Туман над темной водой

– Куда? – Вопрос вылетел раньше, чем Ирина оценила некоторую его неприличность.

Этот человек не был ее мужем, и она не имела никакого права задавать ему никакие вопросы. Зато у него было полное право ходить и ездить туда, куда он считал нужным. Кстати, вот для чего он так спешно отправился за машиной. Ему самому нужно было в Соловьево, и от пришедшей в голову догадки Ирине стало так любопытно, что у нее даже кончик носа зачесался.

– Мне нужно с участковым поговорить, – ответил ей Александр. – Есть парочка вопросов, которые я должен ему задать. Понимаешь?

– Саша, а ты веришь, что эти зэки не убивали Веню? – спросила Ирина. – Ты думаешь, они сказали правду?

– А ты как думаешь?

Похоже, ему правда было интересно ее мнение.

– Никому другому не было никакого смысла его убивать, – задумчиво сказала она. – Ты же его видел, ни для кого из местных он не представлял ровным счетом никакой угрозы. Про то, что он носит беглецам еду, он мог проболтаться. А больше ни про что не мог. То есть только Шевелеву с Беспаловым была нужно заставить его замолчать. А значит, они врут. Это можно понять, им и так грозит дополнительный срок за побег. Зачем же им еще дополнительное убийство на себя вешать?

– Если это убийство действительно совершили они, значит, в доме обязательно есть улики, подтверждающие их вину. В такой ситуации им выгоднее явка с повинной, чем глухой отказ. Срок будет, пусть и ненамного, но меньше. Кроме того, вспомни, что говорил Шевелев. Им правда не было никакой нужды убивать Веню. Они могли просто тихо скрыться, что они и сделали, не привлекая к себе внимания. После убийства вся округа была усеяна людьми в форме, и искать зэков стали с удвоенной силой. Им это совсем не с руки, понимаешь?

Ирина немного подумала и согласилась.

– Но, если Веню убил кто-то другой, значит, у нас здесь, в округе, по-прежнему ходит убийца, – встревоженно сказала она. – И его никто не ищет. И почему он это сделал, непонятно. И Паша тоже так пока и не нашелся.

– Именно поэтому я и еду разговаривать с участковым.

– А можно мне пойти с тобой? А на обратном пути мы вместе заедем в магазин, – попросилась Ирина. – Мне же интересно. Я впервые участвую в детективе, честное слово.

– Нет, нельзя. И именно потому, что это не детектив. – Александр заметил ее вытянувшееся лицо и ласково погладил по голове. – У вас в округе действительно происходит что-то важное и очень страшное. И пока ты не в курсе, что именно, ты не опасна. Понимаешь?

Ирина нехотя кивнула. В его глазах, устремленных на дорогу, таился все тот же замеченный ею в лесу блеск, как будто он не договаривал что-то важное, потому что не хотел, чтобы об этом знали другие. Ее это немного обижало. Что же это, получается, он ей совсем не доверяет?

Впрочем, обладая достаточно легким характером, дуться Ирина не стала. Недолгая проселочная дорога кончилась, и они оказались в Соловьеве. Со времен ее детства поселок остался все тем же, но одновременно и изменился тоже. На месте автовокзала красовался теперь частный магазинчик, а от посадочной платформы осталась лишь бетонная плита с одиноко стоящей на ней скамейкой.

Здание больницы было заколочено, работало только помещение фельдшерско-акушерского пункта. На месте деревянной школы, в которую когда-то давным-давно ходил папа, теперь, наоборот, стояло новое современное двухэтажное кирпичное здание, раскрашенное во все цвета радуги. От его пестроты у Ирины тут же зарябило в глазах.

Магазин местного РАЙПО стоял на своем месте, как и здание детского сада. Некоторые жилые дома совсем развалились, а другие, наоборот, радовали новенькими крышами, крепкими заборами и телевизионными тарелками на стенах. У нескольких многоквартирных домов все так же цвели разбитые цветники и висело на веревках свежевыстиранное белье. Здесь одновременно присутствовало и заметное биение жизни, едва теплящееся в окрестных деревнях, и глухой упадок российской глубинки, из которой стремилась уехать молодежь и в которой доживали свой век пенсионеры, да еще те, кому совсем некуда было податься.

Опорный пункт, владения пожилого и опытного участкового, разумные суждения которого Александр отметил еще во время осмотра места происшествия, располагался рядом с поселковой администрацией.

– Я тут припаркуюсь, – сказал Александр. – Вы с Ванечкой сходите в магазин, тут недалеко. Погуляйте тут, может, мороженое съешьте. Сюда не ходите, я вас потом у магазина подберу. Договорились?

– Боже, какая таинственность, – демонстративно фыркнула Ирина. – Хорошо, Холмс, ваш верный Ватсон выполнит все указания и не будет совать свой длинный нос куда не следует.

– Нос у тебя не длинный, а очень даже красивый, – сказал Александр и в подтверждение своих слов чмокнул ее в кончик носа. – И послушание – это то качество, которое я очень ценю в женщинах.

И снова Ирине показалось, что он сейчас не совсем искренен. Разумеется, не в том, что касалось ее носа, а в чем-то другом.

В магазине она даже растерялась. Такое простое в прошлом действие, как выбор продуктов, казалось теперь неимоверно сложным. Она никак не могла взять в толк, какой вид молока купить, сколько пачек творога, какой жирности сметану. В большие сумки, которые она догадалась захватить с собой, отправился также запас муки и сахара, пара килограммов отборной говядины, яблоки, бананы, груши и виноград для Вани. Ну надо же, в ее детстве в деревенском магазине и думать не думали о таком богатом выборе.

В отдельный экстаз она впала перед полками с гигиеническими товарами. Зубная паста, шампунь, прокладки, запас которых уже подходил к концу и которые она все не решалась заказать Полиекту Кирилловичу, ватные диски и палочки… Всему этому она радовалась, как девочка-подросток, которой родители дали немного карманных денег.

Две полные сумки она вынесла на улицу, предусмотрительно поставив в тенек, на траву, после чего усадила рядом Ванечку и быстро сбегала в магазин еще раз, за мороженым. Вместе с сыном она села на стоящую у магазина лавочку, развернула обертки, отдала Ване вафельный рожок, аккуратно обернутый бумажкой, чтобы не запачкался, и сама тоже вонзила зубы в ванильный белый шарик, от холода которого сразу заломило зубы. М-м-м, как вкусно.

Щурясь от яркого солнца, Ирина наблюдала за сыном, который, болтая ногами, сидел на лавочке и ел свое мороженое, сосредоточенно слизывая с боков сладкие потеки. Вид у него был серьезный, как будто малыш делал большую и очень важную работу. Мешать ему не хотелось. Улыбнувшись, Ирина перевела глаза на поселковую улицу, по которой сновали мальчишки на велосипедах.

Людей было немного. Два мужика, явно со вчерашнего перепоя, внимательно считали рубли, лежавшие на заскорузлой ладони одного из них, решали, хватит ли на опохмел. Две пожилые дамы судачили за жизнь, явно перемывая косточки каким-то соседским кумушкам. Две молодые женщины катили коляски с детьми, оживленно разговаривая при этом. Проехал мотоцикл с коляской, затем дребезжащий на ходу трактор.

Деревенская жизнь текла размеренно и немного сонно. Глаз не цеплялся ни на чем, пожалуй, кроме как на самих этих посторонних людях. После двухмесячного почти затворничества Ирине было очень интересно на них смотреть, замечая стиль разговора, мимику, жесты, ржавчину на велосипеде, немного порванную крышу на коляске.

К магазину подъехала машина, большая черная «Субару». Ирина посмотрела внимательнее, потому что данный вид транспорта был мало подходящим для этой местности. Не ездили здесь на таких машинах. Выпрыгнувший из-за руля мужик в джинсах, футболке и бейсболке был ей смутно знаком, хотя она никак не могла вспомнить, где видела его до этого. Не обращая внимания на людей вокруг, он легко взбежал по ступенькам магазина и скрылся внутри. Интересно, откуда она может его знать?

Внимание Ирины отвлек все-таки перемазавшийся тающим на солнце мороженым Ванечка. Пришлось открывать сумочку, доставать упаковку влажных салфеток, которые она всегда носила с собой, и оттирать липкие ручки и чумазую мордашку. Человек в бейсболке не шел у нее из головы. В его движениях, похожих на шаги огромной кошки, гепарда, было что-то завораживающее и неприятное.

Через пару минут Ванечка был отмыт, и Ирина снова вручила ему мороженое, к которому он тянулся. Опять испачкается, конечно, но не беда, салфеток еще много. Занимавший ее мысли мужчина выскочил из магазина, держа в руке бутылку с водой. Бейсболку он снял и теперь нес в руке, поэтому взгляду Ирины открылось его лицо, невыразительное, совсем неприметное, словно стертое. Такие принято еще называть безликими.

Несмотря на жаркий июньский день, Ирине вдруг стало холодно, так холодно, что даже зубы застучали, а еще загорелась сзади шея, в том месте, где два месяца назад ее стиснули железные мужские пальцы человека без лица. Тот человек, который приходил к ней домой, который сказал, что на ней теперь висит долг бывшего мужа, и она будет обязана его отработать, этот самый человек, который угрожал сделать страшное с Ванечкой, сейчас на ее глазах быстро шел к своей машине, по-прежнему не обращая внимания на людей вокруг, в том числе и на сидящих на скамейке женщину и ребенка.

Господи, только бы он сейчас сел в машину и уехал. Только бы не заметил их с сыном. Вряд ли то, что он вообще здесь, в Соловьево, можно считать простым совпадением. Нет, скорее всего, он ищет именно Ирину и едет к ней в деревню, откуда-то раздобыв адрес. Но пусть он сейчас уедет, потому что тогда у Ирины появится шанс. Она быстро найдет Александра и попросит увезти их с Ваней в безопасное место и спрятать там, где их никто не найдет. Он же обещал, что решит ее проблемы, похоже, сейчас самое время.

Водитель натянул бейсболку на голову, щелкнул брелоком сигнализации, сел в машину. Взревел мотор, машина развернулась, двинулась было к выезду с небольшой площадки перед сельским магазином. Невыразительное лицо мелькнуло в оконном стекле совсем рядом, Ирине захотелось зажмуриться, но она не посмела, оставляя за собой контроль за ситуацией. Во все глаза она смотрела, как, проехав метра два, машина вдруг затормозила, загорелись фонари заднего хода, и «Субару» начала сдавать назад.

– Мама, я доел, и у меня опять липкие ручки, – деловито сообщил ей Ванечка.

Ирина не отвечала, завороженно смотря, как снова открывается дверца автомобиля, появляются обутые в кроссовки ноги, а затем и вся остальная фигура.

– Ирина Сергеевна? Это ведь вы? – мрачно обратился он к ней.


– Я. – Ирина пересадила Ванечку на колени, прижала к себе крепко-крепко, липкие ладошки оставляли следы на ее белой футболке, но она не обращала на это внимания. – Имейте в виду, ребенка я вам не отдам. Если вы приблизитесь, я начну кричать. А тут люди вокруг.

Он вдруг усмехнулся, нехорошо, недобро.

– А вы слишком хорошего мнения о людях, Ирина Сергеевна. Поверьте, если я бы сейчас силой поволок вас и ребенка в машину, никто, вы слышите, никто не пришел бы вам на помощь. Да расслабьтесь, я не собираюсь этого делать.

– А что собираетесь? Снова запугивать меня киднеппингом? Вам нужно, чтобы я вернулась на работу и сделала то, что вы просите? Я не буду этого делать. Если бы собиралась, сделала бы сразу, не устраивая побегов.

– Я собираюсь выполнить данное мне поручение, – угрюмо сказал ее собеседник. – Мне сообщили, где именно вы скрываетесь, и поручили съездить и сказать, что все претензии в ваш адрес сняты. Вы можете вернуться домой и на работу. Ни вам, ни вашему сыну ничего не угрожает. И мы гарантируем, что вас никогда больше не побеспокоят.

Ирине казалось, что она ослышалась. Бандиты, которые довели Димочку до самоубийства, заставившие ее скрываться в деревенской глуши, фактически просили у нее прощения. Она что, действительно может уехать отсюда? Вернуться в свою квартиру, налаженную жизнь, любимую работу? Не прятаться, не вздрагивать от телефонных звонков и эсэмэсок? Но почему?

– Могу я поинтересоваться, почему ваши планы касательно меня изменились? – спросила Ирина.

Прозвучало чуть надменно, как будто она репетировала роль Снежной королевы.

– Мы не знали, что у вас такие серьезные покровители.

– У меня кто?

– Владелец фирмы, которая является основным конкурентом вашей конторы и хотела получить некоторые… преференции в госконтрактах, имеет партнерские связи с очень влиятельным человеком. А тот также работает с Феодосием Алексеевичем Лаврецким, который попросил за вас. Вам о чем-нибудь говорит это имя?

Имя говорило Ирине очень о многом.

– Правильно ли я понимаю, что ваш хозяин, два месяца назад пославший вас меня запугать, теперь отправил вас отозвать свою угрозу, потому что его об этом попросил Феодосий Лаврецкий?

– Ну, не Лаврецкий, а некий их общий знакомый. Очень серьезный и уважаемый человек. Он сказал, что вы находитесь под его патронажем. Когда мы затевали свою операцию, мы, признаться, об этом не знали.

К магазину, визжа тормозами, подъехала «Тойота Лэндкрузер», из-за руля не спеша и с показной расслабленностью выбрался Александр, обошел машину, очутившись рядом с неожиданным визитером.

– Ира, у тебя все в порядке?

– Кажется, да. Господин уже уходит, – сообщила Ирина, безмятежно улыбаясь мужику в бейсболке. – Не буду врать, что была рада вас видеть, но признаюсь, что мне приятно иметь с вами общих знакомых. Саша, этот человек знает Феодосия Лаврецкого.

– Я и Александра Веретьева тоже знаю достаточно хорошо, – сухо сообщил безликий. – И теперь понимаю, откуда растут ноги у этой истории. Ну надо же, а когда вас брали в разработку, то были уверены, что за вами никого нет.

– Ошиблись, бывает, – философски сообщил Александр. – Но во избежание повторных ошибок учти, голубчик, что я тебя хорошо разглядел и очень хорошо запомнил. А если ты меня хорошо знаешь, то, наверное, понимаешь, какие неприятности могут вытекать из этого факта лично для тебя, если я вдруг, даже по ошибке, решу, что что-то не так.

– Я уже сообщил Ирине Сергеевне, что все претензии в ее адрес сняты. Ее больше никто не побеспокоит. Ну, то есть пока вы в ней заинтересованы.

Ирина дернулась.

– Это означает, что ей больше никогда не будет ничего угрожать, – с угрожающей любезностью в голосе сообщил Александр. – А сейчас проваливай. Я позвоню Феодосию и подтвержу, что ты выполнил данное тебе поручение.

Снова заработал мотор, «Субару» рванула с места и очень быстро скрылась вдали сельской улицы.

– Поехали домой? – спросил Веретьев буднично. – Я уже завершил все свои дела. А ты?

– И я, – радостно сказала Ирина, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Здесь у меня дел никаких нет. А вот сегодняшней ночью меня ждет одно очень важное и ответственное дело. И тебя тоже.

По его слегка помутившемуся взору Ирина видела, что он правильно понял, о чем она говорит.





* * *


Ветви сирени били в стекло. Разросшийся куст рос прямо под окном и наполовину закрывал его, нетерпеливо стучал, когда его особенно донимали порывы ветра. Сегодняшняя ночь была как раз ветреной, по прогнозу завтра обещали дождь, а вместе с ним и спад аномальной жары, возврат к климатической норме их региона – плюс восемнадцать. Уходящего жара, которым, казалось, дышала земля, Веретьеву было немного жаль.

Когда-то давно он очень любил лето. На каникулы его отправляли к бабушке, в такую же точно русскую глубинку, как эта. Его отец был младшим ребенком в семье, в которой воспитывалось еще шесть сорванцов, и бабушкин дом всегда был полон внуков, которые гроздью свешивали головенки с хорошо протопленной печки, на которую бабушка загоняла их после рыбалки, когда они приходили промокшие до нитки и продрогшие до костей.

Странно, но они никогда не простужались, даже если сидели в холодной воде до посинения и возвращались со стучащими зубами. Теплая печка лечила все. А может, лучшим лекарством было парное, теплое еще молоко, от которого пахло клевером. Или бабушкины руки, с шершавыми, заскорузлыми, грубыми пальцами с выступающими косточками, ласковее которых, казалось, нет ничего на свете.

Папа был самым младшим, а значит, и Сашка Веретьев тоже, и бабушки не стало, когда он был еще совсем маленьким. Лет восьми-девяти от силы. Его по инерции еще отправляли в деревню на лето, вот только без бабушки она утратила все свое очарование. Казалось, даже молоко теперь пахло не цветами, а навозом. И печку летом никто не топил, предпочитая готовить на газовой плите, которая стояла в коридоре. И по головам детей никто не гладил, потому что тетке было совсем не до этого. Накормить и обстирать всю ораву – это не ковер в городской квартире пропылесосить, как она говорила Сашкиному отцу, пеняя на то, что на нее опять повесили всех детей.

Из-за этих постоянных попреков Веретьеву-младшему даже в деревню ехать не хотелось. Нет, конечно, там было классно. И ночная рыбалка, и охота на раков, и печенная в костре картошка, и страшилки, которые так сладко рассказывать друг другу, сидя на окраине деревенского кладбища. И друзья. Но бабушки не было, и ее ласки тоже, а теткины попреки были. И очень скоро ездить в деревню Веретьев перестал.

Тепло печки, запах молока и бабушкины руки, так же как и жар, поднимающийся от растрескавшейся сухой земли, нагретой на солнце, он почему-то больше никогда не вспоминал. Жадные трещины, всплывающие в памяти, всегда были связаны лишь с войной, на которой ему довелось побывать. От них пахло не летом и солнцем, не прибитой пылью, а кровью, жаждой, потом и потерей. С той поры Веретьев никогда не любил жару, слишком очевидно напоминающую о его военной жизни. От жары он укрывался в прохладе лесов, увлекшись поисковым движением. И вот спустя столько лет вдруг получал наслаждение от давно забытой и вновь нахлынувшей на него прелести деревенского лета. Жаль, если пойдут затяжные дожди. Оказывается, он любит жару.

В своем теле сейчас он тоже ощущал ровный, давно забытый жар еще не до конца схлынувшей страсти. Источник этого жара сейчас тихо спал, пристроив медовую голову у Веретьева на плече. Было что-то символичное в том, что их первый раз случился не в постели, а на деревенском сеновале. Они поднялись туда, убедившись, что Ванечка спит, и, как оказалось, совершенно правильно сделали, потому что иначе они совершенно точно разбудили бы ребенка.

Веретьев стонал и рычал, будучи не в силах сдерживаться. Его пальцы тискали, мяли, гладили, сжимали, исследовали совершенное Иринино тело, открывавшееся ему как новая земля первооткрывателю. Он шел по этой земле, стараясь проявлять осторожность и сдерживать обуревающее его бешеное любопытство, и не мог, ускоряя ритм шагов, торопясь узнать, что скрывается за следующим поворотом.