Заражение

— Да.

Лукин уже скинул халат, маску и бежал к выходу. Какие бы гадости Сапрыкин не говорил, есть в нем все-таки что-то человеческое, думал он, перепрыгивая через три пролета больничных ступенек.

Через полчаса езды по грунтовке перед ними показался холм, выделявшийся в подсвеченном пространстве темным монолитом.

— Кажется, это оно, — тихо сказал Лукин.

Еще через сто метров справа показался указатель «Городская свалка, направо 500 м.». Машина медленно свернула. Теперь они еле тащились, дорога здесь была усеяна выбоинами, копейка раскачивалась, как утлое суденышко в открытом океане.

— Смотрите в оба, — сказал он. — Думаю, должно быть что-то похожее на садовые домики, сараи, где они живут.

— А разве милиция ими не занимается?

— Как мне объяснил один такой товарищ в психбольнице, — их пытаются лечить, трудоустраивать, но они все равно сбегают и возвращаются к прежнему образу жизни. Проще делать вид, что их нет. В конце концов, здесь они сортируют мусор и формально работают по договорам. Не все, конечно…

Они подъехали к самой горе мусора. Она была не такой уж и огромной, но все равно впечатляющей. Возле ее кромки пролегала колея, по которой мусоровозы ежедневно привозили сюда городские отходы. Когда-нибудь она разрастется и проглотит весь город, подумала Анна. Случится это незаметно. Никто и не поймет, что произошло.

— Объедем вокруг, а там посмотрим, — предложил Лукин. — Может быть, здесь есть сторож, хотя я сильно сомневаюсь. Зачем сторожить мусор.

Машина медленно пробиралась вдоль мусорной гряды.

Луна в чистом звездном небе висела словно прожектор — тени здесь были черными, резкими и пугающими.

Анна первая заметила старика.

Он стоял на возвышенности. Мусор в том месте образовывал плато — и старик будто управлял гигантским мусорным кораблем с командного мостика. Возле него, навострив уши, замерла худая собака. Ее черные глаза блестели жутким отблеском.

— Вон он, смотрите! — она вскинула руку к лобовому стеклу указывая направо-вверх. — Это же он, да?

Лукин пригнулся к рулю, глянул сквозь запыленное лобовое стекло по направлению ее руки и тотчас нажал на тормоз.

— Да. Это… он. Совершенно точно. Ну и бородища, ума не приложу, как он за ней ухаживает. — Лукин посмотрел на Анну: — Только давайте договоримся. Говорить буду я. Вы на взводе, можете что-нибудь ляпнуть, отчего его потом вообще никуда не вытянешь.

— Хорошо. Я постараюсь.

— Это ради вашего же блага. То есть… сына.

— Да. Я буду молчать.

— Идем, — он заглушил двигатель и открыл дверь машины.

Старик копался в куче мусора. Увидев двух человек — мужчину и женщину, взбирающихся вверх по завалам, он выпрямился и замер.

Когда между ними оставалось метров пять, собака глухо зарычала, но с места не сдвинулась.

— Стойте, — предостерег старик.

Они замерли, Лукин поднял лицо, и луна осветила его черты. Старик вздрогнул.

— Какого черта… это вы, доктор? Что вы здесь делаете так поздно? — Старик был в каких-то лохмотьях, но кажется это его совершенно не волновало. На пальцах рук блестели перстни с головами змей и черепами, шею украшала массивная цепь с медальоном и весь он походил на опасного бродягу, в голове которого черт знает, что. Впрочем, приступы эпилепсии лишь подтверждали эти опасения: старик был явно не в себе. По пути к свалке Лукин высказал эти опасения Анне, — при переливании крови реципиенту могут передаться наследственные болезни донора, но она лишь пожала плечами: «Разве у нас есть другой выход?»

— Я привез вам лекарства, — сказал Лукин, косясь на собаку. Та внимательно следила за каждым его движением. Ее уши, стоящие торчком, кажется, улавливали даже биение его сердца. Собака чуяла — что-то не так, бросая быстрые взгляды на старика. Где-то внизу, в темноте, скрытый густым кустарником шумел ручей.

Кому пришла в голову идея начать свалку возле ручья, который течет через весь город, — подумал Лукин.

— Держите, — он протянул картонную упаковку таблеток.

— Мне уже лучше, — сказал старик сухо. Потом посмотрел на собаку и продолжил: — Спасибо, доктор. Иногда эта дрянь приближается, и я чувствую себя беспомощно. А здесь, — он окинул взглядом мусорные торосы, — такого точно не найти.

Смуглая кожа старика, пышная седая борода, шевелюра, отменные зубы — все это выдавало в нем человека южного, но определить национальность не представлялось возможным. Анна смотрела на него и ей все больше казалось, что где-то она видела этого человека. Только где…

— Вы же пришли не просто так… — сказал старик. — Скоро полночь. В это время здесь кроме меня и еще нескольких… человек никого больше нет.

Анна открыла было рот, но Лукин тверже сжал ее руку.

— Я хотел бы попросить у вас одолжение. Нам нужна ваша помощь.

Старик покачал головой.

— Помощь? Моя? — кажется, он был удивлен.

— Помните, я, чтобы выяснить причину вашего недомогания… взял у вас кровь. У нас сейчас в операционной маленький мальчик. И… если мы не найдем ему кровь… если не отыщем ту, что подойдет… — голос Лукина дрогнул, — понимаете, у него вторая отрицательная и нас нет ни грамма этой крови. Можно было срочно выехать в Москву, но мы не успеем.


Глаза старика блеснули. Собака едва слышно заскулила и этот звук, — протяжный, долгий и жуткий вызвал мурашки на спине Анны. Ее пробрал озноб.

— Тише, тише, — сказал старик собаке. — Я знаю.

— Что вы знаете? — спросила Анна хриплым голосом.

Старик погладил собаку по голове.

— Это я не вам. Это я ей сказал.

Анна еще сильнее сжала руку Лукина, а тот, не сводя глаз с собаки, продолжил:

— И после того, как пришли ваши анализы, выяснилось, что ваша кровь подойдет. Она уникальна, потому что у нее нулевой резус-фактор. Понимаете? У нас есть около часа и…

— Если я уйду отсюда, мое место займут другие. Их потом не остановить. Они как болезнь, как… плесень, все пожирают и чего касаются, — гниет и умирает, медленно, мучительно и неотвратимо. Но хуже всего, что это происходит незаметно для них самих. И для вас тоже.

Анна посмотрела на Лукина. Кажется, она поняла старика, но что теперь можно сделать, если такие люди уже в городе — в самом его центре, в такси, на почте, в магазинах, паспортных столах, ателье и на рынке — они везде.

— Если заразу не сдерживать, она будет распространяться. Она зальет город гноем и станет проклятием каждого жителя, каждой семьи, каждого человека, — говорил старик тихо.

Лукин воспринимал эту речь скорее, как брюзжание сумасшедшего старика, не более — он не видел расширенных от ужаса глаз Анны, которая словно в подзорную трубу, обращенную в будущее, воочию наблюдала эту картину.

— Может быть, — сказал Лукин, — вы и правы. А может и нет. Заразу можно остановить и другими способами. Фармацевтика, исследования идут вперед, вам не обязательно брать все это на себя. — Он говорил это старику и Анне было неловко за слова молодого доктора, словно он считал старика умалишенным, ненормальным, больным.

Тот посмотрел на Лукина с грустью:

— У вас все еще впереди, — сказал он. Анне показалось, что змея на одном из его перстней зашипела — гладкая чешуя пришла в движение и заструилась вокруг пальца.

Лукин сделал полшага назад. Анна почувствовала, что рука его дрожит. Поздно, подумала она. Поздно отступать.

— А вот у нее, — сказал старик, — все решается именно сейчас. Сегодня. И она уже знает, что бывает, когда все двери закрываются. — Он поднял толстую, отполированную до блеска палку, на которую опирался все это время и с силой воткнул ее в кучу мусора перед собой.

Кажется, свалка содрогнулась. Может быть, им показалось, но тяжелые пласты в глубине многотонной смердящей туши пришли в движение. Словно коварные плывуны, они стали буквально оседать под ногами, засасывая людей внутрь.

— Идем, — быстро сказал старик, хватая Анну за руку. Он удивительно проворно заскользил по краю мусорной насыпи, проваливающейся за ними в бездну: — Времени нет!

Непонятно как (многое из того дня напрочь оказалось стерто в голове Анны), они спустились вниз, к машине. Лукин открыл заднюю дверь, пропуская старика — и тот, бряцая своими безделушками, взявшись за верхний край двери, протиснул крупное тело внутрь. Машина ощутимо просела, словно не человек, а огромный медведь взгромоздился на заднее сиденье.

— А как же собака? — спохватилась Анна, вспомнив про пса. Его тоскливый, невыносимо жуткий вой разливался по безмолвной мусорной пустыне, вызывая оторопь и желание как можно быстрее покинуть это гиблое место.

Лукин умоляюще глянул на Анну, но дверь перед стариком не захлопнул. Тот молча сидел в машине, глядя перед собой. Его лицо ничего не выражало, но он будто страшился этой тесной кабины и замкнутого пространства на заднем сидении.

Несколько мгновений спустя старик встрепенулся, тряхнул головой, в ухе его зазвенело несколько колечек — только сейчас Анна их заметила и поразилась: пожалуй, впервые в жизни она видела пожилого человека, мужчину, дедушку, который, судя по возрасту, участвовал в войне — с проколотыми ушами. Ее глаза расширились. В восьмидесятых годах подобные украшения у мужчин в Советском Союзе — немыслимое дело. Может быть, для американских хиппи, фотографии которых нет-нет, да и появлялись на страницах журнала «Огонек» в связи с Олимпиадой-80 это было привычным делом, но в стране Советов точно не приветствовалось.

— Тифон… — повел носом старик, точь-в-точь как дикий медведь и в тот же миг вой прекратился. Лунный пейзаж обвалился в пустоту, замер, горы мусора повисли в небытие — такую тишину Анна никогда не слышала, уши словно ватой заложило, и она мотнула головой. — Тифон останется сторожить вместо меня. Надеюсь, он справится.

— А с вашим… где вы живете… с вашим жилищем ничего не случится? — голос Анны прозвучал как чужой.

— Моим жилищем? — старик ухмыльнулся. — У меня нечего взять. Но если кто-то решит поживиться, боюсь, он будет жалеть об этом вечно… — его глаза полыхнули серебряным огнем. Анна вздрогнула. — Поехали, доктор, — отрывисто сказал старик, вновь опуская голову к полу. Ему явно было не по себе. — Времени нет.

Анна забралась на переднее сиденье. Лукин развернул копейку, и посмотрел в левый верхний угол лобового стекла. Анна повернулась влево. Там, наверху стоял худой ободранный пес — он смотрел на отъезжающую машину, словно все понимал. Почему он не ринулся за машиной, почему не залаял, не попрощался с хозяином и как он вообще понял, что его оставляют тут одного?

Они домчались до больницы за рекордные сорок минут. Старик всю дорогу молчал и смотрел в пол. Лишь когда они въехали в город и огни осветили улицу, в машине стало светлее, он приподнял голову.

— Вы жили в Огненске? — спросила Анна. — Или вы не отсюда?

Он не сразу ответил, рассматривая здания и пустынные улицы.

— Я не из этих мест. Но… этот город напоминает мне… — он вздохнул и не договорил. — Долго еще ехать?

— Почти на месте, — ответил Лукин.

Они заехали на стоянку городской больницы. Окна реанимации светились голубоватым светом.

Анну снова стала бить дрожь.

— Не волнуйтесь, — сказал старик, выбираясь из машины. — Все будет хорошо. Он подал ей руку.

При взгляде на его пальцы, увешанные странными перстнями, которые совсем не походили на игрушечные или бутафорские, найденные на свалке, ей и вовсе стало не по себе. Огромные, из белого золота или платины, увенчанные черными и кровавыми камнями, горящими в свете уличных ламп — с головами тигров, змей, драконов, сделанных настолько искусно, что звери казались настоящими, только замершими на руках своего хозяина.

— Откуда у вас это… — Анна смутилась, но не могла не спросить, она чувствовала, что должна спросить.

Старик выставил пятерню перед глазами. Ей показалось, что перстни на его пальцах шевелятся — но, конечно, это была лишь игра света и тени, блики на светлом металле.

Он подмигнул ей, в глазах пробежала волна, от глубины которой она чуть не задохнулась, потом взялся пальцами за средний палец и стянул перстень с головой змеи, из пасти которой выглядывал раздваивающийся язык. На месте глаз у змеи сверкали два камня цвета рубина, чешуя переливалась, словно живая.