Всем парням, которых я любила

– И что, ты по-прежнему списываешь?

– Нет. Практически. Ну, пару раз. – Он хмурится. – Может, перестанешь смотреть на меня так?

– Как так?

– Осуждающе. Слушай, я в любом случае собираюсь учиться на стипендию по лакроссу, так что, не все ли равно?

На меня снизошло внезапное озарение. Я спрашиваю, понизив голос:

– Постой… ты умеешь читать?

Он заливается смехом.

– Да, я умею читать. Господи, Лара Джин. Не за всем скрывается история, ладно? Я просто ленивый. – Он фыркает. – Умею ли я читать? Я написал тебе несколько записок! Ты очень забавная.

Я чувствую, как мое лицо заливается краской.

– Это не было настолько смешно. – Я украдкой бросаю на него взгляд. – Для тебя это все шуточки?

– Не все, но большинство, конечно.

Я удивлена.

– Тогда, наверное, это твой недостаток, над которым стоило бы работать, – говорю я. – Потому что есть серьезные вещи, и они должны восприниматься всерьез. Извини, если считаешь меня бескомпромиссной.

– Угу, думаю, это именно бескомпромиссность. Я считаю тебя такой в целом. Это недостаток твоего характера, над которым тебе следует потрудиться. А еще я считаю, что тебе нужно научиться расслабляться и получать удовольствие.

Я перебираю в голове все занятия, которые приносят мне радость: катание на велосипеде (ненавижу), выпечка, чтение; подумываю над тем, чтобы сказать вязание, но уверена, что он только посмеется надо мной. Когда Келли приносит нашу еду, я отвлекаюсь, потому что хочу укусить свой жареный сыр, пока он мягкий.

Питер крадет одну из моих картофелин.

– Итак, кто еще?

– Что кто еще?

Он произносит с набитым ртом:

– Кто еще получил письма?

– Ммм, это очень личное, – я качаю головой, словно говорю: «Вау, как грубо».

– Что? Мне просто любопытно. – Питер макает другой кусочек картошки в мой маленький горшочек с кетчупом. Усмехаясь, он добавляет: – Ну же, не стесняйся. Ты можешь рассказать мне. Знаю, я, очевидно, номер один. Но мне хочется услышать, кто еще набрал очки.

Питер перегибает палку, он слишком уверен в себе. Прекрасно, если он так сильно хочет знать, я скажу ему.

– Джош, ты…

– Очевидно.

– Кенни.

Питер фыркает.

– Кенни? Кто он?

Я ставлю локти на стол и опираюсь подбородком на руки.

– Мальчик, с которым я познакомилась в церковном лагере. Он был самым лучшим пловцом среди мальчиков. Однажды он спас тонущего ребенка, доплыв до середины озера прежде, чем спасатели заметили что-то неладное.

– Так что он сказал, когда получил письмо?

– Ничего. Оно вернулось обратно к отправителю.

– Ладно, кто следующий?

Я откусываю сэндвич.

– Лукас Крапф.

– Он же гей, – говорит Питер.

– Он не гей!


– Боже, прекращай мечтать. Парень – гей. Он вчера в школу надел аскотский[22] галстук.

– Уверена, он так пошутил. Кроме того, аскотский галстук не делает кого-то геем, – я бросаю ему взгляд, говорящий: «Вау, как гомофобно».

– Эй, не смотри на меня так, – протестует он. – Мой любимый дядя – гей, как пить дать. Спорю на пятьдесят баксов, что, если бы я показал фотографию Лукаса своему дядюшке Эдди, он подтвердил бы это за полсекунды.

Только потому, что Лукас ценит моду, это не делает его геем. – Питер открывает рот, чтобы возразить, но я приподнимаю руку, останавливая его. – Все это означает, что он более городской парень среди всего этого… скучного пригорода. Спорим, он в конечном итоге отправится в Нью-Йоркский университет или в какое-нибудь другое заведение Нью-Йорка. Он мог бы быть телевизионным актером. У него такая внешность, ты же понимаешь. Стройный, с тонкими чертами лица, очень чувствительными чертами. Он похож… на ангела.

– Так что же Ангельский Парень сказал о письме?

– Ничего. Уверена, потому что он джентльмен и не хотел смущать меня, поднимая этот вопрос. – Я одариваю его многозначительным взглядом. «В отличие от некоторых», – говорю я глазами.

Питер закатывает глаза.

– Хорошо, хорошо. Мне все равно. – Он откидывается на спинку сиденья и вытягивает руку, положив ее на спинку свободного места рядом с ним. – Это только четыре. Кто пятый?

Я удивлена, что он считал.

– Джон Амброуз Макларен.

Глаза Питера округляются.

– Макларен? Когда он тебе нравился?

– В восьмом классе.

– Я думал, ты меня любила в восьмом классе!

– Возможно, там было частичное совпадение, – признаюсь я. Помешивая соломкой напиток, продолжаю: – Был один раз, на физкультуре… мы с ним должны были собрать все футбольные мячи, и начался дождь. – Я вздыхаю. – Наверное, это был самый романтичный момент в моей жизни.

– Что происходит с девушками под дождем? – удивляется Питер.

– Не знаю. Полагаю, может быть из-за дождя все кажется намного драматичнее, – говорю я, пожимая плечами.

– Между вами двоими действительно что-то произошло или вы просто стояли под дождем и собирали футбольные мячи?

– Тебе не понять.

Такой как Питер никогда не сможет понять.

Питер закатывает глаза.

– Итак, письмо Макларена было отправлено на его старый адрес? – подсказывает он.

– Думаю, что так. Я от него вообще ничего не слышала, – делаю большой глоток содовой.

– Почему ты так грустно говоришь об этом?

– Неправда!

Может быть, немного. Думаю, что помимо Джоша, Джон Амброуз Макларен значит для меня больше, чем все парни, которых я когда-либо любила. Просто было в нем что-то очаровательное. Некое обещание, что возможно в один прекрасный день… Думаю, Джон Амброуз Макларен был Тем, Кто Ушел. Вслух же я говорю:

– Ну, он либо не получил мое письмо, либо получил, и, – я пожимаю плечами, – мне всегда было интересно, каким он стал. Тот же ли он еще. Уверена, что да.

– Мне кажется, он как-то раз упомянул тебя, – Питер медленно добавляет: – Да, определенно говорил. Сказал, что считал тебя самой красивой девочкой в нашем классе. Он говорил, что единственное, о чем он жалел в средней школе, что он не пригласил тебя на бал в восьмом классе.

Все мое тело напрягается, и мне кажется, я даже перестаю дышать.

– Серьезно? – шепчу я.

Питер покатывается со смеху.

– Боже! Ты такая доверчивая!

Мой живот сжимается. Моргая, я произношу:

– Это было низко. Зачем ты так сказал?

Питер перестает смеяться и говорит:

– Эй, извини. Я просто пошутил.

Я тянусь через стол и бью его в плечо. Сильно.

– Ты придурок!