Тот самый парень

И не знаю почему, может, из-за бабочек, но я решаю не сдавать позиций.

Я беру две розы, подношу к лицу, вдыхаю приятный аромат, но не кидаю их в землю.

Не могу.

Я оставлю их.

Собираюсь отвезти с собой. Домой.

Мне жаль, но мне опротивела жестокая реальность.

Хватит с меня.

Поэтому я повторяю мантру, которую говорила себе всю неделю во время похорон, пока все планировала и принимала посетителей.

Не теряйся. Сохраняй контроль. Придай своему лицу уверенное выражение. Переживи все это.

Ты сможешь.

И пока Филипп держит мою руку, кажется, мне все по силам.

Мы отворачиваемся от гробов, останавливаемся лицом к другим людям. Я делаю глубокий вздох, сжимаю зубы, держу голову высоко и прощаюсь с родителями в самый последний раз.

Я и не знала, но, видимо, после того, как я брошу розу в землю, люди, присутствующие на службе на кладбище, должны были подойти и сделать то же самое.

Попрощаться и бросить цветок.

Но они этого не делают.

Они следуют моему примеру.

Когда люди начинают подходить ко мне и выражать свои соболезнования, большинство из них тоже держат в руке по два цветка.

И я понимаю, что собственным поступком определила их поведение.

Я оглядываю кладбище и вижу, что почти все взяли с собой домой по две розы. Для себя. На память…

И это утешает меня больше, чем порхающие бабочки.

Боже, я буду так скучать по ним…

Даже мистер Мак, который подходит ко мне, потому что он зол на Джона, сжимает в руке две розы. Он говорит мне:

– Джей-Джей, ты едешь домой с нами, а не в лимузине с тем придурком Джоном. Не могу поверить, что он просто оставил тебя одну. Те еще родственнички.

Он качает головой Джону вслед и провожает меня к их машине.





Поминки проходят в доме МакКензи. Всем немного легче, худшее позади. Но я знаю, что, когда все уйдут, для меня наступит ад.

Каким бы добрым ни был Филипп, теперь я одна.

По-настоящему одна.

Прошлым вечером дядя Джон предложил переехать к нему в Сиэтл. Я плохо знаю Джона. Я вижу его раз в год, и то – если повезет. Не знаю почему, но они с папой не были близки. Я только слышала, как он говорил, что Джон эгоистичен и беспокоится лишь о себе.

Я никогда этого не понимала, но теперь…

Мама Филиппа не была рада его предложению.

Вот как прошел разговор:

– Джей-Джей останется с нами. Этого хотели ее родители, – уверенно сказала миссис Мак.

– Джей-Джей, тебе восемнадцать. Можешь делать все, что захочешь. Мне кажется, что было бы неплохо тебе уехать подальше от всего этого на какое-то время. Начать все сначала, – сказал дядя Джон, с гримасой на лице глядя на миссис Мак.

Миссис Мак проворчала:

– Ну, не соглашусь. Джей-Джей, тебе нужно остаться с нами. Мы тебя любим, – а потом она расплакалась.

Почему всем вокруг слезы даются так легко? Должно быть, люди считают меня ужасной дочерью, потому что я не проронила ни слезинки с того момента, как вернулась из больницы.


Я просто не могла.

Либо я очень черствая, либо все еще в шоке.

Или со мной что-то не так.

А может, и нет. Мне кажется, все дело в том, что я стала пустой оболочкой.

Мое тело все еще здесь, да, но я уверена, что бóльшая часть меня умерла вместе с родителями.

А за пустую оболочку не стоит драться, поэтому я притворилась, что стала взрослой, и дипломатично ответила:

– Мне нужно остаться здесь и закончить старшую школу, дядя Джон. Возможно, я смогу навестить вас летом.





Становится поздно. Большинство скорбящих разошлись по домам. Несколько минут я сижу одна на крыльце дома Филиппа. Приятно просто сидеть в кресле-качалке, когда не нужно быть вежливой, не нужно говорить: «Все в порядке», в то время как сама я рассыпаюсь на части.

Дэнни заходит через парадную дверь.

Знаю, что я в трауре, но, несмотря на мои жизненные перипетии, этот парень ужасно сексуален.

– Привет, – говорит он.

– Привет, – отвечаю я. – Пожалуйста, не спрашивай, как я, иначе я тебе врежу. Я устала лгать и говорить, что все хорошо.

– Знаешь, мы с Филиппом насчитали, что тебе задали этот вопрос сто шестьдесят семь раз. А потом сбились со счета.

– Похоже на то.

Он улыбается мне.

– Ну, так как ты?

Я закатываю глаза.

– Нормально.

Филипп сказал мне, что драка Дэнни и Джейка была несильно жестокой. Очевидно, Джейк получил фингал, и то так сказал источник информации. Я так рада, что Дэнни не пострадал. Филипп оказался прав насчет этого. Мне нельзя было позволять ему рисковать получить травму по такой глупой причине. То есть, если я чему-то и научилась благодаря этому испытанию, так это тому, что жизнь может перемениться в мгновение ока.

Дэнни берет меня за руку, помогает встать и обнимает. Я чуть ли не таю на его груди. Потом он поднимает мой подбородок и крепко целует.

Мгновенно мой мозг теряет способность соображать. Впервые за многие дни он наконец перестал думать.

Теперь это мой вид терапии.

Так приятно целовать Дэнни. Я правда надеялась, что мы снова поцелуемся. То есть по телефону казалось, что он этого хотел, но делаем мы это впервые.

– Ты отлично держалась на протяжении всей церемонии, Джей. Я горжусь тобой. Честно, не знаю, как ты справляешься. – Он улыбается и подмигивает мне. – Но я всегда знал, что ты не изнеженная плакса.

– Не всегда, – говорю я, намекая на его мнение обо мне, когда он только переехал сюда.

– Ну, почти. В любом случае, ты быстро переубедила меня.

Я улыбаюсь несмотря ни на что и чувствую, как в моей броне появляется трещина.

– Спасибо, Дэнни.

– Серьезно, как ты держишься? Обойдемся без фальшивых ответов в этот раз.

– Честно, не знаю как, Дэнни. Но когда ты меня только что поцеловал, я впервые за многие дни почувствовала себя живой.

Он широко мне улыбается и притягивает для еще одного долгого поцелуя.

Потом говорит:

– У нас не было возможности поговорить о вечеринке. Я не знаю, что ты думаешь по этому поводу.

– Эм, ну, ты же сказал по телефону, что дело не только в ревности Джейка, но, наверное, мне было немного неловко рядом с тобой. Я не знала, о чем думаешь ты.

Он обхватывает руками меня за талию и крепко обнимает. Эти объятия отличаются от тех, что я получала весь день. Когда меня обнимали другие, соприкасались только плечи и руки. Сейчас соприкасаются наши бедра, животы и вам кажется, что тела сливаются воедино.