Тьма и пламя

Синхелм взмахнул рукой, пытаясь активировать защиту. Но вместо этого вспыхнуло пламя. Жаркое, ослепляющее. Оно заполнило все вокруг, вырывалось из трещин в полу, обратившемся черной выжженной землей. Обнимало колонны, которые тоже меняли свои очертания. Изгибались, поднимали к тревожному, непонятно откуда взявшемуся небу черные обугленные руки-ветви. Будто взывали в немой молитве к богам. Но не были услышаны.

Клубился дым, закрывал обзор, не давал вдохнуть. Заходясь кашлем и пытаясь закрыть лицо рукавом, Синхелм щурился, вглядываясь в даль. Кто-то шел. Не торопясь, бесшумно. Шел по лесу, охваченному агонией. Но не страшился ни огня, ни треска падающих деревьев. Уже не страшился. Ибо был мертв. Это Синхелм твердо знал. Человек, появившийся перед ним в седом дыму, был мертв. Мертв и забыт. Стерт… И не существовало ни горящего огнем взгляда, смотревшего в его душу. Ни окровавленных одежд от оставленных его мечом ран. И той, смертельной, что алела на рубахе, заставляя отводить глаза. Все иллюзия. Происки врагов. Но как могли узнать? Откуда? Ведь не осталось ни одного. Никого, кто выжил бы. Кроме одной.

– Проклятое дитя… – бормотал Синхелм.

И проклят был он, решив подобрать девчонку в том лесу. Неужели она всему виной? Вспомнила? Смогла преодолеть морок? Не может такого быть.

– Здравствуй, брат. Так мы звали друг друга. Помнишь? – произнес стоящий перед ним человек.

Или был он демоном, испытывающим его? Наверняка так и есть. Ибо едва заговорил, как тонкие сверкающие трещины принялись проступать на почерневшем от гари лице и руках там, где они не были прикрыты рваной рубахой. Будто пламя, едва сдерживаемое внутри его, пыталось вырваться наружу, разрушить хрупкую оболочку и поглотить его, Фемира, добраться до живой плоти.

– Тебя нет, – непослушным голосом проговорил Синхелм и отступил на шаг.

– Я перед тобой. – Райан не сдвинулся с места, наблюдая за действиями своего убийцы.

– Тебя нет! Не осталось и пепла! И памяти! Все это – ложь!

– Так что же тогда правда, Фемир? – спросил призрак.

– Тебе не смутить мой разум! Ты не получишь мою душу!

– Ты давно утратил ее, брат мой. В тот далекий день, когда впервые забрал жизнь.

– Нет…

– Ты так долго жил во лжи, что и сам стал верить в нее, Фемир. Вся твоя жизнь – ложь.

– Нет!

– Тогда я не успел сказать тебе, что Арис Брант согласился молчать. Я смог убедить его в тот день. В башне. Убедил, что ты не желал зла. Что ты шел за мечтой. Что лишь ошибся в способе, поддался соблазну.

– Нет! – Глаза Синхелма округлились. Легкие обожгло горячим воздухом, и он отмахнулся от призрака. – Нет! Ты лжешь! Лжешь!

– Арис был добряком. Он поверил. Пожалел. Он ждал тебя. И улыбался тебе. В тот день. Ты помнишь, Фемир? – продолжал Райан, и слова жгли сильнее стихии, полыхавшей вокруг. – Но ты уже принял решение. Сделал свой выбор.

– Он сам виноват, – замотал головой Синхелм. – Сам.

– Верно, – согласился призрак. – Он стоял на твоем пути. Он знал правду. Потому и был виновен. Как и я.

– Ты должен был… Должен! – яростно ткнул пальцем Синхелм, указывая на него.

– Я должен был смириться. Верно. Ведь все, что ты делал, было во благо.

– Да… – обезумевшим взглядом посмотрел на него Синхелм. – Ты должен был просто явиться на суд. Ламон – дурак! Верит всему. Он сохранил бы тебе жизнь. Тебе просто нужно было убедить его, что это несчастный случай. Все знали, что ты не мог контролировать свою силу. Только должен был явиться к королю. Сослали бы, и все… Казни бы не было… Ты сам виноват. Только ты.

– Верно, – эхом согласился Райан, стоя посреди полыхавшего призрачного леса. – Но никто не собирался давать конвою возможность добраться до столицы. Так ведь, Фемир? Ты бы не позволил. Все во благо.

– Все во благо… – вторил ему Синхелм.

– Арис Брант. Райан Дэнвей. И все остальные души, павшие от твоей руки в Томарине, – все они преграждали путь. Твой путь. Великий путь. – Трещины на его лице стали ярче.

– Я сделал это для своего народа! – выкрикнул Синхелм в жажде оправдаться перед восставшим мертвецом. – Я не мог пойти под суд, когда враг наступал! Только я мог защитить королевство! Я! А ты был угрозой. И ты, и Брант! Все. И угроза была ликвидирована. Как и должно. Я поступил верно. Это была оправданная жертва! Мертвые должны оставаться мертвыми! Я все сделал верно.





Глава 53




Тишину в Белом зале нарушали лишь два голоса. Давно смолкла музыка, и казалось, что присутствующие затаили дыхание, не сдвинувшись с места, и наблюдали за происходящим. Удерживая Трин за руку повыше локтя, Кристиан и сам сейчас не сводил глаз с центра огромного заснеженного зала. Негодование вскипало в нем жаркими волнами, но некромант прекрасно понимал, по какой причине Деверукс умолчал о подобном вмешательстве. Но и Лейтон! Когда он успел договориться с дедом?

– Я – твое проклятие, Фемир. И память о тех днях никогда не отпустит тебя. Я буду следовать за тобой, куда бы ни пошел. В твоих мыслях. В твоих снах. В твоем отражении. Я буду стоять у твоего изголовья, слушая, как последний вздох покидает твое тело. И последним, что ты увидишь перед смертью, будет мое лицо, – звучал спокойный голос Райана, надеявшегося, что хватит сил завершить все до того, как он исчезнет. Скоро рассвет…

– Нет… – мотал и мотал головой Синхелм. – Ты – мертв! Тебя нет!

– Ты так уверен в этом?

– Я убил тебя… Я убил тебя… И пепла не осталось. Поэтому – исчезни! Прочь! Прочь!

Тенью стоял неподалеку седовласый Виберт Брант. Старик держался с вызывавшим уважение достоинством, наблюдая за агонией истинного убийцы своего единственного сына.


С другой стороны, у приоткрытой двери, темнела фигура в длинной накидке. Лица далийского ведьмака Кристиан не мог видеть. Низко надвинутый капюшон скрывал его от посторонних глаз. Но и ни к чему это. И так прекрасно был осведомлен в том, что незваный гость служил королю. Сильнейший морок, наведенный на Синхелма, наверняка его рук дело. Никто лучше далийцев не владел этой магией.

Рэйван подумал, что владей он ведьмачьей силой, то навеки оставил бы пресловутого героя королевства под его воздействием. Так же, как и Синхелм искалечил в свое время душу Трин. Но у далийца был иной приказ. И морок пал, отпуская разум убийцы.

Тишина была оглушающей, и ничего, кроме своего прерывистого дыхания, Синхелм не слышал. Не хотел слышать. И не хотел видеть, ослепленный неожиданной белизной зимы, охватившей зал. Он не был в лесу. Стоял посреди Белого зала. Окруженный теми, кто слышал каждое слово. Теми, кто никогда не должен узнать правду. Теми, для кого он до конца должен оставаться спасителем. Героем. Великим Фемиром Синхелмом. Освободителем Камеладера…

И зло охватило его. Жгучее, нестерпимое, оно выжигало руны на коже и призывало огонь. Ненависть к посмевшему заманить в позорную ловушку была так велика, что полностью завладела Синхелмом. Но пол дрогнул под ногами, а звон люстр и зеркал, грозящих разлететься на тысячи осколков, отрезвил его. Синхелм обернулся, слыша за спиной шаги. И теперь смотрел только на человека в простой накидке, шедшего по залу среди расступавшихся гостей. Он остановился неподалеку от Синхелма и скинул капюшон. Ропот прошел по залу, и все присутствующие склонили головы, приветствуя своего правителя.

Ламон не смотрел на подданных, будто сейчас находился один на один со своим генералом. Пол все продолжал дрожать и пульсировать. Многочисленные зеркала и стекла пошли опасными трещинами. Тем не менее король не был в ярости, не был зол. Сейчас, глядя на него, Трин будто видела себя со стороны. Разочарование. Горечь предательства. Это читалось на лице Ламона. Это то, что чувствовала и она, когда узнала правду.

А затем горечь сменилась брезгливостью, когда Синхелм протянул руку, будто и в самом деле мог коснуться венценосного гостя. Ламон знал… Знал, когда отправлялся сюда из Деспина. Знал правду все время, когда отсутствовал Деверукс. Наверное, только это спасло Ард от разрушения и позволило королю совладать с чувствами, держась с таким величием.

– Остался ли кто-то в этом мире, кого ты не предал, Фемир?

– Мой король… Это все ложь! Происки врагов!

Ламон стремительно вскинул руку, обрывая слова генерала. Повинуясь этому жесту, в зал вбежали стражи, ожидавшие знака короля.

– Я дарую тебе посмертное помилование, мятежная душа, – произнес правитель, глядя на молчаливого Райана. – Поскольку предстоит тебе увидеть последний рассвет, милостью нашей озвучиваю повеление немедля.

Ламон гордо поднял голову, и темная корона блеснула в его волосах.

– Пред всеми присутствующими в зале, ставшими невольными свидетелями, повелеваю! Даровать посмертное оправдание Райану Дэнвею – сыну Аркела Дэнвея, ранее обвиняемого в убийстве Ариса Бранта. Повелеваю! Считать Трин Синхелм, ныне – Трин Рэйван, кровной дочерью Райана Дэнвея, с полноправной претензией на наследование рода и земель Томарина. Повелеваю! На основании личного признания Фемира Синхелма и соучастия Фергаса Эрвига в совершенном убийстве заключить обоих под стражу для окончательного вынесения приговора в Деспине.

– Мой король! – снова воззвал к нему Синхелм, падая на колени. – Мой король! После стольких лет… После стольких лет верной службы… Я ведь сделал это для своего народа! Я все сделал верно… Мой король…

– Твой король ведь так глуп! – Губы Ламона презрительно изогнулись, когда он посмотрел на белого как снег подданного. – Поэтому ты будешь осужден перед народом Камеладера. На главной площади Деспина. Как безродный смертный. Лишенный всех званий и титулов. Как предатель и убийца. И твой жалкий сообщник разделит твою участь.

Король едва глянул на бывшего декана боевого факультета Арда, пытавшегося освободиться от уводивших его стражей. Фергас все выкрикивал проклятия в адрес Синхелма, тщетно силясь разглядеть его за рядом гостей. Никто не посмел прервать короля или обернуться вслед за арестованными, выведенными из зала. Сплетни, слухи, невероятные новости еще долго будут греметь в королевстве. Но сейчас каждый из присутствующих гостей молчал.

Глядя, как рассвет окрасил горизонт алыми красками, Ламон обернулся, обращаясь к Трин:

– Я, Ламон Великолепный, благословением светлейшей Лейны король Камеладера, принимаю благодарность Трин Рэйван за бесконечную доброту и мудрость принятого мною решения. И моим величайшим благословением позволяю проститься с отцом.

На этот раз в голосе правителя не было ни привычного пафоса, ни негодования. Пусть и говорил, как обычно, восхваляя себя, но Трин прекрасно поняла, какие чувства Ламон на самом деле хотел передать. И была благодарна.

Рука Кристиана разжалась, отпуская руку девушки. И Трин пошла вперед, не чувствуя ни чужих взглядов, ни чьего-либо присутствия в зале. Спешила она, спешило и солнце, будто соревнуясь с нею. Ей так хотелось остановить время! Но она прекрасно знала, что его всегда будет мало. Она должна отпустить. Должна позволить раненой душе упокоиться, исцелиться в царстве светлой Лейны. Там, где отец сможет наконец встретиться с матерью.

– Прощай, друг мой, – тихо проговорил Деверукс, стоя рядом с внуком. – Прощай…

При звуках его голоса у Кристиана сжималось сердце, а глаза наполнялись горячей влагой, словно у мальчишки, которым был когда-то. Он шумно вздохнул, веля себе обратиться камнем. И тогда ощутил, как рука Деверукса опустилась на его плечо. Без слов, даже не глядя на внука, оставляя ему чувства, что он испытывал.

Трин приблизилась к отцу, боясь коснуться его и разрушить хрупкую оболочку умая, покрытую сверкающими трещинами. Глядела на него огромными глазами, полными слез, понимая, что ни единого слова не сможет произнести. Райан сам протянул руку и прижал ладонь к ее щеке. Улыбнулся как всегда. Улыбнулся, позволяя дочери запомнить его именно таким.

– Моя Трин, – прозвучал дорогой голос, проникая в самое сердце. – Моя дорогая Трин…

Золотом вспыхивали окна под первыми лучами поднимавшегося солнца. И птицы в саду своей песней приветствовали новый день. Новый рассвет. Коснулся он своей благодатью и умая, развеивая остатки тьмы разорванного заклинания. Оболочка опадала прахом, осыпалась под руками Трин, поддавшейся порыву и обнявшей отца. Заключая ее в сверкающие объятия, душа освобождалась, являя свой истинный облик.

Стирались кровь и пепел, стирались раны, наполняя тело Райана легкостью и светом. Трин смотрела на отца, впервые видя его таким – свободным от гари и ссадин. Смотрела и пыталась запомнить каждую черту. Плакала, но не могла остановить поток слез. Пусть. Это не важно сейчас.

– В день, когда ты родилась, цвели яльмары. Я помню этот день. Помню, как впервые взял тебя на руки. Помню каждый миг. И я благодарен богам за счастье узнать, какой прекрасной женщиной ты стала. Ты всегда была нашей радостью. Нашим сердцем. – Райан с нежностью вытер слезы на ее щеках. – Скоро яльмары зацветут вновь, Трин. Это будет твой истинный день рождения. Я надеюсь, что в этот день ты вернешься в Томарин. Ты и Кристиан.

– Я клянусь тебе, что так и будет. Я сделаю это. Клянусь!

– Я люблю тебя, – вновь улыбнулся Райан, чувствуя, что миг прощания настал.

– Я люблю тебя… – эхом повторила Трин, глядя, как все ярче охватывало свечение силуэт отца.

Райан склонился к ней и коснулся губами лба. Его фигура постепенно таяла, исчезая в первых лучах солнца.

– Моя Трин… – донеслись до нее последние слова.

Когда Кристиан подошел к ней и обнял за плечи, Трин вздрогнула, будто очнувшись. Прекрасно зная, что жена чувствовала сейчас, Рэйван держал ее крепко, согревая своим теплом. Без слов. Она и так все понимала.

– В объятиях светлой Лейны да объединятся тосковавшие сердца и да упокоятся скорбящие души, – прозвучал в тихом зале голос короля.





Глава 54