные к секретной службе на условиях вольного найма. Трое получают постоянное жалование, остальные довольствуются наградными из специального фонда.

— Организация номер двенадцать… — повторил сыщик. — Что-то новое. Раньше у наших шпионов такого не было.

— Не стоим на месте, — улыбнулся Тришатный. — Под командой Ботабая Аламановича около двадцати джигитов. Думаю, вам хватит. Николай Алексеевич в полном здравии, он поможет. Подпоручику запрещено покидать пределы гауптвахты, поскольку он находится под неусыпным наблюдением наших противников. Пусть думают, что мы подозреваем Лыкова-Нефедьева.

— Но приеду я, — возразил Алексей Николаевич. — Начну, как вы выразились, баламутить воду.

— И хорошо, нам только это и нужно. Ребята занервничают, примутся ставить препоны, сбивать вас со следа. И в конце концов выдадут себя.

— А если, пока мы баламутим, Редигер с Извольским отчислят Николая из армии?

— Хрена им в кулак, — категорично заявил капитан Тришатный. — Не дадим. В больничку спрячем, следствие затянем… Но хорошо бы побыстрее найти негодяев.

— Последнее, Николай Петрович. Способы связи какие?

— Телеграф, военный шифр. Ботабай Аламанович хорошо им владеет, Николай Алексеевич сам разработал и, стало быть, тоже владеет. Еще есть курьерская почта, секретная, разумеется.

— С кем из джаркентского начальства я могу сотрудничать? К кому обращаться за помощью?

— Да ваш сын — свой человек там. Вообще же по всем вопросам смело идите к начальнику уезда подполковнику Малахову. Он проинструктирован насчет помощи разведчикам.


— Самый последний вопрос: когда выезжают в Верный фельдъегеря?

— Через четыре часа.

— Им передали приказ взять меня в коляску? Они не удивятся, когда я приду с чемоданом?

Тришатный успокоил сыщика:

— Это же армия. У нас приказы исполняются четко. Вас будут ждать.





Глава 15. Агентурная организация номер двенадцать




И правда, против всех правил Лыкова посадили в коляску к фельдъегерям. Выехали вечером, когда жара спала. Два унтер-офицера были вооружены не только шашками и револьверами, но и винтовками. Они без возражений потеснились, уступив штатскому переднюю скамейку. Портфели со служебной почтой сложили на пол. Баул Лыкова привязали ремнями снаружи. Бота на поджаром тонконогом жеребце гарцевал обок.

Тришатный пришел проводить гостя. Снял фуражку, перекрестился:

— С Богом! Удачи вам и вашему сыну.

И коляска рванула.

Из Ташкента в Верный идет большая караванная дорога. До Чимкента она следует параллельно чугунке, а там резко поворачивает на восток. Справа тянутся отроги Александровского хребта, слева — пески Моюн-Кума. Через Аулие-Ата, Мерке и Пишпек дорога приводит в столицу Семиречья. Шестьсот с небольшим верст покрыли за двое с половиной суток. Доехали бы быстрее, но приходилось пережидать жару и наверстывать упущенное уже в темноте.

Когда остановились в Пишпеке, уездном городе Семиреченской области, Лыков с Ганиевым пошли обедать в харчевню. У Ботабая жил тут земляк, который и накормил путников. Пока они угощались, Алексей Николаевич улучил момент и спросил:

— Расскажи про организацию номер двенадцать. То, что можно знать такому, как я.

Аргын усмехнулся:

— Откуда я знаю, что вам можно говорить, а что нельзя? Но расскажу. Если вы не будете понимать наших возможностей, то неправильно поведете дознание. Как у вас говорят: в одной лодке плывем?

— В одной, да.

— А у казахов есть схожая пословица: на корабле у всех одна судьба.

Ботабай рассказал, что агентурная организация состоит из двадцати человек и все они инородцы. Половина — аргыны и найманы Среднего жуза. Остальные — это таранчи, дунгане, монголы, ойраты и киргизы. Придумал и создал организацию Снесарев накануне русско-японской войны, специально для наблюдения за Китайским Туркестаном. Он пробил финансирование в Военном министерстве и лично обучил первых трех агентов, которые сейчас являются старшими и получают жалование. Резидент, отвечающий перед начальством, — он, Ботабай. Есть два вербовщика, Сабит и Даулет. Другие — это агенты для поручений, агенты-наблюдатели, агенты-почтальоны и запасные агенты на случай выбытия. Задачи организации поставлены широко. Ее люди проникали в Тибет и Индию, сопровождали Далай-ламу Тринадцатого в Ургу. За нашими рубежами русскому человеку показаться нельзя, его сразу видно в толпе. Только Николай Лыков-Нефедьев сумел создать типаж армянского торговца. Еще в Урумчи живет русский агент, который выдает себя за ногайца — внешность позволяет. Казаки Сибирского войска часто похожи на туземцев. Взять хоть того же полковника Корнилова, нынешнего военного агента в Китае. Но все равно их единицы, полноценную осведомительную службу не создашь, и организация номер двенадцать решает эту проблему.

Каждый член двадцатки имеет своих субагентов и самостоятельно поддерживает с ними связь. Таких несколько сотен, есть временные, есть постоянные, подвижные и неподвижные. Жалование они получают задельно[44], за выполнение конкретных поручений. Общий бюджет организации Ганиев оценивал примерно в десять тысяч рублей. Он сказал, что Николай, видимо, добавляет туда собственные средства. Не всегда, конечно. Но иной раз нужно заплатить быстро и много. Списываться с Ташкентом времени нет, и подпоручик лезет в мошну. Вот куда уходят средства, полученные от лесного имения… Алексея Николаевича слова Ботабая не удивили, он и сам не раз так поступал.

Главная задача организации номер двенадцать — освещение сопредельной стороны. Имеются в виду сам Китай и его вассальные территории — Тибет и Монголия. Их сеть не единственная. В Монголии есть агентурная организация номер двадцать, а в Маньчжурии — номер четырнадцать, с ними налажено взаимодействие. Наиболее пристально люди Ганиева следят за Кульджой и Яркендом, этими болевыми точками Западного Китая. С одной стороны, там зреют заговоры дунган против китайского владычества. С другой — сами китайцы плетут сети, стараясь избавиться от власти маньчжур. Тянь-ся — Поднебесная империя — переживает сложный период. Четыреста с лишним миллионов населения! Если они станут работать слаженно, ради единой цели, то Поднебесная сделается самым могущественным государством на планете. Но до этого далеко, страну рвут на части противоречия. Однако уже сейчас началась модернизация армии. Она строится по японскому образцу. Правительство намерено довести численность армии до миллиона. Одновременно начато усиленное железнодорожное строительство. Проводятся реформы, сокращающие полномочия и привилегии мандаринов. Все эти новации очень интересуют наших военных. Несколько человек из организации номер двенадцать постоянно проживают в Пекине, на связи с Корниловым. Есть представители и в других концах огромной страны. Служба у них опасная: недавно одного агента убили хунхузы.

Ботабай говорил о Китае особенно охотно и сообщил много интересного. Так, всех маньчжур в стране чуть более миллиона, и они заняты несением гарнизонной службы. В Синьцзяне вместо регулярной конницы власти используют кочевников, в том числе тех же казахов. Это позволяет нашей разведке быть в курсе военных тайн. Дунгане, мусульманское население Поднебесной, не полностью убежали в Россию. Многие остались и живут себе спокойно, пользуясь всеми правами. Это самая трезвая и зажиточная часть населения, среди них меньше всего распространено курение опиума. Организация номер двенадцать вербует среди дунган агентуру, поскольку отношения между ними и китайцами напряженные.

Речь зашла о далай-ламе, которому русская разведка уделяла много внимания. Ганиев удивил сыщика своей осведомленностью. Далай-лама Тринадцатый, сказал он, вновь бежал из Тибета, на этот раз в Китай. Сейчас он находится в буддийском монастыре Утай-шан в провинции Шаньси. Зовут его Тхуптэн Гьяцо, ему тридцать два года. Умный и образованный по их меркам человек, ловкий дипломат. В скором времени к нему заедет наш разведчик Маннергейм, который путешествует по Китаю под видом шведского ученого-этнографа. Осведомитель, приставленный к далай-ламе Николаем Лыковым-Нефедьевым, должен передать через него отчет о своих наблюдениях.

Увлекшись разговором, аргын сообщил, что сам побывал в Тибете — вместе со своим начальником и другом. Удивительная страна! Перед тайным проникновением туда разведчики беседовали с Цыбиковым, бурятом на русской секретной службе. В 1899 году он первым проник в Лхасу. И прожил там под видом буддийского паломника два года. Цыбиков пронес с собой спрятанное в вещах оборудование для топографической съемки и фотоаппарат. Восемьсот восемьдесят восемь дней он вел скрытые наблюдения, фотографировал объекты через прорезь в молитвенной мельнице. И все это с риском для жизни, поскольку проникновение в Тибет иностранцев (не из Китая и Монголии) карается смертью. Советы Цыбикова очень помогли Николаю и Ботабаю.

— А хорошо, что мы передумали присоединять к себе Тибет, — сказал Ганиев. Сказал, как русский, отметил Алексей Николаевич.

— Почему хорошо? — спросил он.

— А зачем он нам? С тем, что есть, хлопот полон рот.

Ай да аргын! Умнее иных генералов.

— Но мы стали бы влиятельнее в Азии, — подначил сыщик.

— Отдав Тибет под русскую корону? Это мысль интригана Доржиева. Лама бурятского происхождения, он был одним из учителей юного Гьяцо, и тот сделал его министром финансов. Доржиев хотел играть большие роли. Ездил в Петербург, где встречался с Николаем Вторым. Красовался в Париже и Берлине, читал там лекции и вел богослужения. И тащил Россию в поводу к новой стычке с сильными противниками. Мы ведь не потому бросили Тибет, что расхотели стать влиятельнее. Вспомните: Россия проиграла войну Японии. Это привело к катастрофическому падению нашего престижа. Стало не до Тибета. А влияние Британии, наоборот, выросло.

Тут Ботабай рассмеялся:

— В том числе, знаете, почему? Умерла королева Виктория, и монархом стал Эдуард Седьмой. Мужчина! Прежде всех азиатов коробило, что могущественной Британией управляет баба. Это создавало англичанам много проблем. А теперь их не стало.

— Как ты думаешь, правильно, что мы замирились с островитянами?

— Правильно, — убежденно заявил Ганиев. — Худой мир лучше доброй ссоры — так у вас говорят? У нас, казахов, своя поговорка: чем хорошая тяжба, лучше плохое перемирие. Россия не должна воевать, это у нее не всегда получается, как выяснилось. В империи полно проблем, которые нужно решать, пока не поздно. В том числе и национальных. Помните наш спор в Семипалатинске?

— Помню. И до сих пор не знаю, кто из нас прав.