Сущность

Она никогда еще не испытывала такой ужасной боли, но больше не плакала – теперь боль заставила ее стиснуть зубы и так крепко зажмурить глаза, что она уже ничего не могла видеть.

– Мы везем ее в больницу! – сказала мама бабушке, и, открыв глаза, Меган увидела, как бабушка протягивает ей полотенце для рук, полное кубиков из льда.

Мама уронила мокрое, окровавленное полотенце на пол, взяв новое.

– Держи, – сказала она. – Крепко прижми к порезу, чтобы остановить кровь. Как думаешь, ты сможешь встать?

Кривясь от боли, Меган кивнула. От холодного льда ей стало немного лучше.

– Побудь здесь с Джеймсом! – крикнула мама бабушке. Та в ответ кивнула.

Папа и мама, поддерживая Меган под мышки каждый со своей стороны, помогли ей встать с унитаза. Она поднялась, нагнувшись, чтобы полотенце со льдом оставалось прижатым.

– Держи ее, чтобы она не упала, – сказала мама папе и, наклонившись, взяла у дочери полотенце, чтобы та смогла выпрямиться.

Меган натянула джинсы, и мама снова прижала его к ране. Боль пронзила ногу, как молния, и девочка пронзительно взвизгнула.

– Хочешь, я понесу тебя? – спросил папа.

Меган кивнула.

– Да, наверное, так будет лучше, – быстро согласилась мама. – Иначе кровь начнет фонтанировать.

– Заведи фургон и открой боковую дверь, – сказал папа и, крякнув, поднял Меган, одной рукой поддерживая ее затылок, а другой – согнутые колени.

Она видела, как по его руке из ее раны безостановочно течет кровь и образует на полу пугающего вида лужи. Протянув руку к бедру, Меган сильнее прижала к порезу полотенце со льдом, пока ее мама бежала через дом к фургону на подъездной дороге.

– Меган? – с тревогой в голосе сказал Джеймс.

– Со мной все будет хорошо, – успокоила она брата, хотя сама понятия не имела, так ли это или нет. Кровотечение все никак не останавливалось и даже не уменьшалось, и это было очень страшно. Неужели она разрезала какой-то крупный сосуд? А вдруг она умрет?

– Где дедушка? – спросила Меган, когда папа нес ее по коридору.

– Мы не знаем, – признался он.

– Он умер? – Может быть, поэтому она и начала себя резать.

Это был на редкость прямой и откровенный вопрос, и ответ ее отца был таким же откровенным.

– Этого мы не знаем.

«Это сделал дом», – подумала Меган. Ей и Джеймсу следовало держать язык за зубами.

Я убью вас обоих.

Хотя они и уехали из него, им не следовало раскрывать его секреты. Теперь им придется за это заплатить. Меган заплакала, хотя и не смогла бы сказать, плачет ли из-за дедушки, от боли в ноге или вообще от всего того, что происходит.

Двигатель уже работал, боковая дверь была открыта. Мама находилась в салоне, укладывая полотенца на заднее сиденье.

Родители опустили на них Меган. Они не знали точно, как ее пристегнуть, и у них не было времени разбираться, так что мама просто села на пол рядом с ней, чтобы не дать ей упасть, а папа захлопнул боковую дверь, сел на водительское сиденье, быстро выехал задним ходом с подъездной дороги на улицу и рванул вперед.

По дороге в больницу у Меган начала кружиться голова. Ей вдруг стало тяжело и дальше держать глаза открытыми, и она на минуточку их закрыла.

После этого образы и звуки стали прерывистыми: они то ненадолго возникали, то уходили опять. Одни из них оставались в ее памяти, другие сразу же забывались. Кресло на колесиках. Койка. Занавеска. Врач. «Она потеряла много крови». Укол. Плачущая мама. Телевизор. Рекламный ролик. Медсестра. Свисающий с крюка пластиковый пакет с отходящей от него трубкой. Звук зуммера. Папа, сидящий на стуле и смотрящий на нее. Джеймс. Бабушка. Два разговаривающих врача. Мама. Папа. Мама.

Наконец все утряслось. Меган находилась в больничной палате, был день. Солнце светило в окно, находящееся слева от нее над койкой, на которой лежал какой-то храпящий старик.

– Она пришла в себя, – взволнованно сказала мама, и, несмотря на слабость, Меган невольно улыбнулась. Слышать ее голос было так приятно. Папа тоже был здесь, он смотрел на нее сверху вниз, потом появилась медсестра, улыбнулась и сказала Меган, что все будет хорошо.

Она явно потеряла много крови, поскольку действительно разрезала какую-то артерию, хотя, к счастью, небольшую, иначе бы, вероятно, уже умерла. Врачи все зашили, потерю крови восполнили переливанием и сейчас давали ей какое-то лекарство, чтобы помешать образованию опасных тромбов. Ей придется остаться в больнице под наблюдением врачей еще на несколько дней.

– Сколько?.. – Меган попыталась было заговорить, но в горле у нее пересохло, и вместо слов из него вырвался только хрип.

Медсестра взяла пластиковый стаканчик с водой с подноса, прикрепленного к правому краю койки, и вложила в рот Меган соломинку. Девочка начала пить, и это была самая прохладная, свежая и вкусная вода, которую она когда-либо пробовала. Горло пришло в норму, и она сглотнула, прежде чем попробовать заговорить опять. И на сей раз голос был хотя и слабым, но ясным.

– Сколько времени я здесь нахожусь?

– Со вчерашнего вечера, – ответила медсестра.

С прошлого вечера? Большую часть времени, которое Меган провела здесь, она была в отключке, но ей все равно казалось, что прошло уже несколько дней.

После того как медсестра ушла, в палате, если не считать храпящего старика, остались только они трое. Какое-то время все молчали, потом родители переглянулись, мама откашлялась и очень осторожно, так что было видно – она специально готовилась к этому разговору, тщательно подбирая слова, сказала:

– Солнышко, я знаю, тебе не хочется быть здесь. Я понимаю – тебе тяжело, – и совсем не хочу, чтобы стало еще тяжелее, но у нас с папой есть кое-какие вопросы, которые нам хотелось бы тебе задать.


Меган знала, о чем мама спросит ее сейчас.

– Я знаю, это был несчастный случай. Прости меня, что напугала тебя и что из-за меня ты так глубоко разрезала ногу. Мне следовало бы сначала постучать. Но, девочка моя, зачем ты вообще это делала?

Меган очень хотелось иметь ответ на этот вопрос, но у нее его не было.

– Я не знаю, – призналась она и заплакала.

Мама подошла к ее койке. Она не могла обнять Меган – к той тянулось слишком много трубок и было подключено слишком много мониторов, – но положила руку на плечо дочери, лежащее на подушке.

– Ничего, – сказала она и пальцем вытерла слезы с ее щек. – Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз, когда тебе станет лучше.

Меган вообще не хотела говорить на эту тему. Раз сейчас разговор откладывался, у нее будет время придумать какой-то ответ, но вряд ли она сможет назвать родителям настоящую причину. «Это делал дом», – снова подумала она. Вероятно, этот ответ был бы наиболее близок к истине.

Меган только что пришла в себя, но уже чувствовала усталость – скорее всего, из-за лекарства – и спросила родителей, не будут ли они против, если она немного поспит.

– Конечно, – сказал папа.

Мама сжала ее плечо, затем вернулась к своему креслу.

– Спи, солнышко.

Когда она проснулась, было время ужина. Медсестра подняла изголовье ее койки, чтобы Меган могла сидя съесть весьма неаппетитно выглядящую еду, стоящую на подносе, который был прикреплен к койке с помощью металлического кронштейна.

Ее родители по-прежнему сидели в креслах, хотя папа сейчас смотрел CNN по висящему на стене телевизору и даже не подозревал, что дочь уже проснулась, пока мама не ткнула его локтем.

Медсестра ушла, и они хорошенько посмеялись над ужасной больничной едой, которую Меган попыталась доесть. О порезах речь больше не заходила, и все происходящее за стенами этой палаты казалось чем-то далеким и не имеющим к ним никакого отношения. Храпевший старик тоже проснулся и, шумно чавкая, уплетал свой ужин. Папа заметил, как дочь посмотрела в сторону соседа, и, встав со своего кресла, задернул разделяющую их койки занавеску. Меган улыбнулась ему.

– Спасибо.

Делать было нечего, говорить было не о чем, так что, съев столько больничной еды, сколько смогла, Меган принялась щелкать пультом от телевизора, прикрепленным к подлокотнику ее койки, ища кабельные каналы, к которым была подключена больница. Выбор был так себе. Несколько телесетей, несколько новостных каналов, несколько спортивных и куча еще каких-то программ, которые Меган не интересовали. В конце концов она сдалась и переключилась обратно на CNN.

– Это мой телевизор, и я собиралась заставить тебя смотреть мою передачу, – сказала она папе, – но сейчас все равно ничего интересного нет. Так что он в полном твоем распоряжении.

Лежать в постели просто так было скучно, и через какое-то время Меган начала мучить совесть за то, что она заставляет скучать и своих родителей, поэтому сказала им, что они могут ехать домой. Они неуверенно переглянулись.

– Я все равно уже устала, – соврала она. – И хочу спать. Вы можете вернуться утром.

– Лично я останусь здесь на ночь, – сказала мама.

– В этом кресле? Поезжайте домой. Со мной все будет хорошо. Присмотрите за Джеймсом и постарайтесь не дать ему влипнуть в неприятности. – Меган сказала это в шутку, но уже в следующую секунду в ее мозгу сами собой, непрошено, замелькали картины: Джеймс режет себя, как это делала она… Джеймс возвращается в их дом, чтобы выкопать на заднем дворе яму… Джеймс в желтой бейсболке, надетой задом наперед, и с ножом в руке.

На лицах родителей тоже читалось беспокойство.

Меган решила сказать то, о чем думала.

– Здесь я буду в безопасности, – тихо пояснила она. – А вы присмотрите за Джеймсом. И за бабушкой.

Ее мама хмуро кивнула.

– Джулиан, – сказала она, – поезжай.

– А как же ты?

– Я буду спать здесь.

– Мама…

– Меган права, – сказал папа.

– Это просто порез… – начала было Меган.

– Нет, это не просто порез. Из-за этого ты и находишься сейчас здесь. Врачам пришлось перелить тебе более литра крови. Они наблюдают за тобой, чтобы помешать образованию тромбов. – Она обвела рукой больничную палату. – Правда, я что-то не вижу особого наблюдения. Не знаю, в чем тут дело, то ли у них не хватает персонала, то ли по какой-то другой причине, но эти медсестры и врачи подходят к тебе совсем не так часто, как следовало бы, и я должна остаться здесь, рядом с тобой, на тот случай, если что-то произойдет.

За ее спиной появилась подошедшая медсестра, и мама смущенно покраснела.

– Простите. Я не хотела…

Медсестра благожелательно улыбнулась.

– Вам не за что извиняться. Я понимаю ваше беспокойство и хочу вас успокоить: введение в ее организм лекарства, блокирующего образование тромбов, – всего лишь мера предосторожности против такого развития событий, которое крайне маловероятно. С вашей дочерью все будет хорошо. Она сейчас здесь только потому, что мы хотим оградить ее от любых, даже самых маловероятных осложнений.

– Вот видишь? – сказала Меган.