Туман над темной водой

Вытащив из штанов ремень, он неловко стянул поверженному противнику руки и обвел глазами поляну. Женька и Беспалов боролись неподалеку от палаток. Преступник вдруг ловко вывернулся, вскочил на ноги, бросил Женьке в лицо горсть земли, отпрыгнул в сторону, развернулся, достав из кармана пистолет, навел его на Макарова. Стоящий на коленях Женька тер руками глаза, и его совершенно точно нужно было спасать. Веретьев быстро ощупал лежащего на земле Шевелева. Нет, второго пистолета не было.

– Встанешь – вернусь и сломаю шею, – тихо сказал он и тоже вскочил, прыгнул через костер, перекатился, делая подсечку, сбивая с ног Беспалова.

Тот начал падать и одновременно стрелять. Черт-черт-черт, сейчас перебудит весь лагерь. Главное, чтобы под пули не выскочили женщины. Движения были заученными и четкими. Сейчас Веретьев «работал», действуя исключительно на инстинктах. Был не человеком, а машиной. Все, чему его когда-то учили, всплывало даже не в памяти, а в четких движениях рук, ног, головы, каждой мышцы тела.

Раз – и пистолет, выбитый из руки, отлетел куда-то в сторону. Два – и преступник снова лежит на земле. Три – и он полностью обездвижен. Из остальных палаток уже выскакивали разбуженные парни, спросонья пытавшиеся понять, что здесь происходит.

– Погоди, у меня наручники есть. – К командиру подбежал отплевавшийся от земли Макаров, ловко защелкнул браслеты на запястьях отчаянно ругающегося Беспалова. – Все, этот готов.

Веретьев повернулся к оставленному им Шевелеву. Тот, явно не оценив угрозы, пытался со связанными руками подняться на ноги. Впрочем, внимание Веретьева привлек не он, а Таня. Она стояла у медицинской палатки и целилась из пистолета, а мишенью была выскочившая на шум Ирина.

– Таня, стой. Не сходи с ума. Положи пистолет. Он заряжен, – тихо сказал Веретьев, делая знак всем остальным не двигаться.

До девушки было всего несколько шагов, и Веретьев видел яростный блеск ее безумных глаз.

В голове мелькнул мгновенный расчет действий: прыжок, подсечка, захват руки, чтобы выпущенная пуля в случае чего ушла в небо. Но его словно парализовало оттого, что от точности этого расчета и его, веретьевских, умений, кажется, сейчас зависела Ирина жизнь.

Нет, прыгать нельзя. Она слишком близко к Ирине, если успеет выстрелить, то почти в упор. Пальцы на рукоятке пистолета побелели.

– Таня, – голос звучал вкрадчиво, – посмотри на меня. Я сейчас подойду и тебя обниму. Хорошо? Ты очень напугалась, и я тебя успокою. Посмотри на меня, Таня. Та-а-а-аня.

Девушка повернула голову и подняла на Веретьева полные муки глаза. Пистолет в ее руке дрожал.

«Отпрыгни в сторону, спасайся», – мысленно приказал Веретьев Ирине, но она стояла неподвижно, словно загипнотизированная смотрящим на нее черным зрачком пистолетного дула.

– Иди ко мне, моя хорошая. – Веретьев протянул руку, словно приглашая Таню на танец. Та сделала шаг в его сторону, но тут Шевелев все-таки сумел подняться на ноги и побежал. Никто из поисковиков даже не пошевелился, словно замерев от разворачивающейся перед ними картины.

– Игнат, Женя, – коротко приказал Веретьев и снова уставился в глаза Тане.

Впрочем, секунды, на которую он отвлекся, было достаточно, чтобы потерять наметившуюся между ними связь. На лице Тани мелькнуло отчаяние, она вздернула подбородок, повернулась и выстрелила.





Глава 7




Почему-то в тот момент, когда смерть кажется неминуемой, на человека снисходит полное спокойствие. Это не безразличие к своей судьбе, нет. Это четкое понимание, что изменить уже ничего невозможно, а значит, бояться бессмысленно. В чувстве освобождения от страха, пожалуй, даже было что-то приятное, по крайней мере, Ирина встретила его с облегчением.

До той самой минуты, как ей в лицо уставилась черная точка пистолетного дула, Ирина волновалась обо всем сразу: о бандитах, угрожавших ее ребенку, об уходе с работы, о таянии денег на банковском счете, о сбежавших зэках, о том, нет ли в лесу змей, о сложных отношениях с родителями, для которых она всегда была как будто на периферии.

Нет, папа и мама, несомненно, любили ее, но для них на первом месте была их наука, на втором – маленький ухоженный домик в Германии вкупе с кругленьким банковским счетом и понятной и предсказуемой жизнью. А уже во вторую очередь они думали о своей взрослой, разумной, состоявшейся в жизни дочери, которая даже умудрилась выйти замуж и родить ребенка, а что развелась, так с кем не бывает.

В последние несколько дней Ирина также очень боялась растущего в ее груди нового чувства, которое было ей не очень знакомо. Она подозревала, что оно называется влюбленностью, и от этого боялась еще больше, потому что единственная любовь, существовавшая в ее жизни до этого, ничего, кроме боли, ей не принесла.

Сейчас, на пороге смерти, за секунду до выстрела, Ирина не боялась уже ничего. Даже за остающегося сиротой сына ей не было страшно. Откуда-то изнутри зрело понимание, что сидящая сейчас в палатке с ребенком Надежда Александровна, пережившая свою страшную потерю, сумеет стать Ване опорой.

Пожалуй, на девушку с пистолетом в руках, бледную, с горящими глазами и прокушенной губой, она смотрела даже с некоторым любопытством. Каково это – держать на мушке живого человека и знать, что его жизнь полностью в твоей власти? Каково прислушиваться к голосу черного демона, пожирающего тебя изнутри, имя которому ревность? Каково ощущать растянутость мига, который отделяет тебя от того, чтобы стать убийцей?

Тело было словно погружено в пушистую, немного свалявшуюся вату, в какую в ее детстве убирали до следующего Нового года елочные игрушки. Испытывая блаженство от отсутствия страха, сквозь эту вату Ирина видела, как шевелятся губы стоящего напротив Александра, но не слушала, что именно он говорит. Это сейчас было совсем неважно.

Как в замедленной съемке Ирина наблюдала, как повернулась на этот голос Татьяна, сразу стало теплее, потому что теперь ее не прожигал арктическим холодом ненавидящий взгляд девушки. Боковым зрением она заметила какое-то движение, сквозь все ту же вату услышала, как Александр коротко приказывает что-то своим друзьям, заметила, как неловко дернулось, смещаясь, дуло пистолета.

Потом раздался выстрел, отчего-то совсем негромкий. Это было странно, потому что Ирине казалось, что уход из жизни должен сопровождаться большим шумом, и немного обидно из-за того, что даже шумихи при смерти она оказалась недостойной. Она закрыла глаза и прислушалась к собственным ощущениям, но больно нигде не было. Ни в груди, ни в животе, ни в голове. Ну, и куда это ее, спрашивается, ранили? С закрытыми глазами она ощущала собственную невесомость, но отчего-то не падала, а продолжала стоять под деревом, под которым ее застала внезапная атака Татьяны. В этом было что-то неправильное, убитым полагалось лежать, а не стоять, поэтому, немного подумав, Ирина, как была с закрытыми глазами, тихонечко опустилась на влажный мох.

Где-то в другой Вселенной, в той, в которой она была до смерти, кричали и, кажется, бегали люди. Наверное, ловили ее убийцу. Еще плакала женщина, кажется, Таня, видимо осознавшая, что именно натворила. Таню Ирине было совсем не жалко.

– Ты что, в обмороке, что ли?

Кто-то опустился рядом с ней на колени, поднял ее голову, легонько потряс за плечи. Голос был знакомый, но чужой, не веретьевский. Думать об этом было тоже обидно, а еще мучило легкое любопытство, кого именно ее судьба озаботила сильнее, чем командира поискового отряда, поэтому, несмотря на то что она только что умерла, Ирина открыла глаза. Рядом с ней на коленях стоял Игнат.

– Саш, все в порядке, – крикнул он и даже приподнял Иринину голову повыше, видимо, для того, чтобы Веретьеву было лучше видно. – Воды дать? – теперь он обращался уже к Ирине, которая отрицательно замотала головой, решительно высвободилась из чужих, совсем не ласковых рук и села.

В центре поляны, матерясь и шипя от боли, лежал уголовник постарше, тот самый, который пытался убежать, воспользовавшись переключением всеобщего внимания на мелодраматическую сцену с пистолетом. Из разорванной пониже колена штанины текла кровь. По-прежнему связанные ремнем руки не давали ему возможности схватиться за раненую конечность, поэтому он просто катался по земле, страдая от боли.

Татьяна сидела на земле, закрыв лицо руками, плечи ее тряслись. Рядом стоял Веретьев с пистолетом.

– Хватит рыдать, – то ли попросил, то ли приказал он. – Мы на болоте, и так мокро.

– Я впервые в жизни стреляла в живого человека, – пробормотала Татьяна.


Ее голос из-за сомкнутых ладоней звучал неразборчиво.

– Ты и целилась в живого человека впервые, – сухо сообщил Александр. – Не могу сказать, что я вообще одобряю то, что ты сделала, но не могу не сказать спасибо за то, что ты в последний момент поменяла мишень.

Ирина потерла лоб рукой. Она не очень понимала, что именно произошло. Получается, что Татьяна выстрелила вовсе не в нее, а в убегавшего бандита?

Она встала на ноги, неловко отряхивая джинсы, которые успели намокнуть на попе и теперь были холодные и немного липкие, как лягушка. Из палатки, в которой они ночевали, выглянула Надежда Александровна, словно чтобы убедиться, что все закончилось. Одним взглядом оценила обстановку, вышла наружу, подошла к Ирине.

– Мальчонка не проснулся, – сказала она, – так что не напугался от пальбы и шума. Хорошо в детстве спать, сладко. Пойдем, я тебе свои штаны дам, переоденешься, а то так и простудиться недолго.

– Успокоилась? Больше дурить не будешь? – это Веретьев спросил Татьяну, которая по-прежнему рыдала, сидя на земле.

Ирина не к месту подумала о том, что ее штаны тоже наверняка промокли на попе.

– Да.

– Ну, и хорошо. Рану ему обработай. Еще на хватало, чтобы он тут у нас кровью истек. Игнат, звони полицейским.

Бойцы отряда подвели второго преступника поближе к его раненному компаньону. Расстелили на земле кусок брезента, переложили на него стонущего беглеца, усадили рядом напарника, встали вокруг полукругом. Всхлипывающая Татьяна сходила в медицинскую палатку, принесла необходимое, наклонилась над пациентом. Тот в ужасе отпрянул, хрипя проклятия.

– Не бойся, добивать не буду, – буднично сказала Татьяна, споро разрезала штанину, обнажая бледную волосатую голень.

– Сука…

– Какая есть.

Ирина смотрела во все глаза. Ей казалось, что все происходит не с ней. Как будто она случайно оказалась внутри боевика, как в компьютерной игре-симуляторе, и теперь движется вместе с героями, вот только правил этой игры не знает.

– Испугалась? – К ней подошел Веретьев, нежно погладил по щеке.

Ирина немного отпрянула, покосилась на возящуюся с пациентом Таню. Та, занятая своими делами, похоже, сейчас за ними не следила.

– Если честно, то нет. Мне вдруг показалось, что сейчас все плохое, с чем мне довелось встретиться, исчезнет само собой, и от этого наступило такое облегчение, что сейчас мне даже немного жалко, что ничего не закончилось, и мой бой с жизнью продолжается, и снова надо волноваться, что он неравный.

– «Ему говорят, что окончен бой. И пора вести учет несбывшимся снам. Ему говорят, что пора домой. Дома, по слухам, уже весна», – процитировал Александр. Кажется, это были строчки из песни Максима Леонидова и называлась она «Конь». – Можешь переставать воевать. Теперь за тебя буду воевать я.

– А на мою долю тогда что останется? – улыбнулась Ирина.

– Ждать дома, как и положено жене воина.

– Саша, – она немного понизила голос, чтобы даже случайно не услышали остальные, – а ты мне что, предложение делаешь?

В его глазах отразилось смятение, и Ирине вдруг стало грустно оттого, что он так испугался.

– Ты прости, я понимаю, что время и место не очень подходящие, поэтому официальное предложение я тебе позже сделаю. Как и положено, с кольцом, букетом и вставанием на одно колено, а пока просто ответственно заявляю, что принимаю на себя ответственность за тебя и за Ваню. На всю оставшуюся жизнь. Ты уж прости, что тебя из-за меня только что чудом не убили, но, честное слово, это больше никогда не повторится.

– А как же Таня?

– У меня никогда ничего с ней не было.

– Я понимаю. Ты извини, но это видно невооруженным глазом. Она за тобой бегает, а ты ее не поощряешь, но боишься обидеть ненароком. Саша, это нечестно, это все равно что собаке хвост по частям рубить, лучше уж резко, но за один раз. Понимаешь?

– Ир, честное слово, с этим я разберусь тоже. Я ж не знал, что она может так далеко зайти. Меня до этого было не к кому ревновать, поэтому я даже не думал, что у нее так может резьбу сорвать.

– Ребята сказали, минут через сорок до нас доедут. – К ним подошел Женя Макаров, деликатно покашлял, чтобы обратить на себя внимание.

– Отлично, значит, у нас есть немного времени.

– На что? – Макаров смотрел с искренним непониманием.

– Чтобы поговорить с этими гавриками. У меня имеется к ним пара вопросов.

Веретьев улыбнулся Ирине, словно извиняясь, снова отошел в центр поляны, где уже закончила колдовать над раненым Татьяна.

– Слушайте сюда, – сказал он. – Я не мент, поэтому вопросы буду задавать только те, которые интересуют меня лично. Заставить вас отвечать я не могу, и на ваш новый срок, который вам впаяют за побег, это никак не повлияет. Не сотрудничество это со следствием. Максимум, что могу обещать, – передачу в колонию. Регулярную. Раз в пару месяцев.

– Девушку вашу накажут за то, что она в меня стреляла. Это не самооборона была, – криво усмехнулся уголовник постарше. – Я ж не на нее бежал, а она пальбу подняла. Про это поговорить не хочешь?

– Ну, за ее действия она и ответит, ты за нее не волнуйся, – криво усмехнулся Веретьев. – А у меня денег на адвоката хватит. За это тоже не переживай. Ну что, поговорим? Тебе с этого никакого урону, обещаю.

– Спрашивай. Почему бы и не поболтать на воле. Скоро опять все закончится.

– У нас пропал товарищ. Три дня назад ушел в деревню и не вернулся. По времени это совпало с вашим побегом. Вы его видели? – И Веретьев коротко описал Павла Головина.