Врата Войны. Трилогия

Добравшись до аэродрома, Гейдрих сменил «Хорьх» из личной «конюшни» Гитлера на любимый «Фридрих», и со всей возможной быстротой вылетел в юго-восточном направлении. Дорогой он обдумывал окончательные черты своего будущего плана. Вопрос о том, вести ему или нет свою личную игру, на повестке дня даже не стоял. Конечно же, вести, двух мнений тут быть не могло. В конце концов, когда веселая карусель начинает превращаться в беспощадную мясорубку, с нее требуется спрыгивать, и как можно скорее; и такого рода переговоры — это замечательный повод покинуть уже проигравший лагерь под вполне благовидным предлогом и без потери лица. Несмотря на то, что он был одним из осведомленных людей в Третьем Рейхе, Гейдрих даже приблизительно не мог сказать, как отнесутся к его визиту по ту сторону времени. Все зависело только от того, насколько суровы с ним на допросах будут русские из будущего, будут ли они видеть в нем живого человека и сторону для переговоров или же только внезапно ожившего мертвеца, которого следует запихать обратно в его могилу.

В конце концов, он, Гейдрих даже немного сочувствует той России, которая там, у себя в будущем, в одиночку противостоит всей мировой плутократии. Точно так же, как веймарская Германия, та Россия, лишившись своей большевистской Империи, утратила многие исконные территории, была политически раздавлена и унижена. Точно так же, как и в Веймарской Германии, это чувство национального унижения подняло на вершину власти сильного национального лидера, который принялся поднимать страну из праха унижения. И даже национальный состав внутренней контрэлиты, ставшей главной противницей этого возрождения, не сильно отличался от национального состава германской контрэлиты образца начала тридцатых годов. Вся разница только в том, что одна группа людей общалась на русском языке, а другая на немецком, ибо свой собственный язык был ими давно и прочно забыт.

Эти начальные условия были для двух государств общими, а вот дальше с самого начала начались фундаментальные расхождения, причиной которых была разница в национальных характерах и личных качествах лидеров, и эти расхождения превратили их в непримиримых антагонистов и даже, более того, в смертельных врагов. Гейдрих сомневался, найдут ли русские в себе хоть капельку милосердия и понимания для того, чтобы понять и принять Третий Рейх таким, какой он есть. Пока все говорило об обратном — Россия из будущего есть непримиримый враг, который не успокоится до тех пор, пока над разрушенным рейхстагом не взметнется алое Знамя Победы.

Зачем им останавливаться, когда они идут к этой цели семимильными шагами? Стратегия и тактика блицкрига уже потерпели крах, вермахт буквально истекает кровью в тяжелейших боях, что, вполне очевидно, в не столь отдаленном будущем приведет к вполне неизбежному поражению и капитуляции. Ведь и на прошлой Великой войне Германия капитулировала еще тогда, когда ее войска стояли на чужой территории, и причиной тому стало истощение экономики и людских ресурсов, и на этой войне обстановка может сложиться точно так же. В кровавой круговерти под Смоленском могут быть растрачены накопленные для войны материальные запасы и людские резервы, после чего германскому командованию останутся только два варианта — либо идти на почетную капитуляцию, либо готовиться к ответному вторжению русско-большевистских войск на немецкую территорию. И, как всякие победители, они будут безжалостны к побежденным врагам.

Также весьма сомнительна идея фюрера поссорить русских с их предками. Ведь это именно их предки; и когда они шли им на помощь, они заранее знали обо всех их достоинствах и недостатках. Иначе были бы невозможны смешанные подразделения, где солдаты двух армий перемешаны настолько тесно, насколько вообще это возможно. Нет, заниматься этим дурацким делом он не будет, а займется лучше устройством своей личной судьбы и судьбы своей семьи. Для этого он, Гейдрих, готов сделать буквально все. Надо еще обдумать, как это провернуть, но желательно сделать так, чтобы фюрер думал, что он так и не добрался до русских из будущего, пропав без вести. Ему есть? что предложить русским из будущего и, не имея возможности спасти всю Германию, он спасет себя, свою жену и детей. Ничего личного, господа, такова жизнь.

31 августа 1941 года. 16:45. Брянская область, райцентр Сураж.

Патриотическая журналистка Марина Андреевна Максимова, внештатный корреспондент «Красной Звезды».

Известие о том, что нашим войскам удалось взять в плен самого Гудериана, прозвучало для меня как гром среди ясного неба. Неужели очередь дошла до фигур такого масштаба и близок тот час, когда мы вдребезги разгромим врага и погоним его на запад, до самого Берлина?

— Нет, — сказали мне знающие люди из штаба дивизии, с которыми я тут уже свела знакомство, — разгромить-то мы их тут, под Смоленском, разгромим, но погнать далеко на запад не получится, ибо Красная Армия еще далеко не та, какую бы хотелось. Хоть наши и стараются, обучая и вооружая своих предков, но пока даже лучшие части и соединения РККА не способны на то, на что они были способны в сорок пятом, или хотя бы в сорок третьем. А на одной экспедиционной группе российских войск войну не выиграть. Бьют наши солдаты гитлеровцев хоть и аккуратно, но больно, и все равно перемолоть весь вермахт они не в состоянии[20].

Но вернемся к милашке Гудериану с его седоватой прилизанной прической и наглой, улыбающейся во весь рот физиономией. Варвара, которая участвовала в допросе этого «сокровища», плевалась не переставая, как будто попробовала на язык ужасную гадость. Наглец, которому просто нет равных. Арийская спесь из него так и прет. Считает, что за то, что он сдался нам в плен, мы должны ему быть благодарны по гроб жизни. Мол, он настоящий гений применения танковых войск и глубоких операций, который сам пошел на сотрудничество с нами, и мы за это должны любить его, холить и лелеять.

Интервью, которое я с позволения армейского начальства при помощи Варвары взяла у этого деятеля, касалось в основном польской кампании тридцать девятого года и французской кампании сорокового года. Хвастливый рассказ о том, как он громил этих спесивых пшеков и заносчивых пожирателей лягушек, меня совершенно не впечатлил.

Надеюсь, хоть читатели и телезрители (процесс интервью снимал наш оператор), оценят этого «героя» по достоинству. Ну не любят у нас ни тех, ни других, особенно по жизни обиженных поляков. Или, возможно, публике понравится тот факт, что Быстроходный Гейнц свое уже отбегал и больше не кусается. Короче, пока не знаю, потом увидим; хотя это все-таки первое интервью с немецким генералом такого уровня, захваченным в плен нашими экспедиционными войсками.

Рассказывая о двух месяцах войны на Восточном фронте, Гудериан скромно заметил, что невосполнимые потери в технике в его танковой группе за это время даже без нашего вмешательства составили сорок процентов. Еще он сказал, что если бы поле боя каждый раз не оставалось за германской армией, что позволило немецким ремонтникам чинить подбитые танки (некоторые по несколько раз), то техники в его танковой группе к настоящему моменту не осталось бы и вовсе[21].

— Так одна победа питала следующую победу, — сказал он, — после каждого сражения мы теряли только часть сил, а большевики теряли все, ибо они не могли отремонтировать свои подбитые панцеры или хотя бы просто отвести в тыл исправную технику, потому что у нее закончилось горючее, которое никто не подвез. Ваши генералы как будто забывают о том, что панцеры нужно регулярно заправлять, что они нуждаются в запчастях и боеприпасах. Еще в ваших панцерах имеется много технических дефектов, а также различных конструкционных недоработок, что очень плохо. Русские панцеры, Т-34 или КВ — это очень хорошие танки с толстой броней, хорошей пушкой и мощным двигателем, но у них множество мелких недостатков, которые требуют обязательного устранения хотя бы в условиях походных мастерских, а еще лучше на ремонтном заводе с квалифицированным персоналом. Вы так торопились сделать побольше новых панцеров, что начали игнорировать качество сборки и задачу выпуска запчастей, а это неправильно…

Все это нам и нашим читателям (а также телезрителям) было хорошо известно, поэтому я попробовала изменить тему разговора, спросив душку Гейнца о том, как ему понравилась встреча с нашими российскими танкистами и мотострелками.

— О! — воскликнул Гудериан, — ваша армия — это шик, блеск, красота. Фигаро здесь, Фигаро там. Ужасная разрушительная мощь сочетается со стремительной быстротой. Подчиненные мне войска были просто уничтожены прежде, чем я успел это понять. Даже находясь в меньшинстве, вы способны разбить любую современную нам армию. Будь у меня такие войска, я бы, наверное, считал себя непобедимым. Ваша проблема в том, что вы выбрали себе не того союзника. Большевики не очень умны, поскольку идеологическую накачку они предпочитают боевой подготовке. Еще они подвержены марксистским догмам, которые мешают им рационально мыслить, а их тайная полиция уничтожает всех талантливых командиров.

— Знаете, герр генерал, — рассвирепела я от пренебрежительного тона Гудериана по отношению к нашим предкам, — наша армия есть производная от Красной Армии. Наши непобедимые для вас дивизии и бригады есть плоть от плоти и кровь от крови той непобедимой и легендарной Красной Армии, которая в нашем прошлом в ходе боев с вермахтом набрала такую мощь, что вдребезги разгромила ваш хваленый вермахт без всякой посторонней помощи извне. Вся наша тактика и стратегия растут именно оттуда. Наши предки сражались за свои дома и семьи, а не за поместья с рабами, как ваши солдаты. Когда наш народ приходит в состояние благородной ярости, это действительно страшно. Столица вашего Рейха, город Берлин, тогда был просто уничтожен, и на его развалинах в глубоком бункере Рейхсканцелярии, ваш вождь Адольф Гитлер принял яд, находясь в состоянии отчаяния и страха перед возмездием за совершенные преступления. Его примеру последовали Геббельс и некоторые иные ваши бонзы. Остальных повесили по приговору специального международного трибунала в Нюрнберге, чтобы другим было неповадно повторять такие зверства.

Что касается вашего вермахта, то для него тоже все только начинается. Пришло время возмездия за все, что вы уже совершили или только собирались совершить. Поверьте мне, что пройдет еще немного времени, и встречи на поле боя с обычными красноармейцами ваши солдаты будут бояться не меньше, чем с нашими солдатами. Особенно с теми, кто побывал в вашем плену и не понаслышке узнал о том, что такое «новый арийский порядок». Такие бойцы хотят видеть немцев только мертвыми и не берут пленных. Ибо сказал о вас, о немцах, поэт: «Там, где ты его увидишь, там ты его и убей». Благородная ярость — она такова, свирепа и беспощадна. Наши предки будут вас убивать, а мы им в этом поможем — всей своей мощью и опытом, потому что такие, как вы, болваны, свято уверенные в своей национальной исключительности и праве на любые зверства, не должны существовать на этом свете ни в каком виде. И вот, когда мы — и предки и потомки вместе — разгромив ваш вермахт и убив всех немцев, способных носить оружие, придем к вам в Германию, на руины Фатерлянда, когда Третий Рейх будет повержен и его труп уже начнет вонять, когда ваши голодные старики, женщины и дети выстроятся в очередь к нашим полевым кухням за порцией бесплатного супа — только тогда мы позабудем о ярости и вспомним о милосердии к ближнему. Только тогда, и ни минутой раньше, герр Гудериан!

Говорят, что когда я произносила свою отповедь, то была похожа на разъяренную фурию, готовую лично вцепиться в лицо германскому генералу и выцарапать его мерзкие бесцветные глазенки. После этих моих слов, которые Варвара переводила на короткие, будто нарубленные топором немецкие фразы, из улыбающегося самодовольного болванчика Гудериана будто выпустили воздух. Он весь как-то сник, плечи его опустились, а нарисованную на наглой морде лица улыбку будто стерли ластиком. Видно, сильно я достала его спесивое и самодовольное внутреннее я. Так ему, гаду, и надо, тоже мне — гений танковой войны.

А ведь я знала, о чем говорила. За день до этой встречи я с разрешения командования на несколько часов выезжала в Брянск нашего мира прошвырнуться по магазинам, ибо девушке в походной жизни нужно множество простых и вроде бы незаметных вещей — от, простите, прокладок с «крылышками» и свежего нижнего белья, до пакетиков растворимого кофе. Эта поездка произвела на меня неизгладимое впечатление, потому что до нее я целых десять дней была отрезана от жизни в нашем времени, погрузившись в проблемы сорок первого года. Жаль только, что Варвару мне с собой взять не разрешили. Во-первых — у нее еще не были готовы документы, необходимые для пребывания на российской территории, а во-вторых — после того как наши прорвали фронт и как следует звизданули гитлеровцев промеж глаз, у переводчиков стало слишком много работы.

Я видела, что наша база у портала растет как на дрожжах, что взлетную полосу временного аэродрома из сборных металлических элементов спешно заменяют на собранную из уложенных в пять-шесть слоев бетонных плит. А это значит, что достаточно скоро на этой стороне, в сорок первом году, смогут работать наши самые тяжелые самолеты. Я видела, как в экстренном порядке специально к порталу через леса, болота и реки тянут высоковольтную ЛЭП. Я видела, как идут в портал колонны груженых всем необходимым для войны окрашенные в армейскую расцветку «Уралы», и ни один из них не возвращается назад. Говорят, эти машины хорошо подходят для буксировки советских орудий крупного калибра, которые по характеристикам мало чем отличаются от наших, только уж больно тяжелые. Ярость, она ведь может иметь и чисто материальное измерение.

Кроме материальной ярости, бывает и чисто человеческая. Вся страна в едином порыве (кроме группки мерзких отщепенцев) считает, что враг непременно должен быть разгромлен и победа должна быть за нами. Я видела не уменьшающиеся с начала операции очереди у военкоматов, в которых стояли и взрослые солидные мужики, и совсем еще молодые пацаны. Говорят, что раньше искали механиков-водителей, наводчиков и командиров орудий, а теперь из приходящих на перекличку выкликают командиров запаса на уровне — взвод, рота, батарея, батальон, дивизион. Во время последних рейдов освобождено много рядовых и сержантов, а вот командирский состав или погиб в боях, или был расстрелян немцами перед самым освобождением. Мы победим, несмотря ни на что, и отомстим врагу за всех невинно замученных советских людей. Обязательно отомстим!

31 августа 1941 года, 22:45. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего Присутствуют:

Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), председатель Совнаркома и нарком обороны — Иосиф Виссарионович Сталин;

Председатель Президиума Верховного Совета СССР — Михаил Иванович Калинин;

Нарком иностранных дел — Вячеслав Михайлович Молотов;

Начальник генерального штаба РККА — маршал Борис Михайлович Шапошников.

Делегация СССР-1941, побывавшая с официальным визитом в РФ-2018, сразу после возвращения, прямо с самолета, явилась к Вождю для отчета. Так уж получилось, что с первых же минут разговор пошел о праздновании Первомая в 2018 году, на котором неофициально побывала советская делегация.

— Ну в самом деле, товарищ Сталин, что попало — как говорится, и смех и грех, — посмеиваясь, сказал Калинин, — представьте — на Первомайской демонстрации колонна монархистов под желто-бело-черными прапорами, портретами Петра Первого, Екатерины Второй и вашими. И черно-желтый лозунг «Верните народу Сталина!»

— И лесбиянки, идущие практически в одной колонне с коммунистами! — угрюмо добавил Молотов. — Хотя, какие это коммунисты? Один грех, без всякого смеха!

— Одним словом, — подвел итог маршал Шапошников, — не первомайская демонстрация, а бродячий цирк на колесах. Хотя ваших портретов было предостаточно не только в колоннах у монархистов. Повсюду значки со Сталиным, открытки, обложки журналов. На Красной площади фотографы предлагают всем желающим сфотографироваться с картонным Сталиным в мундире генералиссимуса образца сорок пятого года. Особенно на это падки всяческие иностранцы: англичане там, американцы, французы и прочие участники антигитлеровской коалиции. Но попадаются и немцы с итальянцами. То ли потомки разных там антифашистов, то ли желающие просто пощекотать себе нервы.

Вождь вытащил изо рта погасшую трубку и, ухмыльнувшись в рыжие усы, произнес:

— Прямо какая-то сталиномания вперемешку с культом личности получается, товарищи. Нам, конечно, приятно, что товарища Сталина уважают и даже любят, но это не отменяет того факта, что вся эта любовь и уважение предназначены товарищу Сталину, так сказать, лично и даже самая малая их толика не достались партии большевиков, которую товарищ Сталин возглавлял на протяжении почти тридцати лет своей жизни…

— Все дело в том, Коба, — ответил опустивший голову Молотов, — что эта самая партия отреклась от товарища Сталина, низвергла его статуи с пьедесталов и сняла его портреты со своих знамен. Да и на настоящих большевиков тамошние коммунисты похожи не больше, чем курица на могучего орла. Какое же у этой партии теперь право хотя бы на тень его славы?

— А, ладно, Вячеслав, — махнул рукой Сталин, — что было ТАМ, в будущем — то было. Кто убит — тот убит, кто бежал — тот бежал. Мы этого ТАМ уже никак не изменим и можем изменить только у СЕБЯ. Настоящих большевиков из тамошних коммунистов все равно уже не сделать, поэтому, товарищи, давайте лучше вернемся к нашим текущим проблемам. Вячеслав, скажи, как обстоят наши дела на дипломатическом фронте?

— Нормально обстоят, Коба, — ответил Молотов, — большой любви, кроме как у коммунистического китайского руководства, мы там нигде не снискали, но и особой враждебности, за исключением Украины, Грузии, Молдавии и стран Балтии, которые выдумали себе советскую оккупацию, тоже не имеется. Уж слишком мрачную и неприятную память оставил после себя Гитлер, и любой, кто хотя бы косвенно встанет на его защиту, рискует навсегда испортить себе политическую карьеру. Германия — та, например, делает вид, что ей сейчас не до нас, и вообще ничего особенного не происходит. Тем более что гитлеровская армия успела очень нехорошо отметиться и на той стороне, и этим фактом уже ткнули в лицо тамошнему немецкому руководству, робко поинтересовавшемуся судьбой своих соплеменников, якобы случайно вторгшихся в двадцать первый век.

— Пока вы, Вячеслав, — ехидно сказал Вождь, — прохлаждались на первомайских демонстрациях и любовались на шествия монархистов, лесбиянок и недокоммунистов, тут у нас российский экспедиционный корпус нанес германцу контрудар под Кричевым, смял боевые порядки и разгромил вторую танковую группу гитлеровцев. Удар был настолько внезапным и таким стремительным, что в Кричеве российскими танкистами были захвачены врасплох ее штаб и тыловые учреждения вместе с огромными материальными запасами. Вместе со всем своим штабом в плен попал сам Гудериан, и одна ушлая российская журналистка даже успела взять у него интервью. Вот полюбуйтесь, прислали для ознакомления.


С этими словами Сталин передал Молотову два листа писчей бумаги, сколотых скрепкой и испещренных красными пометками поверх текста, отпечатанного с помощью лазерного принтера. Молотов прочел переданные бумаги, удовлетворенно хмыкнул, и со словами: «Все, отбегался, подлец, больше гадить не будет» передал текст интервью маршалу Шапошникову.

В ответ на вопросительный взгляд последнего Сталин пояснил:

— Есть мнение, что необходимо немного подкорректировать этот материал и в самое ближайшее время поставить его в «Красную Звезду». Уж больно хорошо товарищ Максимова в конце повозила спесивого германца мордой по столу. Да и чисто в психологическом плане нашим людям будет полезно узнать из первых рук, что победили бы мы германца в любом случае, и помощь потомков — это не вопрос жизни и смерти нашего государства рабочих и крестьян, а вопрос большего или меньшего количества людских потерь и материальных разрушений. Кроме Гудериана и его штаба, в Кричеве был захвачен и сопровождавший их повсюду походный бордель. Так вот, теперь есть мнение, что этих дамочек, которые ни в коем случае не являются комбатантами, следует передать Германии двадцать первого века — так сказать, в знак доброй воли. И российские товарищи тоже не против такого хода. Посмотрим, как на этот шаг отреагирует Берлин две тысячи восемнадцатого года.

Молотов кивнул — мол, он понял, и все сделает, Сталин же перевел взгляд на маршала Шапошникова.

— Борис Михайлович, — сказал он, — доложите, как обстоят дела по части военного сотрудничества с нашими российскими союзниками.

— Во-первых — доложил начальник Генерального Штаба РККА, — новых сухопутных частей и соединений в составе экспедиционной группы войск не будет. Три дивизии, две бригады и несколько спецчастей усиления, и на этом все. В дальнейшем усиливаться будет только ракетная и авиационная компонента. Во-вторых — пропускная способность того, что потомки называют межвременным порталом, увеличилась, и дополнительные мощности будут использованы для того, чтобы поставить нашей армии вооружение и боеприпасы с их мобилизационных складов.

В первую очередь это будут единые пулеметы Калашникова под винтовочный патрон образца восьмого года и ручные противотанковые гранатометы для нашей пехоты, которые сильно осложнят жизнь немецким танкистам, а также средства связи с системой кодирования для танковых и авиационных войск. В-третьих — идут переговоры о формировании своего рода интербригад. Бойцы и командиры с боевым опытом и не только российским гражданством согласны воевать на нашей стороне под полностью нашим командованием. Просто лимиты на пополнение экспедиционной группы войск достаточно жесткие, и желающих воевать на нашей стороне гораздо больше, чем вакантных мест.

— Ну это же просто замечательно, — воскликнул вождь, — то, что люди на демонстрациях таскают портреты товарища Сталина — это одно, а вот то, что они рвутся в бой с немецкими фашистами и это явление достаточно массовое — это совсем другое дело. С портретом ходить может каждый, а вот воевать пойдет только настоящий человек.

Закончив эту фразу, Сталин вопросительно посмотрел на Михаила Ивановича Калинина, но тот легким пожатием плеч дал понять, что его встречи с руководством Госдумы, Совета федерации и правящей партии «ЕР» носили исключительно рабочий характер, и отдельно докладывать пока что нечего. После этого Верховный дал понять присутствующим, что аудиенция завершена и всем пора покинуть его кабинет.

Когда товарищи, собрав свои бумаги, вышли, Сталин принялся не спеша набивать свою любимую трубку, при этом продолжая размышлять, как бы ведя диалог с самим собой. Ведь хоть Махатма Ганди еще не умер, откровенно поговорить товарищу Сталину зачастую также было не с кем. Некоторые вопросы он не мог обсудить даже с Берией, которому доверял почти безгранично.

«А если серьезно, — думал он, — то мы с вами, товарищ Сталин, прекрасно знали о том, что некоторые наши не такие уж и далекие потомки, большая часть из которых уже ходит по нашей земле своими ногами, а других мамы еще возят в колясках, просрали большевистскую идею, оставив от нее пустую выхолощенную догмами оболочку. Мы в том мире сумели выиграть войну и защитить страну от первого самого страшного натиска мирового империализма, а они, имея уже наработанный нами фундамент, вдребезги проиграли мирное соревнование двух систем. В результате краха большевистской, коммунистической идеи случился крах СССР, который, как говорит коллега Путин, стал величайшей геополитической катастрофой двадцатого

Вы спросите, что из этого следует, товарищ Сталин? А следует то, что нам надо гораздо серьезней отнестись к кадровому вопросу. Сейчас мы занимаемся подбором кадров, но, как показала будущая история, все это полумеры. Кадры для руководства партией и государством надо специально выращивать, и при этом не бояться того, что на десять тысяч тонн руды, взятой в первоначальную обработку, выйдет только один грамм драгоценного радия. Сейчас мы обдумываем целую систему, которая позволяла бы брать людей из народа и при наличии соответствующих качеств обучала бы их и продвигала на вышестоящие посты. А если таких качеств нет или они оказались исчерпаны, автоматически сбрасывала бы неподходящих людей на нижележащие уровни, не доводя дело до судебных процессов и расстрелов.

Иначе никак, товарищ Сталин! Потому что, когда мы чистим партию, как говорят в будущем, с помощью репрессий, то вместе с грязной водой выплескиваем и множество полезных людей, на которых написали доносы разные карьеристы. И эти кампании внушают нормальным людям страх и отвращают их от партии. А когда мы вообще не чистим партию от враждебных элементов или просто бездельников, то она очень быстро начинает загнивать, и сгнивает в итоге до основания, как это и произошло в восьмидесятых годах в прошлом наших потомков. Сейчас последнюю чистку производит война. Она же показывает нам, кто из наших товарищей чего стоит, и она же, с другой стороны, забирает у нас самых лучших и достойных людей. Так вот, сейчас наша задача, как настоящих большевиков, сделать так, чтобы эти лучшие и достойные смогли себя показать и в то же время чтобы они остались живы, а трусы, паникеры, бездельники, дураки и карьеристы были бы беспощадно отсеяны и больше не засоряли собой нашу партию. И решить эту задачу не менее важно, чем выиграть войну. Иначе чего мы стоим как большевики, если не сможем избежать уже известных нам ошибок и ловушек…»

1 сентября 1941 года, 10:15. Ближние окрестности Кричева

Командующий 56-м моторизованным корпусом генерал пехоты Эрих фон Манштейн

Вот уже второй день, в окрестностях этого небольшого городка (16 тысяч жителей) шли ожесточенные бои, сковывающие все больше и больше резервов вермахта. На Мстиславльском направлении действовал 56-й моторизованный корпус (8-я панцердивизия, 3-я моторизованная дивизия и моторизованная дивизия СС «Тотенкопф»), который был срочно переброшен из-под Старой Руссы, где осталась недобитая им 34-я армия большевиков, которая в итоге сумела вырваться из окружения, сохранив костяк своего боевого состава.

Передовые части 56-го мотокорпуса (разведывательные и мотоциклетные батальоны), продвигающиеся к Кричеву со стороны Мстиславля, по своему обыкновению, с ходу атаковали позиции большевиков, но большого счастья им это не принесло. В частности, многострадальный[22] 3-й мотоциклетный батальон СС моторизованной дивизии СС «Тотенкопф» вечером 30-го августа под селением Лобковичи с ходу влетел в грамотно организованную стрелково-артиллерийскую засаду, где и был истреблен до последнего человека. Как там доподлинно было дело, никто не знает, но шквальная стрельба из пулеметов и автоматических мелкокалиберных пушек (что обычно характерно для «марсиан») разносилась очень далеко.

Следовавший в авангарде основных сил дивизии 1-й мотопехотный полк дивизии СС «Тотенкопф», попытался прийти на выручку попавшей в неприятности разведке, но при попытке приблизиться к деревне Селец сперва напоролся на плотный заградительный огонь артиллерии, а потом на перекрестный обстрел из стрелкового оружия, станковых пулеметов и автоматических пушек. Ожесточенный бой с применением всех видов оружия шел до темноты, после чего пехотные части большевиков при поддержке моторизованных подразделений «марсиан» перешли в ночную контратаку, закончившуюся разгромом 1-го мотопехотного полка дивизии СС «Тотенкопф» и его беспорядочному отступлению по направлению обратно к Мстиславлю. При этом большие потери понес также артиллерийский полк дивизии СС «Тотенкопф», ввязавшийся в контрбатарейную борьбу с артиллерией «марсиан», имевшей более совершенные средства артиллерийской разведки и управления огнем и большую дальность стрельбы.

Примечание авторов: на самом деле в контрбатарейной борьбе участвовала сводная гаубичная артиллерийская бригада, имевшая в своем составе 18-ть российских САУ2 СЗ и 18-ть советских пушки-гаубицы МЛ-20 буксируемых трехосными полноприводными тягачами «Урал». Еще одна такая сводная артиллерийская бригада действовала на Славгородском (Пропойском) направлении против 41-го моторизованного корпуса генерала Рейнхарта. Сильно потрепанные в предыдущих боях с частями экспедиционной группы войск 46-й и 47-й моторизованные корпуса, дислоцированные в районе Рославля, тоже перешли в наступление в направлении Кричева, но поскольку лесисто-болотистая местность на том направлении не благоприятствовала действиям подвижных соединений, потери на этом направлении были велики, а темп продвижения незначителен и без привлечения сил экспедиционной группы войск.

Немного больше повезло разведке 3-й моторизованной дивизии — в районе села Ходосы она наткнулась на спешно оборудуемый рубеж полевой обороны большевиков (при поддержке несколько моторизованных подразделений «марсиан») и после короткого боя тут же отскочила обратно. Как доложил командир моторизованного разведывательного батальона вермахта, его часть была не в состоянии бодаться лоб в лоб с мотострелковой ротой и танковым взводом «марсиан», которые поддерживали окапывающийся стрелковый полк РККА. В этом месте немцы отделались легким испугом, а также четырьмя сожженными грузовиками и тремя бронетранспортерами. А может, эта легкость потерь в разведывательном батальоне вермахта объяснялась тем, что все самое лучшее было выделено для как можно более полного уничтожения именно эсэсовской части.

В итоге, как уже говорилось, и у Селец, и Ходосы уже двое суток шли вязкие, как патока, бои на прорыв обороны большевиков, которая пока держалась, а все вклинения и тактические успехи немецких войск тут же парировались действиями механизированных подразделений «марсиан», находящихся во втором эшелоне. Впрочем, иметь дело с окопавшейся большевистской пехотой тоже оказалось не так легко. Почти сразу выяснилось, что большевистская оборона оказалась насыщена большим количеством пулеметов, по своим тактическим характеристикам ничуть не уступающим знаменитому немецкому пулемету МГ-34. Шквальный пулеметный огонь не особо способствует успеху пехотных атак, когда цепи в фельдграу либо прижимаются очередями к земле, либо скашиваются под корень, как пшеница косой.

Попытка поддержать действия пехоты самоходной артиллерией и панцерами тоже обернулась конфузом, потому что в руках у большевиков в большом количестве оказалось совершенно новое оружие — скорее всего, переданное им «марсианами». Реактивные противотанковые гранатометы на расстоянии сто-двести метров с легкостью расправлялись даже с крепколобыми «штугами», что было не под силу «сорокопяткам», с которыми немецкие танкисты имели дело ранее. Попытка ввести в бой со стороны Мстиславля 8-ю панцердивизию не привела ни к чему, кроме дополнительных потерь в людях и технике. То, что у немецких зольдатенов легко получалось всего две недели назад, теперь оказалось невозможным. Несмотря на весь тевтонский натиск, фронт большевиков держался, а в самые критические моменты в дело вмешивались «марсиане» и нейтрализовали многообещающий прорыв. К тому же большевистская пехота дралась яростно-самоотверженно, то и дело поднимаясь в короткие злые штыковые контратаки и категорически отказываясь сдаваться в плен[23].

Кроме всего прочего, сущим наказанием для частей вермахта и СС стали налеты авиации «марсиан», которые от действий большими группами перешли к нанесению ударов парами и четверками. От этих стремительных машин, подкрыльевые пилоны которых, как правило, были сплошь увешаны различными вооружениями, немецкой пехоте и панцерам не было никакого спасения. Да что там говорить — немецкие зенитки могли лишь слегка оцарапать их броню, а истребители просто не догоняли их на прямой, в то время как эти машины оказались настоящими королями поля боя, уничтожая на марше целые подразделения вермахта, а также колонны с топливом и боеприпасами.

В то же время поддержка сухопутных частей со стороны люфтваффе упала почти до нуля. Генерал Манштейн с горечью отмечал, что немецкие летчики просто отказываются даже близко подлетать к тем местам, где могут оказаться подразделения «марсиан», потому что у тех в больших количествах имеются ракетные противосамолетные снаряды, которые вроде бы даже сами наводятся на немецкие самолеты. По крайней мере, иначе объяснить точность, с которой они попадают в цель, просто невозможно. А в последнее время такие снаряды стали появляться и руках большевистской пехоты — правда, не везде, а только там, где она действует рука об руку с «марсианами». Но даже это означает, что немецкие войска на самых важных участках фронта полностью лишились авиационной поддержки.

С точки зрения военного офицера-профессионала, которым, несомненно, был Манштейн, ситуация выглядела даже более чем безнадежно, но, в отличие от Гудериана, у него ни на секунду не возникало даже мысли о сдаче в плен к большевикам или даже «марсианам». Все дело было в том, что по приказу Манштейна подчиненные ему войска активно участвовали в репрессиях против мирного советского населения, выискивая и уничтожая евреев, коммунистов, комсомольцев и политработников, из-за чего генерал вполне обосновано опасался, что сразу после попадания в плен (без разницы — к большевикам или к «марсианам»), его неминуемо ждет расстрел.

1 сентября 1941 года. 14:55. Аэродром люфтваффе в окрестностях Могилева.

группенфюрер СС Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих

Перед полетом, который должен был стать для него последним, Гейдрих вместе с механиком тщательнейшим образом проверил готовность к вылету своего истребителя. Таков незыблемый порядок в военной авиации любой страны, без различия того, какие опознавательные знаки нанесены на плоскости и хвостовое оперение летательных аппаратов, и его нарушение немедленно становится предметом служебного расследования. Гейдрих, естественно, не хотел привлекать к себе лишнего внимания и делал все по инструкции. Кроме всего прочего, ему не удалось отделаться от навязанного ему ведомого.

Теперь у молодого (чуть за двадцать) белобрысого парня по имени Михель могло быть только две судьбы. Или он гарантированно погибнет еще до того, как Гейдрих приведет в исполнение свой замысел, или, вернувшись из боевого вылета, сообщит, что группенфюрер СС Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих героически погиб в жестоком бою с большевиками.

При этом, разумеется, на самом деле Гейдрих и не собирался умирать, и поэтому крайне тщательно обдумывал эту почти неразрешимую задачу. По всему у него выходило, что мальчишке лучше бы умереть сразу, а то, пьггаясь имитировать свою смерть, можно гробануться самым настоящим образом, чего Гейдрих делать не собирался. В последнее время немецкие пилоты старались даже близко не подлетать к линии фронта, которая выгнутой внутрь дугой протянулась от Гомеля до Брянска, потому что эта черта и лежащее за ней пространство превратились для люфтваффе в территорию смерти. Любой появившийся над ней германский самолет будет немедленно сбит — неважно, окажется это высотный разведчик-бомбардировщик «Юнкерс-86» или легкий связной «Шторьх». И при этом зенитчикам «марсиан» не требуется огромного количества орудий, заляпывающих небо шапками разрывов.

Пилоты люфтваффе уже знали, что в таком случае на земле появляется рукотворная туча дыма и пыли, отмечающее то место, где прячется «марсианская» пусковая установка зенитных ракетных снарядов. Потом из этой тучи в небо возносится стремительный снаряд, сияющий яростным факелом реактивного выхлопа и, разматывая за собой белую, чуть курчавую полосу дыма, устремляется в голубые небеса навстречу очередному немецкому самолету. Конец таких историй неизбежно одинаков — вспышка разрыва мощной боеголовки гораздо мощнее, чем у любого зенитного снаряда, и беспорядочно падающие вниз обломки того, что еще недавно было разведчиком, бомбардировщиком или истребителем. Спастись от таких снарядов не удавалось еще никому.

А иногда, когда речь идет о небольших снарядах, предназначенных для борьбы с низко летящими самолетами, на земле вообще может не быть никакой установки для пуска ракет. Их прямо из стрелковой цепи или с брони панцеров запускают солдаты, имеющие в руках характерную толстую трубу. В последнее время такие стрелки с трубами в большом количестве стали появляться не только у «марсиан», но и у сражающихся рядом с ними большевиков, что означало, что в любом случае полет в запретную зону будет с билетом только в один конец. Конечно, такая насыщенность боевых порядков противника средствами ПВО облегчает задачу устранения ведомого, но в то же время увеличивает ненужный риск, что зенитные стрелки «марсиан» или большевиков устранят не ведомого, а самого Гейдриха, или же их обоих.

Выход в таком случае у Гейдриха был только один — сбить Михеля самому, а потом огородами, то есть болотисто-лесистыми массивами, на высоте бреющего полета попытаться проникнуть вглубь запретной зоны и там выброситься с парашютом или попробовать совершить вынужденную посадку на подходящем месте. При этом ему еще надо будет умудриться сделать так, чтобы не просто остаться в живых, но еще и попасть в руки русских из будущего, а не банальных большевиков. От последних Гейдрих вообще не ждал ничего хорошего, а русские из будущего казались ему людьми разносторонними и идеологически не зашоренными, раз уж они в конце концов отказались от коммунизма. В любом случае ему надо постараться подлететь как можно ближе к главной базе пришельцев из будущего, расположенной прямо возле пункта перехода, и лишь потом переходить к выполнению остальных пунктов своего гениального плана.

Подумав об этом, Гейдрих пожелал, чтобы находящемуся сейчас в аду генералу Моделю черти подкинули свежих дровишек под котел и пошерудили в углях кочергой. Угораздило же именно этого тупицу и фанатика найти проход в иной мир и наломать там ужасных дров. Сам Гейдрих считал, что он не меньше таких, как Модель, предан национал-социалистической идее, но при этом ведь ради пользы дела в любой идее нужно уметь делать исключения, а то можно случайно разбудить такое лихо, которое сожрет и саму идею, и ее последователей. Но после того, как отвалилась голова, уже поздно рвать волосы на заднице.

Потом он подумал, что всего, что может с ним произойти, заранее не предусмотреть, а поэтому, как говорил Наполеон, надо сперва ввязаться в бой, а там будет видно. Он, Гейдрих, умный и везучий, и поэтому непременно выкрутится из любого, даже самого опасного, положения.

час спустя, примерно в сорока километрах западнее межмирового портала.

группенфюрер СС Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих

Все оказалось даже проще, чем Гейдрих первоначально планировал. Позади остался рухнувший в бездонное болото объятый пламенем месссершмигт Михеля, доверчиво подставившего хвост своему именитому ведущему. От очереди из пушки и двух синхронных пулеметов в упор не спасает никакая броня. Гейдриха «утешало» то, что мальчишка, скорее всего, был убит сразу и нисколько не мучился, а скорее всего, не успел даже испугаться. Избавившись от спутника, группенфюрер СС вышел на связь и взволнованным голосом сообщил, что атакован группой большевистских истребителей, после чего прострелил рацию из своего парабеллума и, снизившись до высоты бреющего полета, взял курс на юго-восток.