Второй взгляд
Часть 25 из 90 Информация о книге
— Делаю «муравьев на бревне»[9]. Кино такое скучное, что можно смотреть только вприкуску с чем-нибудь вкусным. Итану взяли в прокате какой-то дурацкий детский фильм. Мальчик, разумеется, предпочел бы «Крепкий орешек — 2» и надеялся уговорить мать посмотреть его по кабельному каналу. Он бросил взгляд в окно, по которому стекали дождевые капли: — Жалко, что мне нельзя выйти на улицу. — Итан! — Знаю, что не следует так говорить. Но все равно жалко, что мне нельзя выйти на улицу. Звонок в дверь заставил обоих вздрогнуть. Никто не собирался заглянуть к ним в субботу в девять тридцать вечера. К ним вообще никто и никогда не заглядывал. Итан наблюдал, как лицо матери побледнело и приобрело оттенок окружавшей ее мыльной пены. — Что-то случилось с Россом… — пробормотала Шелби и встала в ванне во весь рост. Итан успел отвернуться, прежде чем его взгляд упал… ну… на это. Шелби накинула халат, обернула вокруг головы полотенце и бросилась вниз по лестнице. Итан мог побежать за ней вслед. Мог вернуться в кухню и заняться изюмом и сельдереем. Но он не двигался с места, словно прирос к полу. Перед глазами у него стояло то, что он увидел в ванной, перед тем как отвернуться. Голая нога в хлопьях пены. Он сам не понимал, почему эта картина напомнила ему о той ночи, когда они с дядей Россом охотились за привидениями. Даже в самых невероятных фантазиях Илай не мог представить себе, что будет сотрудничать с охотником за призраками. Факт — это то, что можно потрогать руками, в этом он был неколебимо уверен. Но вечерний звонок Фрэнки все изменил. На веревке не оказалось клеток предполагаемого убийцы, зато там были клетки другого человека. Ни одно из этих обстоятельств не могло полностью отменить первоначальную версию… однако все оказалось куда более запутанным, чем это представлялось Илаю. Он чувствовал необходимость поговорить с человеком, знакомым, так сказать, с историческим контекстом данного дела. С этим самым Россом Уэйкманом. Илай стоял на крыльце, дождь стучал по металлическому козырьку, открывать двери никто не торопился. Детектив позвонил во второй раз. Уэйкман оставил ему свой телефонный номер и адрес — как он выразился, «на тот случай, если вы передумаете и все же решите заняться этим делом». Наметанным глазом Илай успел заметить и скейтборд, прислоненный у стены дома, и пару желтых садовых сабо рядом. Это его удивило; интуиция подсказывала ему, что у Росса Уэйкмана нет семьи, а Илай привык доверять своей интуиции. Он знал: в доме кто-то есть. На подъездной дорожке стояла машина, в освещенном окне второго этажа мелькал чей-то силуэт. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Илай позвонил в третий раз. Раздался щелчок отпираемого замка. В дверном окошке мелькнуло что-то голубое — похоже, рукав махрового халата. Дверь распахнулась, и детектив услышал испуганный голос: — Чем я могу вам помочь? Илай не ответил. Лишившись дара речи, он пожирал глазами женщину, которую столько раз видел во сне. Итан опустил руку в мыльную пену, потом поднес ее к лицу и слегка дунул. Похожий запах он ощутил той ночью, когда в доме с привидениями погас фонарь. Мальчик щелкнул выключателем, и ванная погрузилась в темноту. Теперь все было в точности как тогда — влажный воздух, легкий цветочный аромат. Дядя Росс много раз допытывался, видел ли племянник хоть что-нибудь. Итан честно отвечал, что не видел ровным счетом ничего. Говоря откровенно, в тот момент от страха он зажмурил глаза. Отважился приоткрыть их лишь чуть-чуть — и тут что-то заметил. Какое-то движение в темноте. Сначала он подумал, что вернулся дядя Росс. Но это было не так. На долю секунды перед Итаном возникло нечто эфемерное. Возможно, чье-то лицо… трудно сказать. В одном лишь Итан был твердо уверен, и это воспоминание было острым, точно нож, вонзившийся в цель: он ощущал цветочный аромат. Несколько мгновений аромат витал в помещении, а потом исчез… Что бы это ни было, оно последовало прочь из дома за дядей Россом. Или просто растворилось в воздухе. Очередная вспышка молнии разрезала небо. — Вы вернулись, — выдохнул Росс, не замечая, что глаза Лии покраснели и воспалились и ее знобит. Они встретились вновь, это было настоящим чудом, и он был готов на все, лишь бы удержать ее. Если будет необходимо, он разгонит сотню репортеров! Вызовет ее мужа на дуэль! Заставит гром стихнуть! — Я пришла попрощаться, — прошептала Лия. Росс ощутил, как земля уходит у него из-под ног. Он сам не понимал, что с ним творится в присутствии Лии, почему кожа его покрывается мурашками и кончики пальцев холодеют. Но где-то в глубине души он верил, что Лия ощущает то же самое. В течение многих лет он пытался понять, куда ушла Эйми, и лишь недавно догадался, что двигался в ошибочном направлении… Если хочешь что-то схватить, прежде надо выпустить то, что ты держишь в руках. — Нет! — крикнул он. Мокрые волосы Росса прилипли к вискам, по лицу стекали капли дождя. Он не знал, как объяснить Лие, что человек не должен покидать другого человека, если тот не может его отпустить. Вместо этого он протянул к ней руки. Сжав ее лицо в ладонях, он принялся покрывать его поцелуями. Касаясь губами ее губ, языком ее языка, он ощущал ее боль и горечь сомнения. Судорожно глотал эту боль и эту горечь, вновь приникал к губам Лии и пил ее душу, как воду, чувствуя, как она, глоток за глотком, наполняет зияющую у него внутри пустоту. Ветер становился все сильнее, раскаты грома, казалось, сотрясали землю у них под ногами. Лия отстранилась от него, глаза ее были влажными от слез. — Погоди, — умолял Росс, но она, резко повернувшись, побежала прочь. — Не покидай меня! Он бросился за ней, как охотник за дичью, ее белый воротник, мелькавший в зарослях, служил ему ориентиром. Лия пересекла поляну, на которой Росс занимался наблюдениями. Огибая земляные холмики, вновь появившиеся неведомо откуда, она устремилась в заросли и исчезла за деревьями. В этой части леса Росс еще не был. Он запыхался, каждый вздох давался ему с трудом, однако он не прекращал преследования. Лия свернула на узкую тропинку, вдоль которой росли молодые сосны и какие-то колючие кусты. Колючки царапали лодыжки Росса, цеплялись за шнурки его ботинок. Неожиданно лес расступился. Внезапно под ногами Росса оказалась оттаявшая земля — небольшой участок, усыпанный десятками растоптанных белых роз. Лия не остановилась и здесь. Росс, не сводивший с нее глаз, видел, как она проскочила между двумя каменными обелисками. Мгновение спустя он сам, споткнувшись об один из них, полетел в грязь лицом. Росс приподнялся и встал на колени, голова у него кружилась, перед глазами стояла пелена. Новая вспышка молнии осветила имена на могильных камнях. «Лили Пайк. 19 сентября 1932 года» — гласила надпись на меньшем. На другом обелиске, покрупнее, — «Сесилия Бомонт-Пайк. 9 ноября 1913 года — 19 сентября 1932 года». Подняв голову, Росс увидел, что Лия тоже смотрит на могилы. Она медленно протянула руку, коснулась меньшего из обелисков… и рука ее прошла сквозь камень. Взгляд Лии встретился со взглядом ошеломленного Росса. Сисси Пайк. Сесилия. Лия. Россу доводилось слышать о призраках, не сознававших, что они бесплотны. Он встречался с исследователями, рассказывавшими, что призраки их кусали, щипали, били и толкали. Однако он не сомневался, что поначалу призрак, которого увидит он сам, будет прозрачным, как привидение из детской сказки. И, лишь найдя источник энергии и напитавшись ею, дух сможет стать плотным и осязаемым. Росс, много лет страдавший бессонницей, после встреч с Лией спал как младенец. В ее присутствии его била дрожь. Да, то было физическое влечение в самом прямом смысле: дух похищал тепло его тела. — Росс… — Лия не разжимала губ, но голос ее звучал в его сознании. — Росс? — Она протягивала к нему руки над могилой, своей собственной могилой. Коснувшись ее, он почувствовал, как его пронзила невыносимая боль. Прикосновение пальцев Лии заставило его содрогнуться. Ее лицо с каждым мгновением становилось все более прозрачным. Росс смахнул с глаз дождевые капли и заставил себя смотреть, как она растворяется в воздухе. Он знал, что на сей раз не должен упустить момент, когда его любовь покидает этот мир. Часть вторая 1932 год Есть два способа быть одураченным. Один — верить в то, что не является истиной; другой — отказываться верить в то, что истинно. Сёрен Кьеркегор Глава 5 4 июля 1932 года Текущая вода сама себя очищает. Поток зародышевой плазмы не способен это сделать. Г. Ф. Перкинс. Опыт евгенического исследования в Вермонте. Первый ежегодный доклад, 1927 год Сегодня, на следующий день после того, как я попыталась покончить с собой, Спенсер говорит мне, что мы едем в Берлингтон на праздник Дня независимости. Он сообщает мне об этом, перевязывая порез на моем запястье. Порез очень глубокий; когда я его сделала, боль пронзила меня насквозь. — Там непременно будут гадалки, Сисси, — продолжает Спенсер. — А еще шоу пожирателей огня, конкурсы красоты и исторические шарады. В общем, развлечения на любой вкус. Он закрепляет повязку и объясняет, почему мы должны непременно поехать на этот праздник: — Твой отец встретит нас там. Хотя стоит такая жара, что одуванчики и черноглазые сюзанны завяли и поникли, Спенсер подает мне белую блузку с длинным рукавом. Манжета скроет повязку на моем запястье. — Никто не должен знать, что случилось вчера, — говорит он вполголоса; я смотрю на его розовую проплешину, она так сильно блестит, что мне приходится отвести глаза. — Ты ходила во сне, только и всего. Ты не знала, что делаешь. Для Спенсера важно лишь лицо, которое ты показываешь миру, а что творится у тебя на душе, не важно. Цель оправдывает средства. Так считал Чарльз Дарвин. По-моему, Спенсер молился бы мистеру Дарвину, если бы не боялся, что старые сплетницы из конгрегациональной церкви сочтут его язычником. Спенсер гладит мой подбородок своими длинными пальцами. — Идем, Сисси, — говорит он. — Надеюсь, ты меня не разочаруешь. — Постараюсь, — отвечаю я и улыбаюсь. На самом деле мне хочется сказать: «Не называй меня Сисси. Это трусливое имя, имя, которое притягивает беду. Посмотри, до чего оно меня довело». И я добавила бы: «Моя мать назвала меня Сесилией. Это красивое имя, оно звучит как музыка». Однажды на факультетском обеде я выпила смородинового вина, и это придало мне храбрости. Тогда я решилась попросить мужа называть меня Лией. — Лия? — пожал он плечами. — Но почему я должен называть свою жену именем нелюбимой жены Иакова? Спенсер помогает мне подняться. Мою беременность он считает достойным внимания фактом. Зато все прочие мои проблемы старательно игнорирует. Работа Спенсера связана с психогигиеной, и поэтому мы оба отказываемся признавать, что я недалеко ушла от пациентов государственной психиатрической больницы в Уотербери. Невозможно объяснить такому человеку, как Спенсер, что очень страшно смотреть в зеркало и не узнавать собственного отражения. Он не поймет, как это мучительно — просыпаясь по утрам, чувствовать, что ты должна надеть маску и изображать кого-то другого. Иногда, сидя рядом со Спенсером, я изо всех сил впиваюсь ногтями в собственную ладонь. И лишь когда начинает течь кровь, я понимаю, что существую в реальности. Порой я представляю, что вышла на плоту в открытый океан и уснула под палящим солнцем. Я обливаюсь потом, покрываюсь солнечными ожогами и умираю во сне. Поверите ли, подобные фантазии приносят облегчение. Если мне суждено умереть, то, по крайней мере, я могу выбрать когда и как. Я так долго ощущала себя отверженной, что мне нетрудно поверить: этот мир станет лучше после моего ухода. Спенсер утверждает, что всему виной беременность; говорит, в моем организме некоторые вещества сейчас производятся в избытке, и в этом все дело. Но я-то знаю: причина другая. Я ощущаю себя чужой в этом городе. Ощущаю себя чужой рядом со своим мужем. Ощущаю себя чужой в своей собственной коже. Я словно ребенок, который вечно водит во время игры в пятнашки. Словно глупая девчонка, хохочущая над непонятной шуткой. Мое сознание распадается на множество разрозненных частиц, и я не могу понять, какая из этих частиц — я сама.