Воображаемый друг

Но, добравшись до развилки, она увидела других оленей, преграждающих путь.

Мэри Кэтрин затормозила у знака «стоп». В зеркале заднего вида отражалась оленья семья, которая, как оказалось, шла за ней по пятам. Куда ни глянь – везде олени. Не пускают ее домой. В итоге осталась только одна дорога, ведущая в нужном направлении.

К Лесу Миссии.

По ней и поехала Мэри Кэтрин. Поравнялась со строительной площадкой «Коллинз Констракшн». Развернула машину и увидела их. Десятки оленей медленно шли ей навстречу. Угрожая протаранить машину рогами. Мэри Кэтрин нажала на клаксон.

– Убирайтесь! – прокричала она.

Олени не остановились. Не разбежались. Они продолжали медленно надвигаться. У Мэри Кэтрин не оставалось выбора. Открыв дверь, она вышла в морозную ночь. Олени бросились к ней. Мэри Кэтрин перемахнула через забор, окружавший стройку, и приземлилась в грязь. Олени остановились перед забором, просовывая рога через металлическую сетку.

Мэри Кэтрин бросилась в Лес Миссии.

Она уже перестала понимать, сон это или явь. Молилась, чтобы это был сон. Молилась, чтобы проснуться у себя в кровати и никогда больше не допускать тех мыслей. Чтобы не садиться за руль после полуночи. Чтобы не брать у Дага в рот. Молилась, чтобы это оказалось каким-нибудь жутким кошмаром, а она – все еще достойной любви.

За ней увязывалось все больше оленей. Разбегаясь, как тараканы по свежевымытому кухонному полу. Она неслась, сама не зная куда, в надежде увидеть знакомую тропинку. Пробежав мимо старого холодильника, она очутилась в тоннеле.

Мэри Кэтрин уронила телефон. В тоннеле висела непроглядная тьма, под ногами хлюпала талая вода. Наклонившись, она выудила телефон из лужи. Встряхнула. Ничего не произошло. Она вознесла мольбу о свете. Вытерла телефон о комбинезон. И тут он ожил.

Тогда-то она и увидела оленей.

Десятки оленей.

В угольной шахте.

– А-а-а-а! – закричала она.

И бросилась бежать. Освещая себе путь телефоном. Пока не выбралась на поляну, залитую лунным светом.

Мэри Кэтрин увидела домик на дереве. Вспомнила, как этим вечером нашла там Кристофера. Он схватил ее за руку, и с его руки стек жар, отчего у нее и образовались эти мелкие волдыри. Волдыри были теплыми. Как, наверное, тепло и в домике. Да. Ей нужно туда. В домике она согреется и спрячется от оленей. Мэри Кэтрин кинулась к домику как раз в тот момент, когда олени уже высыпали на поляну. Забралась по лесенке. Открыла дверь и заглянула внутрь. Пусто. Мэри Кэтрин оглянулась и увидела оленей, кружащих вокруг нее, как акулы в аквариуме.

Тогда она начала молиться.

Вознося молитву Господу Богу, она подняла голову и увидела за облаками звездную россыпь. Небо прочертила падающая звезда. Когда-то миссис Рэдклифф объясняла, что каждая падающая звезда – это чья-то душа, летящая на небеса. От этого воспоминания Мэри Кэтрин успокоилась. В Общинном католическом центре она с детства посещала уроки катехизиса и слушала рассказы об Иисусе. Господи, как же она полюбила Иисуса – всем сердцем. Ребенком она еще не знала, что у каждого человека есть такая вещь, как «тело», и что оно способно на грязные поступки. Вот бы сейчас превратиться в ту маленькую девочку. Чистую и помыслами, и делами. Она пошептала молитву и перекрестилась на заключительной строчке.

– Но избави нас от лукавого. Аминь.

Как только Мэри Кэтрин захлопнула дверь, ей тут же полегчало. Стало тихо и спокойно. Не все еще потеряно. Бог мог сделать так, чтобы она сбила оленя, но не сделал этого. Он просто сделал ей предупреждение, и Он же и привел ее в детский домик на дереве. Чтобы напомнить: любовь должна быть чистой, как у ребенка. Потому что дети не попадают в ад.

цап-цаРап цап-цаРап цап-цаРап

Судя по звукам, олени пока оставались снаружи и достать ее тут не могли. Мама будет спать еще несколько часов. Так что можно просто поставить будильник на телефоне и подождать, пока олени уйдут. А потом спокойно вернуться домой. Да. Так она и поступит. Подремлет в домике на дереве. А утром вернется к маме и будет в безопасности, как младенец.

цап-цаРап цап-цаРап цап-цаРап

Не обращая внимания на оленей, Мэри Кэтрин поставила будильник, чтобы он зазвонил через два часа. Положила голову на пол и внезапно почувствовала себя уютно, словно ребенок в люльке. Тепло и безопасно, словно ее обнимал сам Иисус. Держал за плечи, как в кино. Говорил, что прощает ее. Любит ее. Она свернулась калачиком, и засыпая, видела сон, будто Иисус что-то шептал ей на ухо. Голос у него был мягкий.

Почти женский.





Глава 47




Кристофер сел в постели. За окном, в Лесу Миссии, хозяйничал ветер. Голые ветви качались из стороны в сторону, как руки молящихся в церкви. Он почувствовал, как от ветра зашевелился зуд.

В ожидании, когда проснется город.

Кристофер глубоко вздохнул и попытался успокоить мысли. Из-за последнего путешествия на воображаемую сторону зуд намного усилился. А еще пришла боль. Кристофер уже привык к носовым кровотечениям и мигреням.

Но такой жар все-таки пугал.

Жар поднимался от его кожи, словно пар от раскаленного асфальта. Температура росла, пока город не начал готовиться ко сну. Кристофер словно чувствовал, как в домах гасят огни. Выключают телевизоры. С наступлением тишины температура немного снизилась. Зуд успокоился. Мелькание карточек перед глазами замедлилось – большая часть города уже погрузилась в сон. Но Кристофер понимал, что, стоит людям проснуться – карточки снова замелькают в мозгу со скоростью работающего перфоратора. Этого допустить нельзя. Сегодня надо сосредоточиться на одной-единственной вещи.

Нужно найти послание, оставленное ему в школе Дэвидом Олсоном.

Но как добраться до школы, вот вопрос.

Кристофер не знал, какая именно у него температура, но был уверен: достаточно высокая, чтобы мать не отпустила его в школу. Поэтому он кое-как встал с кровати и потащился по коридору. На цыпочках прокрался мимо спящей матери в ее ванную. Залез на раковину, открыл аптечный шкафчик и достал с верхней полки баночку с аспирином. Кухонные запасы лекарств уже давно были им освоены. Сейчас он прихватил и другие флаконы и пузырьки. Не только аспирин. Годился и адвил, и тайленол – любое лекарство от простуды с пометкой «не вызывает сонливости». Повозившись с крышками, снабженными защитой от детей, он взял из каждого пузырька по нескольку таблеток, чтобы было не так заметно. Убрав лекарства обратно в аптечку, Кристофер бесшумно двинулся в обратном направлении.


– Что ты там делаешь, солнце? – спросил голос.

Кристофер обернулся и увидел, что мать спит.

– Мне страшный сон приснился, – солгал он.

– О чем?

– Как будто ты ушла. Просто хотел убедиться, что ты здесь.

– Я всегда буду здесь, – прошептала она. – Хочешь сегодня тут поспать?

Да.

– Нет, спасибо. Мне уже лучше.

– Хорошо. Люблю тебя, – сказала она и перевернулась на другой бок смотреть сон.

Вернувшись к себе в спальню, Кристофер стал дожидаться утра. Чтобы убить время, можно было почитать, но на самом деле все книги он уже выучил наизусть. Все они виделись ему карточками. Страницы поколений – от рождения до смерти. От начала до конца. От дерева к бумаге.

За окном разгорался день, а вместе с ним – и зуд. А с ним – боль. Кристофер чувствовал, как просыпается улица. Каждое потягивание, каждый зевок. Вдыхал запах кофе, слышал хруст хлопьев. Откуда вообще берется столько кофе? Кстати, отец любил кофе и пончики с сахаром. Кристофер вспомнил отцовские похороны. Поле белых надгробий, уходящее за горизонт. Интересная вещь эти могилы. Если каждому, кто когда-либо жил на земле, после смерти нужна могила, то…

Не покроется ли когда-нибудь могилами весь земной шар?

За полчаса до маминого будильника Кристофер измельчил все тридцать таблеток и быстро проглотил, словно затхлые гранулы «Пикси стикс»[56].

Пошел на кухню.

Заткнул раковину пробкой и тонкой струйкой пустил воду. Вытащил из холодильника две формы со льдом, с хрустом их опорожнил и высыпал кубики в воду. А чтобы замести следы, наполнил формы водой и вернул все на место.

Снял пижамную куртку и погрузил всю голову, шею и плечи в ледяную воду. Из груди рвались вопли, но он продержался секунд тридцать. Затем вытащил голову, сделал глубокий вдох и повторил то же самое. И еще раз. И еще.

Холод иголками прокалывал кожу насквозь, до онемения, но вытащить голову Кристофер не решался. Лучше уж так, чем к врачу. Запасного плана нет. Кристофер знал многих ребят, которые притворялись больными, чтобы не идти в школу. Вспомнил инструкцию Тормоза Эда, как нагнать температуру на градуснике с помощью лампочки и грелки. Кто бы знал, что Кристоферу впервые в истории приходится симулировать здоровье, чтобы пойти в школу. При первых трелях маминого будильника (слава богу, она всегда нажимала ПОВТОР) он быстро вытерся кухонным полотенцем, выдернул сливную затычку и побежал наверх, чтобы нырнуть в кровать и притвориться, будто только что проснулся.

– Приветик, как самочувствие? – спросила мать.

– Гораздо лучше, – ответил он, изображая сонливость.

– Ну и чудно. Как спалось?

– Отлично. Хочу поскорей в школу. Сегодня в столовке дают такос, – беспечно сказал он.

И тут же приготовился к моменту истины. Мать Кристофера инстинктивно дотронулась до его лба. Волосы до сих пор были влажными от воды. Все пропало, решил Кристофер.

Но тут она улыбнулась.

– Кажется, температуры нет, – сказала она. – Давай-ка еще разок проверим.

И положила ему под язык термометр. Скоро он запищал, и Кристофер попробовал разглядеть показания.

37.

– Прости, солнце, – сказала мать. – Придется тебе идти в школу.

Это было чудо.

Мама хочет…

Мама хочет… позвать на рождественский ужин шерифа.

Мама этого не сделает… из-за меня.

– Мам? – начал Кристофер. – А как отмечают Рождество те, у кого нет семьи?

– По-разному. Одни идут в гости. Другие в церковь. А что?

– Да просто хочу, чтобы в этом году людям вроде мистера Эмброуза и шерифа было куда пойти, – ответил он.

– Здорово. Хочешь пригласить их к нам?

– Да.

– Ладно. А теперь поторапливайся. Иначе опоздаешь!