Судьба

– Я должен натренироваться в течение сегодняшнего дня? – спросил Акос.

– Почему ты надеешься, что жизнь пойдет тебе на уступки? – сердито посмотрела она на Акоса. – Нам никто не обещал легкости, удобства и честности. Лишь боль и смерть.

На этом Има ушла.

«Ее речи такие же обнадеживающие, как и твои», – мысленно обратился Акос к Кайре.



Акос старался практиковать то, чему его обучила Има. В самом деле. Он никак не мог сосредоточиться на чем-то одном дольше, чем на пару минут. Его мысли быстро уносились в другом направлении. Акос прошелся по периметру комнаты, задержавшись у окна. Он вгляделся в его раму из такого же темного дерева, какое покрывало пол. Акос подумал, что эти решетки весьма изысканны для заключенного.

Акос немного думал об отце после его смерти. Иногда эти мысли вторгались в его сознание, но Акос переключал внимание на серьезную миссию по спасению Айджи. Это обещание он дал отцу. Но в этом месте, голодный и сбитый с толку, Акос не мог препятствовать воспоминаниям. Ему вспоминались неуклюжие жесты Аосы, то, как он смахивал со стола вещи или случайно натыкался на голову Айджи. Он пах жжеными листьями и машинным маслом, которым смазывалось оборудование для работы на полях ледоцветов. Однажды Аоса отчитал Акоса за плохую оценку по контрольной, а затем расплакался, когда понял, что довел младшего сына до слез.

Аоса был важным и не сдерживал эмоций, но Акос всегда знал, что отец любит его. Конечно, Акос не раз задавался вопросом, почему он и Аоса так не похожи друг на друга. Акос всегда все утаивал, даже то, что не обязательно было держать в секрете. Это стремление к сдержанности делало его больше похожим на Ноавеков.

Кайра, напротив, лопалась по швам от переполнявшей ее энергии, эмоций, гнева. Это напоминало Аосу.

Может, именно поэтому было так трудно не любить ее.

Вошел Вакрез. Акос понятия не имел, как долго командир находился в его комнате, прежде чем откашлялся. Несколько тиков Акос смотрел на него, а затем тяжело упал на край кровати. Он собирался найти лучший образ для своего токодара, но у него не вышло. Сейчас Вакрез Ноавек выяснит, что к Акосу возвращаются силы, и это вызовет подозрения.

«Черт!» – подумал Акос. Има предлагала броню или стену – защитный барьер между ним и миром. Казалось, ничто из этого не подходило. Что еще можно придумать?

– Ты в порядке, Керезет? – спросил Вакрез.

– Как ваш муж Малан? – Акосу необходимо было выиграть время.

– Он… в порядке, – Вакрез сощурился. – Почему спрашиваешь?

– Он всегда мне нравился, – пожал плечами Акос.

Что насчет льда? Акос хорошо знал лед. Но у него дома лед был тем, чего следует опасаться, а не тем, что могло защитить.

– Он милее меня, – буркнул Вакрез. – Он всем нравится.

– Он знает, что вы здесь?

Как насчет металлической оболочки – вроде спасательной капсулы или поплавка? Нет, Акос знает их недостаточно хорошо.

– Да. Он просил быть с тобой помягче, – ухмыльнулся Вакрез. – Сказал, это может помочь тебе лучше раскрыться. Довольно разумно.

– Не думал, что вам нужно, чтобы я раскрывался, – мрачно произнес Акос. – Вам достаточно порыться в моем сердце. Какая разница, что я скажу? Разве нет?

– Полагаю, что да. Но если ты не станешь намеренно подменять эмоции, их легче будет прочесть. – Вакрез поманил Акоса. – Протяни руку. Давай уже покончим с этим.

Акос закатал рукав, обнажая синие знаки, нанесенные на кожу согласно шотетскому ритуалу. Второй знак был сверху перечеркнут. Так Акос отметил потерю Панцырника, которого убил в погоне за более высоким статусом.

Акос понял, что его мысли возвращаются к тому месту – к полям за ковыль-травой, где растут хрупкие полевые цветы и бродят Панцырники, держась подальше от всего, что излучает много тока. Для того Панцырника Акос был спасением – возможностью отдохнуть от Тока.

Тогда Акос ощутил некоторое сходство с ним, и сейчас это чувство вернулось к нему. Он представил себя зверем с множеством конечностей и твердой оболочкой. Его темные сверкающие глаза были скрыты под выступами панциря.

Затем Акос представил, как от насильственного удара воображаемый панцирь раскалывается надвое. В ту секунду, когда Ток снова ворвался в панцирь, Акос ощутил гул в костях. Вакрез одобрительно кивнул и закрыл глаза, а Акос старался удержать в голове образ так называемой открытой раны.

– Има сказала, что с помощью своего дара пробудит в тебе волю к жизни, используя твою преданность отцу. Керезету, разумеется, а не Ноавеку, – сказал Вакрез. – Вижу, ей удалось.

Акос удивленно глянул на Вакреза. Воспоминания об Аосе – это дело рук Имы? Или просто совпадение? Во всяком случае, ему повезло.

– Похоже, тебе нехорошо, – сказал Вакрез.

– Так происходит, когда твой биологический отец заточает тебя в своем доме и морит голодом несколько дней подряд, – огрызнулся Акос.

– Полагаю, ты прав. – Вакрез поджал губы.

– Почему вы делаете то, что он велит?

– Все делают то, что он велит, – ответил Вакрез.

– Нет. Некоторые набираются храбрости и уходят. Но вы… здесь. Причиняете боль людям.

Вакрез прочистил горло.

– Я передам ему информацию о прогрессе.


– Вы сделаете это до или после того, как припадете к земле и поцелуете его ноги? – спросил Акос.

К удивлению Акоса, Вакрез развернулся и ушел, ничего не ответив.



Лазмет сидел за столом у камина, когда Акоса привели к нему снова. Комната была похожа на ту, в которой Лазмет нашел Акоса в тот день, когда тот пробрался в поместье: панели из темного дерева, отражающие изменяющийся свет фензу; мягкие ткани мрачных тонов; практически все поверхности заняты книгами.

Лазмет трапезничал. Перед ним лежала запеченная смертоптица, приправленная обугленными листьями ковыль-травы, с поджаренными панцирями фензу. Живот Акоса заурчал. Ведь не так сложно будет стащить немного еды со стола и сунуть в рот? Правда? Риск стоит того, чтобы ощутить вкус чего-то незасоленного, вяленого или пресного. Как же давно…

– Это как-то по-детски, вы не находите? – наконец выговорил Акос, после того, как сглотнул слюну. – Дразнить меня едой, когда морите меня голодом?

Акос знал, что это не его отец. Не в том понимании, в каком был Аоса Керезет, который научил его застегивать пуговицы на кухлянке, управлять поплавком и как зашить унты, если отошла подошва. Аоса называл Акоса «Младшее Дитя», но он не догадывался, что сын перерастет всех. Аоса умирал, зная, что не смог спасти Акоса от похищения, хотя старался сражаться.

А Лазмет обращался с сыном так, будто хотел разобрать его на части и собрать заново. Как будто Акос был предметом изучения, который разбирали на уроке по естественным наукам, чтобы посмотреть, как он устроен.

– Я хотел посмотреть, как ты отреагируешь на еду, – пожал плечами Лазмет. – Чтобы понять, животное ты или человек.

– Вы поставили конкретную задачу перед Имой Зетсивис. Она должна изменить меня, – ответил Акос. – Какая разница, кем я являюсь до изменений, если вы определяете то, кем я стану?

– Я человек любопытный.

– Вы – садист!

– Садисту доставляют удовольствие страдания. – Лазмет поднял вверх указательный палец.

Его ноги были босыми, а пальцы зарывались в мягкий ковер.

– А я от этого удовольствия не получаю. Я – исследователь. Я нахожу удовольствие в обучении. Это не боль ради боли.

Лазмет поднял с колен салфетку, накрыл ею тарелку и вышел из-за стола. Теперь, когда Акос не видел еду, ему стало проще противостоять желанию на нее наброситься.

Има сказала Акосу притвориться, что его противостояние ослабевает. Это и было целью встречи – доказать Лазмету, что его методы работают, но не слишком очевидно, чтобы старик ничего не заподозрил.

Има помогла Акосу снова встать на путь. После смерти Ризека он жил бесцельно, ведь вместе с ним умерла и надежда на спасение Айджи. У Акоса не было позиции, миссии и плана. Но Име удалось вывести его на путь к конкретной цели, по которому он следовал с тех пор, как попал на шотетскую землю. Он убьет Лазмета. Все остальное не имеет значения.

Акос предал Туве. Оставил Кайру. Он лишился фамилии, судьбы и личности. Ему некуда было возвращаться и нечего терять. Так что он обязан был принести какую-то пользу.

– Выходит, ты тувенец? Я так слышал, – спросил Лазмет. – Я всегда считал откровенный язык легендой. Или в крайнем случае преувеличением.

– Нет, – ответил Акос. – Я обнаруживаю в нем такие слова, о существовании которых даже не подозревал.

– Мне всегда было интересно, – продолжил Лазмет. – Если ты не знаешь термина, обозначающего какое-либо явление, неужели ты можешь о самом этом явлении знать? Может ли в сознании жить то, что человек не в силах описать словами? Или нет?

Лазмет поднял бокал с чем-то темно-фиолетовым и сделал глоток.

– Вероятно, ты единственный можешь знать ответ, но сформулировать его ты не в состоянии, – с издевкой произнес Лазмет.

– Считаете, я тупой? – спросил Акос.

– Считаю, в тебе функционируют только механизмы выживания, а на остальное тебе энергии не хватает, – ответил старик. – Возможно, если бы твой организм сейчас яростно не боролся за жизнь, ты бы показал себя более интересной личностью. Но мы имеем то, что имеем.

«Я стараюсь показаться тебе «интересной личностью» лишь потому, что не хочу, чтобы ты меня убил», – подумал Акос.

– В огрианском языке есть слово «киерта», – начал Акос. – Это – переворачивающая жизнь правда. Именно она привела меня сюда. Знание о нашем родстве.

– Родстве… – усмехнулся Лазмет. – Я – твой родственник лишь потому, что переспал с женщиной, которая отдала тебя оракулу? У всех в этой несчастной галактике есть родители. Это трудно назвать великим достижением.

– Тогда почему вас интересовал цвет моих глаз? – спросил Акос. – Зачем вы позвали меня сюда и снова со мной говорите?

Лазмет промолчал.

– Зачем вы… – Акос шагнул ближе к Лазмету. – Сделали из Ризека убийцу?

– Мы называем убийцами тех, кто нам не нравится, – ответил Лазмет. – Все остальные – воины, солдаты и борцы за свободу. Я обучил сына сражаться за свой народ.

– Зачем? – Акос наклонил голову. – Какое вам дело до его народа? До вашего народа?

– Мы лучше их. – Лазмет громко поставил бокал на стол и встал. – Мы исследовали просторы нашей галактики, когда они еще имена свои не придумали. Мы понимаем, что ценно, что прекрасно и что важно. А они все это выбрасывают. Мы более сильные, гибкие и изобретательные. Каким-то образом им удалось опустить нас. Но мы не останемся на дне. Они не заслуживают того, чтобы быть выше нас.

– Вижу, вы рассуждаете о шотетском народе, как о себе самом, – отметил Акос.

– Уверен, у тебя есть свои идеалы, судя по этому блеску твоих глаз, – слегка ухмыльнулся старик. – А у меня есть кое-что еще.

– И… что же это? Жестокость? Любопытство?