Врата Войны. Трилогия

Примечание авторов: зенитно-ракетные комплексы 9К317М, они же Бук-М3, которыми вооружен осуществляющий ПВО портала 1259-й зенитно-ракетный полк, имеют досягаемость по высоте от пятнадцати метров до двадцати пяти километров, по дальности от двух с половиной до семидесяти километров и возможность поражения одиночной цели типа истребитель F-15 с вероятностью равной единице. Конечно, летчики злосчастного юнкерса видели стартовавшую ракету и тот белый дымный хвост, который она тащит за собой, но включенные системы РЭБ не дали хероям люфтваффе ни единого шанса отправить последнее в жизни голосовое сообщение.

Дислоцированный в районе портала 1259-й зенитно-ракетный полк, имея боевой радиус в семьдесят километров способен прикрывать всю территорию плацдарма от Почепа на востоке до Новозыбкова на западе и от Костюковичей на севере до Стародуба на юге. А больше пока и не надо.

И вот теперь генерал-фельдмаршал Федор фон Бок даже не знал, что ему следует предпринять и что докладывать в ОКХ и самому фюреру, перед которым он, кстати, не испытывал особого пиетета, как и многие кадровые офицеры, за глаза называя его ефрейтором. Конечно, к месту событий вскоре подойдут два полнокровных армейских корпуса, но все, что они смогут, это стабилизировать линию фронта и сесть в жесткую оборону. Но это же означает позиционную войну — причем в тот момент, когда от уходящего лета важен каждый день и час. Воспользовавшись этой паузой, большевики смогут подтянуть к фронту дополнительные части, которые улучшат их оборону, что впоследствии осложнит предстоящее генеральное наступление на Москву, если, конечно, теперь оно состоится.

Теперь ему лично и всему штабу группы армий «Центр» предстоит как следует подумать, как обойти это внезапно возникшее препятствие, ведь у Гудериана, помимо попавшего в беду 24-го моторизованного корпуса, имеются еще и 46-й (в настоящее время, ведущий бои под Жуковкой) и 47-й (предназначенный для развития успеха и пока находящийся в резерве). Конечно, есть соблазн использовать этот резерв для того, чтобы попытаться сокрушить чужаков одним могучим лобовым ударом, но на такое решение фон Бок пойти никак не мог. Притом, что 4-я панцердивизия всего за несколько часов боев под Суражом потеряла почти половину всех своих наличных танков, 47-й моторизованный корпус может выгореть дотла за пару суток боев, так и не добившись сколь-нибудь решительного результата. Уж слишком хорошо эти пришельцы вооружены и обучены, уж слишком много в них той свирепой решительности, от наличия или отсутствия которой зачастую зависит исход многих очень важных битв. В любом случае надо ждать прибытия Гудериана и внимательно выслушать все, что он скажет по этому поводу. Генерал хоть и выскочка, но талантливый выскочка, добивающийся успеха исключительно собственными силами.

21 августа 1941 года. 08:15. Окрестности Могилева. Штаб группы армий «Центр».

Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок.

Быстроходный Гейнц, с первыми лучами солнца вылетев на связном «Шторьхе» из расположения 46-го моторизованного корпуса, как и обещал, рано утром прибыл в штаб группы армий «Центр». На этот перелет ему потребовался всего час и сорок минут. Если ехать на машине по разбитым русским дорогам, то на такое путешествие мог уйти целый день или больше. К тому же в настоящий момент Гудериану невозможно обходиться без связного самолета, потому что от одной фланговой группировки до другой больше сотни километров по местным лесам и болотам. Тут, под Могилевом и Смоленском, еще ничего, а вот офицеры, воюющие на левом фланге нашей группы армий «Центр», говорят, что там Господь вообще почему-то позабыл разделить землю и воду. А ведь этот год, по сообщениям местных жителей, еще сухой; представляю, каково бы пришлось нашей армии, если бы летом тут шли хоть сколь-нибудь затяжные дожди…

Генерал Гудериан, вошедший в мой временный кабинет, против обыкновения, был мрачен и хмур. Сразу становилось понятно, что это плохое настроение нашего танкового гения определенно связано со вчерашними и позавчерашними событиями, произошедшими в полосе его танковой группы.

— Ну что, Гейнц, — спросил я, — прибыли жаловаться на тех неизвестных, которые сильно потрепали ваш двадцать четвертый моторизованный корпус?

— Неизвестных, герр генерал-фельдмаршал?! — экспрессивно переспросил Гудериан. — Никакие они не неизвестные, а самые что ни на есть русские. Да и слово «потрепали» для сложившейся ситуации очень мягкое. Разгромили — будет сказать правильнее, причем с эпитетом «вдребезги».

Вот тут настала уже моя очередь удивляться.

— Русские, Гейнц? — с недоверием в голосе спросил я. — Вы хотите сказать, что ваших непобедимых мальчиков разгромили какие-то большевистские неумехи, которые не отличат панцер от коровы? Да как такое вообще могло случиться под этим солнцем?

Гудериан длинно и замысловато выругался, после чего пояснил:

— Это совсем не те русские большевики, герр генерал-фельдмаршал, которых мы знали. Это совсем другие русские из будущего… прекрасно вооруженные, обученные, и к тому же невероятно драчливые. После того, как этот дурак фон Швеппенбург приехал прямо в их засаду, его потерявший управление корпус был смят, разгромлен и уничтожен их подвижными частями, которые скачут то туда, то сюда — «Фигаро там, Фигаро тут». Третья панцердивизия уничтожена полностью, от нее не осталось ничего и никого. Четвертая понесла большие потери, утратив почти все панцеры, после чего ночной атакой была выбита из Клинцов, и теперь отступает в сторону Гомеля. Десятая мотодивизия изрядно потрепана и зажата между молотом и наковальней. Являясь, по сути, пехотной дивизией на автомобилях, она не способна оказать отпор русским тяжелым панцерам, давящим на нее со стороны Суража, прижимая к большевистскому рубежу обороны по реке Судость, который невозможно взять с наскока. Еще один удар этого страшного противника — и десятая моторизованная, вслед за третьей панцердивизией, тоже перестанет существовать, сохранившись лишь на бумаге.

Я с определенно медицинским интересом посмотрел на нашего лучшего танкового генерала — а не сошел ли он с ума от переживаний минувшего дня. Сейчас его преследуют русские из будущего, а завтра будет кто? Марсиане на боевых треножниках с тепловыми лучами? Красные и зеленые черти с вилами? А может, он прав — и действительно случилось нечто экстраординарное? Уж больно непривычный для большевиков почерк прослеживается в действиях некоторых частей противника. Как будто это совсем другая армия. А вдруг и в самом деле другая? Сейчас необходимо, чтобы генерал успокоился и рассказал все по порядку.

— Так, так, Гейнц, — сказал я, — успокойтесь и выкладывайте все по очереди, желательно с доказательствами ваших слов.

Гудериан хмыкнул.

— По порядку и с доказательствами? — переспросил он. — Ну что же, я расскажу все, что мне известно, а дальше, герр генерал-фельдмаршал, решайте сами, верить мне или нет. Многое из того, о чем я вам буду рассказывать, я видел собственными глазами, а о многом слышал непосредственно от участников событий, которым повезло выжить. С доказательствами же у меня туговато. Таковыми может служить только то, что определенная территория, включающая в себя как Унечу, так и Сураж, за последние сутки стала запретна и для солдат вермахта, и для пилотов люфтваффе, и мы даже ничего не знаем о происходящем там.

— Так оно и есть, — ответил я, — мы не можем получить оттуда никакой информации. Просто чертовщина какая-то! Но, возможно, у этого факта есть еще какое-нибудь объяснение, кроме нашествия русских из будущего?

— Например, нашествие чертей из ада, — парировал Гудериан, — ибо ангелы за большевиков не должны воевать по определению.

— Да, Гейнц, — ответил я, — вы меня убедили. Рассказывайте.

— Во-первых, — сказал Гудериан, — все началось с того, что почти посредине между Унечой и Суражем разведка третьей панцердивизии наткнулась на странное облако, которое не дрейфовало по ветру, а лежало на земле…

Генерал рассказывал, а я ошарашенно думал, что не слышал ничего более невероятного, чем этот рассказ. Подумать только — тоннель между разными мирами, через который могут ходить целые армии. Но все же Гейнц, наверное, прав, и ничем другим, кроме как людьми из будущего, эти странные войска, вставшие на пути нашего наступления, считать невозможно… Панцеры, которые по защите, подвижности и огневой мощи на три головы превосходят лучшие наши и большевистские образцы. Зенитки, которые пачками сбивают наши самолеты — да так, что Кессельринг* отказывается посылать туда свои бомбардировщики. Связь, сообщения которой невозможно не только расшифровать, но и перехватить, и, кроме того, во время боя с этими «пришельцами» очень часто отмечалось, что радисты начинают слышать в эфире только белый шум, то есть помехи. Есть в этом деле только одна-единственная неувязка…

Примечание авторов: * А?льберт Ке?ссельринг (нем. Albert Kesselring; 30 ноября 1885, Марктстефт — 16 июля 1960, Бад-Наухайм) — генерал-фельдмаршал люфтваффе, командующий вторым воздушным флотом люфтваффе, поддерживавшим действия группы армий «Центр».

— Погодите, генерал, — резко произнес я, — как русские из будущего могут нападать на германскую армию, если мы их победим и установим тут, в России, свои, германские порядки?

Генерал Гудериан посмотрел на меня с каким-то странным сожалением, будто я, взрослый человек, сказал какую-то детскую глупость.

— Вы ошибаетесь, герр генерал-фельдмаршал, — понизив голос, произнес он, — в той войне победили совсем не мы, а, наоборот, русские. Наполеон, когда в двенадцатом году дошел до Москвы, тоже думал, что уже победил Россию. Вам напомнить, где и когда закончилась та война? Правильно! Она закончилась через два года взятием русскими и их союзниками Парижа. Так вот — и это война тоже закончится среди руин Берлина, под большевистским красным флагом, который русские в мае сорок пятого года водрузят на купол разгромленного и сожженного рейхстага. Вы уж извините, но, кроме разгрома, позора и унижения, ничего более нам на этой войне не светит.

— И что, Гейнц, — спросил я, — с этим действительно ничего нельзя сделать?

Гудериан покачал головой.

— Ничего, — так же тихо сказал он, — совсем ничего. Мы, конечно, как подобает доблестным германским офицерам, будем исполнять свой долг до конца, но в прошлый раз большевики победили нас исключительно собственными силами, и теперь, когда за них сражается сила неодолимой мощи, они справятся с этой задачей значительно быстрее. Не за четыре года, а за два или два с половиной. И местные большевики, и их внуки из будущего будут драться с нами насмерть, невзирая ни на что. Уж больно нехорошие воспоминания оставил после себя наш поход на восток за жизненным пространством и рабами. К тому же солдаты 3-й панцердивизии, вторгнувшиеся на территорию той, затуннельной, России, обновили внукам эти неприятные воспоминания, и теперь те жаждут ужасной мести. Но, к нашему счастью, войска этих русских из будущего пока немногочисленны и состоят преимущественно из подвижных частей, при почти полном отсутствии пехоты, из-за чего они не могут контролировать сколь-нибудь значительную территорию. Но если они соединятся с большевиками, у которых пехоты хоть отбавляй, то нам станет по-настоящему тяжело. А они соединятся, в этом нет никаких сомнений, иначе зачем вообще они сюда пришли?

Для того, чтобы попытаться обойти по флангам плацдарм, занятый русскими войсками в районе Унеча-Сураж, я еще вчера дал приказ сорок седьмому моторизованному корпусу, находившемуся в резерве в районе Клетни, в течение ночи скрытно выдвинуться по проселочным дорогам в район Почепа, чтобы на рассвете атаковать большевистские позиции и потеснить их в направлении Выгоничей, в то время когда сорок шестой моторизованный корпус продолжит свои атаки в том же направлении с севера, из района Дубровки. После утраты магистрали, проходящей через Сураж-Унечу, нам просто необходима альтернативная дорога, ведущая в южном направлении. Поэтому по моему приказу весь вчерашний день части десятой мотодивизии атаковали на Почеп из района Житни, пока без особого результата. Думаю, что после подхода панцеров сорок седьмого мотокорпуса положение там изменится в нашу пользу. Надеюсь, что русские из будущего не будут далеко отрываться от своего туннеля в будущее. Иначе нашим войскам, а потом и нам всем, тут наступит большой и быстрый конец.

Я мысленно выругался, потому что всегда подозревал, что эта затея ефрейтора* еще выйдет Германии боком, и не один раз. Нельзя было запрещать солдатам иметь совесть и разрешать им безобразничать с местным населением. Правильнее было бы сначала завоевать эту землю, объявив ее свободной от большевизма, и лишь потом думать, что делать с местными большевиками и их сторонниками.

Примечание авторов: * прозвище Алоизыча среди германских старших офицеров.

— Значит, так, Гейнц, — сказал я Гудериану, — ничего об этом никому не говорите. Не хватало еще, чтобы вас или меня ГФП обвинило в декадентских настроениях и предательстве интересов нации. У меня пока нет никакого понимания того, что нам в данном случае делать, но если вы действительно правы, то план глубокого обхода киевской группировки большевиков потерпел полный крах. В такую замечательную дырку в большевистском фронте вставлена прочная пробка. Думаю, что теперь следует закрепиться на достигнутых рубежах, поэтому переходите к обороне и готовьтесь к отражению предстоящих вражеских вылазок, которые, по моему мнению, будут неизбежны. Самое главное — не допустить прорыва противника к Смоленску в тыл нашей четвертой армии, что может обрушить весь наш правый фланг. Для выполнения этой задачи, я, взамен разгромленного двадцать четвертого мотокорпуса, полностью подчиняю вам находящиеся в моем резерве тридцать четвертый и тридцать пятый армейские корпуса. Идите, Гейнц, и сражайтесь, и да поможет вам Бог, потому что дьявол уже на стороне большевиков.

Гудериан кивнул, щелкнул каблуками, козырнул, сказал: «Яволь, герр генерал-фельдмаршал!», повернулся и вышел за порог. Вскоре за окном раздался треск мотора взлетающего связного «Шторьха».

Таким образом, генерал Гудериан убыл, а я тем временем задумался о том, что надо будет доложить Кейтелю и Йодлю, и о чем пока умолчать. Также я подумал о том, какова будет реакция нашего дорогого ефрейтора на появление большевистских потомков. Сдается мне, что нас ждет эпическая истерика и симуляция приступа бешенства, но другого вождя у германского народа нет и не предвидится, а повторения того, что было при Веймарской республике, нам не надо и даром, и с доплатой. Уж больно омерзительно выглядели те политиканы, что пресмыкались перед Францией и Британией.

21 августа 1941 года. 10:25. село Житня, Почетского района, Брянской области.


Старший лейтенант Федор Коломиец, командир 7-й роты, 878-го сп 290-й сд

Весь день двадцатого августа немцы вели против нас яростные пехотные атаки, сменяющиеся артиллерийскими обстрелами, после которых следовали новые атаки. Мы отражали их и держались на занятых позициях, несмотря на то, что наша дивизия вся целиком и полностью была сформирована из запасных, призванных на территории Московской области после мобилизации, объявленной с началом войны, из необученных резервистов и призывников, по большей части не имевших воинской выучки. В течение одного месяца в Туле мы проходили курс обучения с деревянными ружьями. До прибытия на фронт бойцы не сделали ни одного боевого выстрела. Таким образом, свой военный опыт мы получали его уже в ходе этих первых для нас боев, отражая массированные вражеские атаки. Несколько раз доходило до рукопашной, после которой немцы откатывались на свои исходные позиции и вызывали на наши головы огонь своей артиллерии. Все эти атаки продолжались фактически с рассвета и до самой темноты, при этом два раза наши позиции бомбила вражеская авиация, почему-то прилетавшая с севера, а не с запада. Тогда я подумал, что это был только первый день вражеского натиска, а что будет на следующий день — то есть сегодня, когда против нас немецкое командование непременно бросит свои танки, раз уж их пехота не справилась со своей задачей, а противотанковой артиллерии у нас не так много*.

Примечание авторов: * по штатам первых месяцев войны противотанковую оборону стрелкового полка составляли шесть 45-мм орудий полковой батареи ПТО. Дополнительную артиллерийскую поддержку обороне позиций 878 сп. составляли четыре 85-мм зенитных орудия 52-К третьей батареи 753-го артиллерийского полка противотанковой обороны и четыре 122-мм гаубицы М-30 второй батареи 827-го гаубичного артполка.

Сегодняшнее утро началось с ураганного артиллерийского обстрела, после чего в атаку на позиции нашего батальона пошло до полка вражеской пехоты при поддержке пятидесяти средних и тяжелых танков. Первую атаку мы отбили, хотя и не без потерь. Противнику, действующему тактикой танкового клина, удалось уничтожить четыре из шести имеющихся у нас «сорокапяток», правда, за этот успех ему пришлось заплатить большим количеством убитых и раненых солдат, а также семью подбитыми и сожженными* танками.

Примечание авторов: * подбитый танк означает, что боевая машина не боеспособна, но ремонтопригодна. Сожженный или уничтоженный танк годится только на запчасти и в переплавку.

После того как мы отбили эту атаку, на нас снова налетели немецкие бомбардировщики, и при этом опять с северного направления. Но едва они приготовились бомбить наши позиции, как откуда-то с западного направления, расчерчивая небо напополам, прилетел реактивный снаряд, оставляющий за собой белый дымный след, который ударил прямо в головной бомбардировщик. Тот сразу взорвался на своих бомбах и осыпался вниз мелкими кусочками; взрыв обладал такой силой, что были повреждены и начали падать и другие два самолета в головной тройке, из которых тут же начали выбрасываться парашютисты. Следом за первым снарядом почти сразу прилетели второй и третий, причем их взрывы выводили из строя больше чем по одному самолету разом, и нам оставалось только стоять, и, раскрыв рот, смотреть на истребление немецких самолетов и летчиков, оставаясь в полном недоумении, кто это там стреляет. Поняв, что тут их убивают и спокойной бомбежки уже не будет, немецкие самолеты развернулись и, сбрасывая бомбы, со снижением удалились опять же в северном направлении.

После неудачного авианалета последовал очередной артиллерийский обстрел, который как-то странно внезапно оборвался, как бы на «полувыстреле». В наступившей тишине стали слышны звуки перестрелки, разгоравшейся в глубине немецких позиций, будто, какая-то выходящая из окружения часть ударила по фашистам с тыла и отвлекла на себя их внимание. Интенсивность этой перестрелки все время нарастала, вскоре в нее начали вплетаться звуки пушечных выстрелов, причем некоторые пушки, судя по звуку, были довольно солидного калибра, ничуть не меньшего, чем у наших дивизионных гаубиц. Даже невооруженным глазом было видно, что там, в глубине вражеских позиций, в небо поднимаются столбы жирного смоляного дыма, какие обычно бывают тогда, когда горят вражеские танки и бронемашины.

Кончилось все тем, что немецкая пехота вылезла из своих окопчиков, и несколько танков попытались нас атаковать, но как-то неуверенно. Создалось впечатление, что они не столько идут на нас в атаку, сколько спасаются от какой-то преследующей их ужасной опасности. Мы, конечно, открыли по ним огонь, но немецкие солдаты продолжали бежать в нашу сторону, в страхе поминутно продолжая оглядываться назад. И вот мы увидели то, от чего в такой панике спасались фашисты. Примерно в двух километрах от нас, на гребне высоты, расположенной правее села Чопово, стали появляться никогда не виданные ранее массивные приземистые танки странно округлых, обтекаемых форм. Остановившись там, они в несколько выстрелов прикончили уцелевшие немецкие машины, после чего немецкая пехота, зажатая между нами и неизвестными, принялась бросать оружие и, задрав вверх руки, побрела в нашу сторону сдаваться в плен. Удивлению нашему не было предела, тем более что чужаки, убедившись, что немцы сдаются и больше не оказывают сопротивления, отступили обратно за гребень холма и исчезли. Чудеса, да и только.

21 августа 1941 года. 11:50. Брянская область, райцентр Сураж.

Учительница немецкого языка, переводчик, дворянка Варвара Ивановна Истрицкая.

Я иду домой после ночи тяжелейшей работы. Глаза мои слипаются, ноги заплетаются, но в душе, тем не менее, стоит праздник и поют птицы. О Господи, как приятно было наблюдать за тем, как потрясенный своим внезапным пленением генерал фон Швеппенбург, еще совсем недавно такой гордый и спесивый, окончательно сломался перед суровыми мужчинами, одетыми в мундиры, похожие на мундиры русской императорской армии. Сила государства заключается в мощи его вооруженных сил, недаром же император Александр III любил говаривать, что у России есть только два надежных союзника — ее армия и флот. Правда, господа офицеры из будущего добавляют к этому перечню загадочное словечко РВСН, но я пока не знаю, что это такое. Но я непременно выясню значение этой аббревиатуры, надеюсь, что она расшифровывается не что-нибудь революционное… хотя, конечно, вряд ли.

Сердце мое млело и таяло, когда начальник разведотдела дивизии майор Николаев задавал бывшему немецкому командующему свои вопросы, а тот даже и не мог придумать, что соврать, потому что о нем русские из будущего знали все, и даже немного больше. Но, как я поняла, сами по себе сведения, которыми обладал генерал, были им не интересны, и военные вопросы фигурировали в допросе постольку поскольку, с целью уточнения особо неясных моментов там, где у потомков одни архивы противоречили другим. Кроме генерала, которого отработали первым, было еще множество штабных офицеров, которых тоже требовалось допросить.

В перерывах между допросами мы с господами офицерами пили вкуснейший растворимый кофе, который заедали не менее вкусными бутербродами. Во время таких посиделок я (пока что теоретически) присматривалась к господам офицерам на предмет их жениховских качеств, выясняя кто из них женат, а кто свободен. Не каждая женщина может быть офицерской женой, но я уверена, что полностью справлюсь с этой работой. Тогда же ночью я познакомилась со своим коллегой Николаем Максимовичем фон Шульцем. Оказалось, что он служил в германской армии, но, когда попал на территории небольшевистской России будущего, почти сразу перешел на сторону русской армии, потому что он сам родом из Петербурга и происходит из русской ветви фон Шульцев. К допросам его не допускают, ведь он как бы бывший немецкий военнослужащий. Вместо допросов он занимается переводом немецких служебных документов. Весьма аккуратный и обстоятельный работник. Меня несколько раз просили проверить качество его перевода, и я нашла это качество вполне удовлетворительным. И вообще он вполне приятный и обходительный молодой человек, но как жених для меня не существует, ибо я фамилию фон Шульц носить не буду никогда.

21 августа 1941 года, 12:45. Брянская область, Выгоничи, штаб 50-й армии Брянского фронта.

Начальник Разведывательного отдела штаба 50-й армии майор Голышев* Федор Матвеевич 1903 года рождения, член ВКП(б) с 1937 года, в Красной Армии с 1925 года.

Примечание авторов: * Все имена и фамилии командиров до дивизионного звена включительно, а также офицеров армейских фронтовых штабов являются вымышленными или видоизмененными. Вымышлены они еще и потому, что большая часть фигурантов этой книги в нашей истории бесследно сгинули в кровавой круговерти лета срок первого года. Сгинула бесследно и большая часть документов, хранившихся в полках, дивизиях корпусах и армиях. Если копия какой-то бумажки не успела попасть в московские архивы, то это значит, что мы о ней, скорее всего, ничего уже не узнаем. А через Москву проводили назначения: командующего армией, комиссара и члена военного совета, а весь остальной штаб эти трое формировали уже сами.

Начальник разведывательного отдела штаба 50-й армии майор Голышев потер покрасневшие от усталости и недосыпания глаза и еще раз вчитался в строки разведдонесения, направленного в штаб армии из штаба 290-й стрелковой дивизии. Донесение, честно говоря, читалось как роман писателя Беляева*. Хотя, надо сказать, у того же Беляева встречались романы и поправдоподобней таких вот писулек. Там, великий писатель, объясняя происходящие события, может сослаться на силу науки и гениальность человеческого мозга. А это деятель, начальник разведки дивизии капитан Золотарев, обосновывая свое донесение, на что может сослаться? На показания очевидцев? А если очевидцы врут, привирают или просто введены в заблуждение? Но ведь факт, что не врут, и немцы на основных ударных направлениях перед левым флангом 50-й армии будто растворились в воздухе, и в тоже время никто вместо них в соприкосновение с советскими частями не вошел.

Примечание авторов: * Александр Беляев — известный советский довоенный писатель-фантаст. В нашей истории умер в оккупированном городе Пушкин от голода и холода зимой 1941-42 годов.

Тем более если большая часть очевидцев — это немецкие пленные, перепуганные и в то же время наглые. Страх они испытывают перед теми, кто заставил их, таких сильных и непобедимых, сдаться в плен, а наглость эти немецкие твари проявляют по отношению к бойцам и командирам РККА. Вот один такой протокол допроса: «Я, Марк Вебер, сдался в советский плен потому, что не хотел попадать в руки к марсианам. Я подумал, что война скоро кончится, Германия победит, и тогда немецкая армия меня все равно освободит. А эти марсиане обязательно меня убьют. Они страшные и не берут пленных, а если берут, то выпивают у них всю кровь и высасывают мозг.» Ну что за дикий бред?! Какие еще марсиане?! Между прочим, и остальные германские вояки с той же степенью достоверности несут похожую чушь. Майор Голышев почесал свою бритую наголо голову. Или в шнапс, которым немецкие солдаты запивают измышления Геббельса, теперь начали подмешивать кокаин?

Или вот. Сразу после того утреннего боя командир 878 стрелкового полка майор Коржиков выслал вперед полковых разведчиков с целью прояснения обстановки и обнаружения тех, кто навел на немцев такого шороху. Обстановку разведчики не прояснили, а, напротив, запутали еще больше. Впрочем, неизвестные воители, вздрючившие немцев так, что те стали принимать их за уэллсовских марсиан, обнаружены тоже не были. Вместо того на месте боя в большом количестве нашлись стреляные гильзы нескольких видов, в большинстве своем неизвестных советской науке.

При этом даже знакомые советским бойцам гильзы от русского винтовочного патрона образца 1908 года были выполнены по неизвестной в СССР технологии штамповкой из тонкого стального листа. Майор знал, сколько полезного для страны могло произойти, если бы в тяжелейший момент военного лихолетья она смогла заменить дефицитную латунь, которая идет на изготовление патронов, обыкновенной сталью. Другие гильзы удивляли ничуть не меньше. Больше всего было гильз от странного мелкокалиберного оружия, которое никак не могло быть боевым, ведь диаметр шейки гильзы едва превышал шесть миллиметров. До того самыми большими любителями уменьшения калибра были японцы, но тут эта идея была доведена до абсолюта. Даже пулю от «арисаки» в эту гильзу пришлось бы забивать молотком, а родная пуля должна была иметь калибр примерно в пять с половиной миллиметров. Майор не понимал, зачем надо было уменьшать калибр до такой степени, чтобы пуля потеряла всяческие пробивные свойства. Значительно реже попадались гильзы примерно как от 37-мм автоматической зенитки, но предназначенные для снаряда калибром примерно в тридцать миллиметров. Калибр, на данный момент, насколько знал майор, не используемый нигде и никем. Хотя большинство немецких танков у села Житня были подбиты в борт и корму именно из пушек, использующих такие снаряды.

Но и это было бы вполне понятно, стоит принять немецкую версию о «марсианах». Раз они «марсиане», значит, у них все не как у людей. Но тогда получается, что капитан Мосин, придумавший винтовку и патрон своего имени, тоже, получается, был марсианином. Но это так, в порядке умственного эксперимента — насколько далеко может зайти бред, пока его не остановит здравый смысл. Разведчики — они ведь не только собирали гильзы и осматривали сгоревшую немецкую технику. Они еще опрашивали местных жителей, и те как один утверждают, что марсиане никакие не марсиане, а самые что ни на есть люди, причем говорящие по-русски без всякого акцента, называющие себя «товарищами»* и весьма положительно относящиеся к советской власти и товарищу Сталину. Все вроде бы было хорошо, но майору не давал покоя вопрос — почему они, такие хорошие, не хотят идти на контакт с советским командованием? Непонятно, хоть убей.

Примечание авторов: * людям привыкшим к обращению «товарищ майор», «господин майор» будет резать ухо ничуть не хуже гвоздя, скребущего по стеклу.

Непонятно и то, что сейчас делать 50-й армии, перед левым флангом которой исчез противник. Продвигаться на Мглин, где слышна отдаленная канонада, или оставаться на месте, сохраняя между собой и чужаками нейтральную зону? Тем же вопросом в то же время задается и командующий 50-й армией генерал-майор Михаил Петрович Петров, участник всех войн, исключая только конфликты в Китае. На войне все устроено так. Что если ты не займешь территорию, ее снова захватит противник. Поэтому он, майор Голышев, будет рекомендовать командующему одновременно с докладом в штаб Брянского фронта послать к «соседям» делегата связи на У-2 с целью прояснения обстановки и установления локтевого контакта.

Майор аккуратно собрал все бумаги в пачку и, встав из-за стола, убрал их в сейф. У правильного командира, когда он не работает с документами, на столе не должна валяться ни одна бумажка, ибо она, как и болтун, тоже может оказаться находкой ля шпионов. Прибрав таким образом свое рабочее место, майор вышел в коридор и направился в кабинет командующего, чтобы изложить тому свое мнение по этому вопросу и предложить почти безошибочный план. В крайнем случае, майор Голышев сам был готов стать тем самым делегатом связи, который на связном У-2 полетит искать контакта с «незнакомцами». И храбрости, и выдержки, и такта у него на это хватит.

21 августа 1941 года, 14:45. Брянская область, Унечский район, окрестности поселка Красновичи.

Капитан Петр Васильевич Погорелов.

Потрепали в том бою нас сильно. Батальон фактически усох до двухротного состава, из-за чего мы и назначены на охрану нашей базы и окрестностей портала в этом мире. Для любой группы праздношатающихся гитлеровцев (которые, минуя основные узлы обороны, могут выйти к Красновичам лесами) наших возможностей вполне достаточно. Но все равно потери были достаточно тяжелыми для того, чтобы батальон перестал быть полноценной боевой единицей. И пусть тогда на два наших батальона навалилась целая гитлеровская дивизия, мы все равно не должны были допускать таких потерь.

И если технику можно частью восстановить в рембатах, а частью получить с баз хранения, то маршевых пополнений для восстановления численности личного состава нет и не предвидится. Войны наш президент никому не объявлял, мобилизация тоже не проводится, на запортальной территории действует исключительно ограниченный контингент. Узнав об этом, я было приуныл, что нас тут бросают биться до последней капли крови, а сами к нам со всем сочувствием, да и только — не больше и не меньше.

Но наш комбат мне объяснил, что вместо мобилизации военнообязанных (так как контингент действительно ограниченный) Россия объявила призыв добровольцев, причем не только с российским, но и с любым гражданством бывшего СССР. А добровольцы — люди совсем другого сорта, чем просто мобилизованные, так что нам лучше подождать их, чем хвататься за что попало. Тем более, как передают с той стороны, по крайней мере, на Брянщине в военкоматах стоят очереди, в которых молодые и не очень, люди выстаивают свое право записываться в добровольцы. Очереди движутся быстро, и хоть предложение вступить в ряды особой группы войск получают далеко не все, меньше народу возле военкоматов не становится. Так что, может, и будет у нас маршевое пополнение.

Советский связной У-2, в сопровождении нашего «Аллигатора», вывернул из-за леса на малой высоте прямо над верхушками деревьев. Мы все задрали головы, разглядывая трещащий мотором фанерно-перкалевый самолетик с красными звездами на крыльях. А тем временем его пилот заложил пологий вираж, выбирая место для посадки своего пепелаца. А чего тут выбирать? Пусть садится прямо на дорогу, и все дела. На картофельном поле с его грядками убьется даже эта сверхлегкая помесь швейной машинки с воздушным змеем. Но нет, пилот сделал полный круг, осмотрев все с высоты, и только потом пошел на посадку.

А посмотреть там было на что. Мы на этой стороне чуть больше суток, а уже обосновались вполне по-взрослому. Палатки вдоль опушки леса, накрытые маскировочными сетями, там же техника, которую не разглядишь даже в упор, и на значительном удалении от самой базы ложные цели, выглядящие как настоящие надувные макеты танков, БМП и зенитных самоходок. А самое главное, вдоль дороги выстроены в ряд переброшенные на эту сторону «вертушки» и самолеты, также накрытые растянутыми на шестах масксетями. Со стороны поселка стоят сменное звено ударных «Аллигаторов», смешанная эскадрилья на Ми-8АМТШ и «Крокодилах», а на другой стороне четыре гиганта Ми-26 и смешанная эскадрилья на Су-25 и ЯК-130УБ. Все, что может летать с грунтовых аэродромов, у нас уже здесь. А, понятно, пилот У-2 пытается разглядеть опознавательные знаки на технике. Ну, на танках и БМП у нас ничего не малюют, кроме тактических номеров, а вот красные звезды на бортах «вертушек» и плоскостях самолетов не оставляют у летчика никаких сомнений — здесь свои.

Завершив свой круг почета, У-2 выравнивается — и легко, как стрекоза, опускается на дорогу. Ну вот, можно считать, что к нам прибыла первая ласточка — так сказать, представитель местной законной власти. Кстати, пилотом на У-2 оказался парень, а не девушка, как все мы подсознательно ожидали. Облом, однако, хотя и не очень большой. Мы же сюда не девочек снимать прибыли, а воевать. Парня, кстати утащили к себе техники и пилоты вертолетной эскадрильи, а вот майор (две шпалы в петлицах), бритоголовый как наш Небензя, остался. Деловой такой майор — сразу видно, что большая шишка, а не комбат* или полковой НШ**. А я, как назло, за коменданта базы, бо наш батяня-комбат за партизанами уехал, то есть за призванными (в нашем, разумеется, мире) добровольцами из ближайших окрестностей.

Примечание авторов:

Капитан Погорелов судит по нашим временам, а тогда майор мог быть командиром полка, НШ дивизии или даже (в отдельных случаях) непосредственно комдивом.



НШ — начальник штаба.