Созданы друг для друга

Он умер мгновенно. Сразу.

Как сказал доктор, который входил в штат, даже ничего понять и почувствовать не успел. Мгновенная смерть.

Он так любил жизнь во всех ее проявлениях, он так любил рисковать, посмеиваясь, полной мерой беря от жизни все, он так заигрывал с опасностью.

«Если стучаться в дверь к дьяволу, то рано или поздно кто-нибудь обязательно откроет». Он не стучался и не ломился в ту дверь, лишь постукивал иногда шаловливо. Видимо, его все же услышали.

Весь обратный путь до Омана Влад сидел на диване в апартаментах Макса и чувствовал, что тот как будто сидит рядом с ним. Разговаривал с другом и слушал, что тот ему отвечает.

Прощался. Сутки так сидел.

Девчонок всех по каютам разогнали и гостям объяснили, что лучше оставаться в своих номерах, и на яхте стояла воистину мертвая тишина. Завернутое тело Макса лежало в холодильнике, а сам он, невидимый, сидел рядом с единственным близким ему человеком на всей Земле.

Так они и проговорили, молча, прощаясь, весь обратный путь.

Домой. В Москву.



Дина плакала. Вытирала рукавом трикотажной кофты слезы, хлюпала носом и рыдала, не могла остановиться.

– Ну ладно, – попенял ей Влад, грустно усмехнувшись над ее сентиментальностью. – Ну ты чего. – И позвал, протянув руку: – Иди ко мне.

– Какой-то прямо кошмар, – пристроившись у него на коленях, пожаловалась Дина. – Ну вот как так? – Она посмотрела на него мокрыми от слез глазами. – Никогда не привыкну к таким нелепым смертям. Да и к лепым смертям тоже. – И спросила: – Ты из-за него жизнь свою изменил? Да?

– Да как-то все сошлось вместе, – вернулся к воспоминаниям Гарандин, усадив Дину поудобней. – Я эти земли давно приобрел, специально под конюшни, так, для души, только для себя и своих людей, приезжал сюда на выездку – развеяться. Присмотрел и место под дом и, еще толком ничего не решив, запустил специалистов – проводить исследования. Думал еще взять земли рядом, под поля для кормовых, да застопорился этот вопрос. Дело в том, что государство мой бизнес уже несколько лет как «поджимало», мне-то совершенно очевидно, по какой причине. Но прихватить меня всерьез у них не было возможности, да и никто особо не стремился прихватывать-то, а вот, скажем, склонить к более тесному сотрудничеству старались. Я прекрасно понимал все их мотивы и даже где-то признавал, справедливости ради, невысказанные претензии.

Конечно, у Гарандина имелись возможности уехать из России, перевести свои финансы в более надежные страны, но основная его предпринимательская деятельность, производство и заводы находились в России, и смысла уезжать не было никакого. Да, если честно, никто не давил так уж сильно, чтобы срочно бежать за европейской или еще какой пропиской.

После похорон Макса и оглашения завещания, разобравшись с делами друга, позаботившись обо всех его родных и близких, Гарандин встретился с Полиной в обычном сетевом кафе, и они долго и очень искренне разговаривали, девочка плакала, тоже очень искренне и согласилась все же принять то, что завещал ей Макс, хоть и не сразу. Хорошая девочка.

А, закончив с этими делами, Владислав Олегович Гарандин написал официальное письмо президенту, уведомляя того о своих намерениях, с предложением-просьбой о встрече.

Просьба его была удовлетворена, встреча назначена, и они проговорили наедине с президентом часа три и пришли к определенным договоренностям, устроившим обе стороны. Причем президента гораздо в большей степени, чем Владислава Олеговича. Впрочем…

Гарандин передавал государству контрольные пакеты акций своих производств и полностью отдавал все права на одно небольшое месторождение весьма ценного редкоземельного элемента и заводик по его выделению. В ответ на столь охренительный аттракцион нереальной щедрости Владислав Олегович получал некоторые преференции, а именно, – все земли, которые хотел приобрести вокруг своих конюшен, с частью природного заповедника, между прочим. Далее гарантированные государственные заказы и закупка племенных лошадей и много еще чего «вкусного» и ценного вытребовал он себе, ну еще бы – за такие-то подарки.

И обещание, что уход Гарандина как одного из серьезных игроков из большого бизнеса и большой политики будет при полном медийном молчании, тайна сделки сохранится, а безопасность ему и его близким будет обеспечена в возможных, понятное дело, пределах.

Но главное, что Влад особо подчеркивал при заключении сделки, это сохранение заводских коллективов на своих местах и должностях, сохранение зарплат, которые они имеют (а они существенно бо́льшие, чем государственные), сохранение всех льгот и системы скидок, премий и помощи. Договорились и об этом.

Никто и никогда ни до него, ни до сих пор после добровольно не отказывался от бизнеса такого уровня, находясь на самом пике развития, имея великолепный задел на будущее и участвуя в мировой финансовой системе в качестве серьезного игрока. Это просто невозможно и совершенно нереально.

Все равно что пойти против природы.

А Гарандин, в который уже раз за жизнь, делал то, что невозможно, вопреки всем сложившимся правилам, вопреки всему.

Конечно, его первой, спонтанной, болезненной реакцией на гибель друга было устойчивое и вполне осознанное желание не просто переменить образ жизни, а прямо-таки отречься от всего – пофиг на любой бизнес, жить на проценты от своих долей и акций, строить дом, идеей которого он так увлекся, объезжать лошадей, заниматься конным спортом и ничего больше не делать.

Ну-ну, удачи! Посмеялась жизнь над столь невероятно умным человеком.

Можно что угодно себе напридумывать, но прокачанные до небывалых способностей мозги невозможно заставить не работать.

Как невозможно, обладая талантом решать вопросы мирового уровня и управлять капиталом с девятью нолями, будучи крепким хозяйственником и неординарным человеком с уникальными лидерскими качествами, тихо-мирно разводить себе лошадок, строить домик и радоваться жизни.

Да сейчас. А не пробовали круг в квадрат впихнуть без зазоров?

Ну вот где-то так и получится.

И очень быстро конюшня превратилась в сложный инженерный комплекс, в экоферму по выведению племенных пород, а небольшой манеж – в конноспортивный комплекс высокого класса, тренирующий и выпускающий победителей соревнований всех уровней.

Ближайшая деревня в десяти километрах, пройдя выборочную кодировку от алкогольной зависимости, пополнила собой ряды рабочих на конеферме и вскоре стала поселком чуть ли не городского типа. Реставрировали заброшенную церковь, колокольня которой явственно кренилась набок от старости и запустения, как известная европейская башня; построили большой развлекательный центр-клуб, новую школу и фельдшерский пункт, обновленную почту с телеграфом, опорный пункт полиции, провели скоростной Интернет и сделали еще массу иных нововведений, именуемых правительством нынче инновациями.

Очень скоро выяснилось, что фельдшерский пункт не справляется с хлынувшим в него со всех ближайших деревенек потоком нуждающихся в медпомощи. Люди с вечера занимали очереди, оставаясь ночевать, снимая по избам угол у местных жителей, чтобы попасть на прием. А поскольку господин Гарандин не умеет ничего делать наполовину и абы как и поселок взял под свое покровительство, то, столкнувшись с этой проблемой, задумал возведение большого современного больничного комплекса под патронатом, разумеется, министерства, в рамках преференций и обещаний, данных Гарандину на самом высшем уровне. Комплекс начали возводить на окраине поселка.

«Пейзане и пейзанки» обновленного поселения Гарандина иначе чем «наш барин», или коротко – «наш», между собой не называли, причем без какой-либо тени иронии – все всерьез, сплошная уважуха с большой буквы, ну а лично при встрече, понятное дело, по имени-отчеству с тем же респектом.

Глубинная особенность русского человека – это внутренний запрос на справедливость и стремление к ней, чтобы все было по совести, по-честному. И когда вдруг, как в сказке, появляется «наш», словно чудесный ответ на их молчаливые молитвы, на потаенные мечты о хорошей жизни, и жизнь наполняется смыслом, обретает стержень, появляется уверенность в завтрашнем дне, то понятное дело, что за этого человека они горой. И пить вообще перестали, даже незакодированная Владом половина, и все при деле, при работе.

Пошла движуха на селе.

Как-то постепенно возникло и козье хозяйство из особой породы коз, и производство изысканных козьих сыров, все выпасные луга были приведены в идеальное состояние, дальние площади засеяны кормовыми злаковыми, и дело ширилось, обрастая новыми идеями.


Организовали предприятие по производству абсолютно экологичной парфюмерной продукции из природных материалов по старинным рецептам, по новым технологиям, не наносящим вред природе. Расширили ассортимент на хозяйственную линейку помывочных средств, в том числе и шампуней, мыла для лошадей.

Построили контактный зоопарк для детей не только деревенских и работников фермы, живущих рядом с ней, но и городских школьников и ребятишек из детского дома, которых регулярно привозили в хозяйство на экскурсии. Были выстроены небольшие, но очень качественные и удобные коттеджи для туристов и любителей конного спорта, места в которых бронировались за несколько месяцев вперед, столь велик был спрос. Гарандин расширять и увеличивать до бесконечности гостевую базу не хочет, не нужны ему тут толпы туристов, но кое-какие идеи на эту тему имеются, например, поставить парочку домов самого простого типа, с одной-двумя комнатами на десять-двадцать человек и общей кухней-столовой, для экотуризма. Но еще не решил.

Ну вот как-то так.

– Звучит, как сказка, – поделилась впечатлением от его рассказа Дина. – Тысяча и одна ночь.

– Насколько я помню, в той сказке основная роль отводилась героине, и в весьма эротичном ключе, – иронично хмыкнул Гарандин.

– Ну, хорошо, пусть другая какая, но… ты реально вот так взял и отдал (читай, подарил) все свои активы государству? – недоумевала Дина.

– Говоря просто, когда-то мы с Максом их у государства стырили самым откровенным образом. Правда, стоит признать, что если бы не мы, то это обязательно сделал бы кто-нибудь другой, как и тот факт, что я вложил офигенные деньги, восстанавливая и поднимая производство, практически заново перестроив, а потом модернизируя и развивая его. По сути, сейчас это совершенно иные заводы, чем были изначально. Иного уровня, иных технологий, иных, более масштабных задач. Да до фига всего, что я буду рассказывать, – отмахнулся он и усмехнулся: – Не помню, откуда шутка, но в тему: «Как всегда бывает – возьмешь ответственность, а отдавать придется налом».

– И тебе не жалко всего этого добра? – все выпытывала Дина.

– Нет, – признался Гарандин. – Я не сомневался в своем решении. Мне было некомфортно и неуютно в тех обстоятельствах, и мне не нравилась моя жизнь. Проанализировав все составляющие, я понял, что мне требуется иное качество жизни, наполненность и радость от дела, которым занимаюсь, чувство удовлетворения, нужен особый творческий душевный настрой. Нет, ни разу не пожалел. Я практически ни о чем не жалею, что было сделано в жизни, ни об одном моем выборе, даже если он был неверным. Эта перемена была моим челенджем, очередным вызовом, и я его принял. Когда проектировал всю инженерно-техническую начинку дома и конюшни, а потом и внедрял ее, я испытывал непередаваемый внутренний восторг, такое упоение творческим процессом, что у меня аж сердце сжималось от радости. Я не испытывал такого, пожалуй, что никогда, может, в молодости, но я как-то не припомню. Макс был прав: это мое призвание. Я сейчас занят разработкой нового проекта, и это такой кайф, скажу я тебе, вот просто чистейший – сидеть над расчетами и проектами, представлять, как это будет выглядеть, а потом воплощать в жизнь. Тем более что при моих возможностях я могу получить любую необходимую деталь, станок, консультацию любого уровня специалистов, материалы, не ограничивая полет своей фантазии и желаний. И это классно, – откровенно признался он.

– А лошади? – спросила Дина, залюбовавшись им.

– Лошади – это еще одна большая составляющая моей жизни, моя чистейшая привязанность и в общем-то любовь. Когда я вхожу в конюшню и вдыхаю специфичный запах здоровых, чистых лошадей, смешанный с сеном, у меня внутри так хорошо становится, так радостно, так по-особому тепло. Это моя страсть, моя глубинная привязанность с детства, на каком-то генетическом уровне, никуда уж не денешься.

– Я заворожена, – призналась Дина, всматриваясь близко в его темно-янтарные глаза. – Потрясена твоим рассказом и заворожена. Ты совершенно необыкновенный человек, уникальная личность, Влад Гарандин. Так круто изменить свою жизнь. Решил – сделал, не сожалея ни о чем. Аплодирую стоя твоему умению менять, переделывать мир под себя, творить. Это потрясающе. Как говорил Бродский, «наши изделия говорят о нас больше, чем наши исповеди». Слушай, а почему твой клуб называется «Карас»?

– Так звали моего жеребца, на котором я победил в первых своих серьезных соревнованиях. Есть такая практика, клички породистых лошадей составляют из первых букв имен их родителей. Не всегда, но часто. Карас был красавец и совершенно уникальный жеребец, рожденный от знаменитой мамы и не менее знаменитого папы. Очень умный.

– Здорово, – воскликнула Дина, пребывавшая под необычайно сильным впечатлением. – На самом деле все, что ты рассказал, настолько нереально и как-то…

– Лубочно сказочно? – подсказал ей Гарандин, усмехнувшись.

– Наверное, да, – задумалась Дина.

– Понимаю, о чем ты, – иронично улыбался он. – Счастливая сказка в отдельно взятом районе: пришел добрый богатый Дед Мороз и подарил людям счастье. Только прежде чем затевать модернизацию и возводить комплекс, я изучил опыт подобных мероприятий в других поселках. А их по стране становится все больше и больше. Так что ничего нового я не придумал. У меня просто есть средства на подобные проекты и любые модернизации, к тому же мои специалисты просчитали финансовую выгоду, и она вполне реальна. За любой сказкой и любым чудом, как правило, стоит серьезный труд и творчество множества людей. Как говорят японцы: «Кто годами очищает пруд, у того и рыба водится». – И вдруг задал неожиданный вопрос: – А ты не находишь, что наши истории в чем-то похожи? – Он посмотрел в ее фантастические глаза, сиявшие какой-то детской восторженностью. – Гибель отца подтолкнула меня к созданию бизнеса, смерть же друга полностью изменила мою жизнь, а тебя смерть подруги заставила понять свое истинное призвание.

– Наверно, – задумалась Дина, но все же возразила: – Но это нельзя сравнивать, слишком разные масштабы наших личностей, наших деяний и перемен.

– Это не важно, – не согласился с ней Гарандин, – важно то, что мы изменили, сделали это. Смерть, какой бы дикой и страшной она ни была, придает жизни смысл, заставляя помнить о ее скоротечности и жить полной мерой, наслаждаясь каждым мгновением. – Он задумчиво посмотрел на нее и неожиданно спросил: – Ты как себя чувствуешь?

– Ничего так, – прислушавшись к себе, ответила она. – В пределах нормы для моего состояния.

– Не хочешь прогуляться по участку? – неожиданно предложил Влад. – А то ты на воздухе не была уже восемнадцать дней.

– С огромным удовольствием, – согласилась с прекрасным предложением Дина.

Кое-как, с трудом и матком под нос, Дине удалось переодеться в спортивные брюки и кофту у себя в комнате, хорошо хоть одна была, не позорилась острыми выражениями перед Гарандиным. Надо же все-таки в лучшем свете перед мужчиной предстать. Ну насколько это возможно с разбитой головой, рукой в бандаже и синяками-порезами на всем теле.

«Будем стараться, – посмотрев в зеркало перед выходом, пообещала себе Дина. – Будем стараться держать себя в рамках».

Как и сам дом, участок поразил ее с первого взгляда. Он был больше, чем казался издалека. С северной стороны дома росли тенелюбивые растения: несколько хвойных и, как ни странно, облепиха. Неподалеку находились хозяйственные постройки, стояли две мощные колонны-опоры с системой солнечных батарей, а у самого забора находился небольшой ветряк. Как пояснил Влад, именно в том месте практически всегда дуют ветра, а ветряку достаточно и совсем небольшого напора, чтобы вырабатывать довольно неплохой объем энергии.

Слева от дома расположился серьезный банный комплекс, от которого вниз по холму спускались невысокие насыпные террасы с грядками для зелени и овощей. От центральной части дома такой же каскад террас спускался до самого забора, только на них росли уже многочисленные фруктовые деревья и ягодные кустарники.

Справа, с западной стороны дома, была организована большая летняя площадка под крышей, с двумя печами (одна под гриль, барбекю и шашлык, вторая для котла и сковороды вог), с огромным деревянным столом и стульями. А за ней рядами вниз по более пологой стороне холма спускались террасы с грядками.

Дина все восхищалась, внимательно рассматривая и слушая пояснения хозяина, все поражалась, ахала, взмахивала руками от удивления, а Влад, проведя основную «обзорную» экскурсию, особо не погружаясь в детали, предложил выйти через заднюю калитку и прогуляться в лесу.

Они медленно шли по наезженной грунтовке, что тянулась вдоль всей кромки леса. Дина, уже уставшая восхищаться, просто наслаждалась прекрасными видами, медлительной неспешной прогулкой с мужчиной под ручку, особой тишиной, хвойным ароматом и поразительным покоем, охватившим ее.

Влад указал на широкую, явно окультуренную тропинку, теряющуюся в лесу, и увлек Дину за собой, сворачивая на нее.

– Ты как, – спросил он, – осилишь небольшой подъем? Тут не очень далеко, но поверь, усилия стоят того, тебе понравится.

– Осилю, – заверила Дина.

Они медленно, неторопливым прогулочным шагом поднимались вверх, и в какой-то момент, пройдя очередной небольшой поворот тропинки, неожиданно, словно кто-то отдернул тяжелый лесной занавес, впуская яркий свет, вышли, как на сцену, на небольшую полянку, ограниченную с одной стороны лесом, а с другой – не очень глубоким обрывом. Кусок каменной породы, вышедший наружу, образовал практически ровную площадку, с которой открывался совершенно потрясающий вид на всю округу, лежавшую перед ними как на ладони. Край площадки был огорожен красивым кованым заборчиком.

– Обалдеть! – произнесла Дина, потрясенная открывшейся чудесной картиной.

– Давай посидим, – предложил Гарандин.

Присели. Молчали, глядя на открывающуюся перспективу, впитывая красоту и тихое величие природы. Им вообще хорошо молчалось вместе, уютно, спокойно, они как-то сразу это почувствовали и поняли. Довольно долго так сидели, держась за руки, прижавшись плечами друг к другу, когда Влад неожиданно заговорил, разбивая затянувшееся молчание:

– Дин, ты наверняка уже поняла, что я человек достаточно жесткий, авторитарный и привык, что мое решение главное и не оспаривается. Я знаю за собой эту черту, но сомневаюсь, что смогу измениться. Я привык принимать решения, нести за них ответственность и требовать их исполнения. Бывает, что меня иногда несколько перехлестывает, заносит, но это часть моей натуры. – Помолчал, несколько секунд обдумывая что-то, и продолжил: – Мои взаимоотношения с женщинами в большинстве случаев строились по такому же принципу: я принимаю решения, а они его не оспаривают. Но ты не относишься к тем женщинам, которым можно тупо отдавать приказания и пребывать в уверенности, что они поспешат их исполнять, не задумываясь. Ты сильная, умная, вполне самостоятельная и яркая личность, много чего добившаяся в жизни, и сама привыкла не только брать на себя ответственность, но и решать за многих людей.

Снова замолчал. Смотрели, как меняется цвет набухающей апрельской зелени на лугах под медленно текущими по небу редкими облаками. Дина даже мысленно не торопила его.