Заражение

Петя подумал, что если он сейчас скажет нет, они от него не отстанут. Если их целью завести его сюда было именно это, а теперь он почти не сомневался, что так оно и было, остановить их могло только одно: скачать в интернете фотку пострашнее и показать им, главное, потемнее и поужаснее — тогда точно поверят. Он удивился своей внезапной идее — нечего подобного он раньше ему в голову не приходило.

— Могу, — ко всеобщему изумлению сказал Петя, глядя Мышкину прямо в глаза. — Я знаю Сашину маму, позвоню и попрошу навестить ее. — Они могли узнать, что ее родители развелись, поэтому решил придать своим словам правдоподобности.

Справа журчал черный ручей, ветер завывал в голом кустарнике, сдирая последние бурые листочки. Пошел снег.

— Ого, — присвистнул Мышкин. — Слышь, ты в натуре… не врешь?

— Вы же знаете, мы… — Петя замолчал.

Макс кивнул, мол, знаем. Конечно, это все знали. Половину событий из произошедшего, конечно, забыли, как например то, что последним из медицинского кабинета, в котором осталась Саша, вышел именно Пит. Мало кто это помнил. Последовавшая суматоха, наполненная ужасом, криками, лопающимися шариками, цепляющимися перекрученными ленточками друг за друга — стерла из памяти главное. Но Петя помнил все до мельчайших подробностей. Не было и дня, чтобы в его голове вновь не возникла картина того ужасного дня.

И еще. Он постоянно думал, что, будь он более храбрым, это могло ее спасти. Тогда бы ей не нужно было идти с ним, поддерживать его, сжимать его руку, весело щебетать и улыбаться, отвлекая от неминуемого. Он винил себя, и собственную трусость. Только он был виной, что ей пришлось пойти на прививку, которую делать было категорически нельзя. Так сказали потом. Что ее отец разрешил. Специально, чтобы насолить верующей матери. Показать, что наука сильнее веры. Что-то типа того.

И что, сильнее? — спрашивал он себя. И не мог найти ответа. Глядя на деревянный крест старой церкви возле детского сада, он не крестился, как делали все проходящие мимо женщины с платками на головах. Он не понимал, зачем они это делают.

Бог покарал его за неверие, — сказала старуха в черном платке на следующий день, когда отчим вел его в сад.

Мышкин оценивающе посмотрел на Петю.

— Если обманешь, сам знаешь, что тебе будет. Никакой батя не поможет, не надейся.

— Не обману, — твердо сказал Петя. У него тряслись ноги, но отступать было поздно.

Непогода усиливалась. Резкий северо-восточный ветер нес тяжелый трупный запах. Такой вони в городе давно уже не было.

Макс заткнул нос. По правде говоря, от тошнотворного привкуса мутилось в голове.

— Ну и чертова вонь! Как у негра под мышкой!

— Сегодня, — сказал Мышкин, глядя на Петю холодными серыми глазами. — Ты сделаешь фотки сегодня.

Снег продолжал падать. Внешне вроде бы ничего не изменилось.

Но Петя почувствовал, как сердце его остановилось.

Он сам залез в петлю. Его подвели к стульчику, повесили веревку, кто-то даже ее заботливо намылил, но влез туда он сам. Вопрос — кто выбьет стул.

Мышкин склонил голову. Длинные рыжие волосы выбивались из под спортивной шапочки «Динамо Москва». Петя знал, что Мышкин бредит хоккеем, хочет правдами и неправдами попасть в клуб и начать играть, но путь туда ему заказан. Впрочем, когда подрастет, вполне может претендовать на место тафгая, если его заметят. Только кто ж его заметит, кроме местных полицейских…

— Я понял.

— Что ты понял? — медленно спросил Мышкин. Стоящие по бокам Макс и Рома притихли. Вдалеке вскрикнула птица, тревожно и резко.

— Будут сегодня тебе фотки, — сказал Петя, холодея от собственной наглости и самоуверенности. — Он укутался в шарф, чтобы никто не заметил его пылающих щек.

— Без обмана, ты меня знаешь, — сказал Мышкин. — Я дам тебе свою трубу, на нее и сфоткаешь. Вечером встретимся. Если все сделаешь как надо… считай, ты в банде.

Макс и Ромка переглянулись. Видимо, Кирилл им таких предложений не делал.

— Ладно, — пожал плечами Петя. — На твой, так на твой.

В этом момент его мысли были слишком далеко, чтобы осознать, куда завел его язык. Он снова стоял в том коридоре, держа за руку улыбающуюся девочку. Расстояние до белой двери неумолимо сокращалось.

— Эй, — резкий окрик вывел его из оцепенения. — Ты с нами? Почти пришли.

Петя поднял взгляд. Пойма ручья здесь плавно уходила влево, а на пригорке, прямо перед ними возвышалось красное поблекшее здание старого кинотеатра. Из под снега на подступах к нему выглядывали сломанные пивные ящики, торчащие разбитые бутылки, на ветвях голого кустарника висели полусгнившие тряпки. Мрачное здание покрывали рваные надписи краской, смолой и даже попытками граффити.

«Вари борщ и умирай», «Че сидишь, целуй ее… быстрей», «Мой любимый ублюдок», «А если вселенная бесконечна?» и тут же «А хули толку?», наискось огромными буквами: «Все эти садистки действуют на нас на расстоянии, уродуют нас, убивают нас». Ниже, почти у самой кромки земли — краской, похоже на зеленку: «Если ты ждёшь знак, то вот он».

Дом был покрыт этими знаками, как старый зэка татуировками — годы, имена, выпуски, встречи и расставания, радость и печаль, злоба и ненависть, свастики, звезды, лучи, пентаграммы — все слилось в один метасимвол, переплелось и стало одним целым. Кинотеатр истекал памятью, как убитый воин кровью. Но на его похороны, то есть, снос в городской казне не было денег — так он и стоял на отшибе заброшенного парка, некогда цветущего и благоухающего. Теперь это место старались обходить стороной, здесь швартовалась пьянь, бандиты, наркоманы, ищущие укромный уголок, умалишенные и… вездесущие школьники — легкая добыча для всех остальных. Правда, среди них мало находилось смельчаков, кто вообще добирался до этого места, не говоря уже о том, чтобы залезть вовнутрь.

Продравшись сквозь голый кустарник, они подошли к зданию и прислушались.

Ответом была тишина. Обманчивая и зыбкая. Давно разбитые окна смотрели наружу черными глазницами. Влезать туда очень не хотелось, но снаружи становилось еще хуже — началась метель и они сильно продрогли.

— Ну что, кто первый? — спросил Мышкин. — Давай, Макс, я подсажу.

— А чего я? — Макс отошел за спину Пети. — Кому надо, тот пусть и лезет.

Петя подошел к окну, взялся голыми руками за холодный подоконник, грязный и скользкий. Провел рукой — кажется, стекла нет. Подтянулся, Мышкин подставил руку, оттолкнулся от стены ботинком, забросил ногу и медленно, стараясь ни за что не зацепиться и не пораниться, потянулся внутрь. Подоконник был широким, чуть ли не полметра, он залез на него, потом спрыгнул на деревянный пол с другой стороны. Битое стекло, бутылки, шприцы, рваные газеты, пачки сигарет — всюду хлам и продукты разложения. Начинало смеркаться, хотя еще и трех дня не было.

— Ну что там? — услышал он голос Кирилла. — Эй, вы идете? — спросил он у Макса и Ромы.

— Мы будем на стреме, — сказал быстро Макс. Стандартная отмазка труса, которая, тем не менее, порой срабатывала. Потому что на стреме тоже кому-то нужно стоять. Чаще всего этот кто-то убегал, не подав никакого сигнала.


— Ладно, — услышал Петя голос Мышкина, раздавшийся после паузы. — На стреме так на стреме. Не дай бог свалите, убью, — сказал он. — Понятно?

Ответом была тишина. Конечно, свалят, подумал Петя. Причем, первые. Ищи потом их. Но отступать некуда. Он высунулся из окна. Внизу прыгал Мышкин, он замерз и пытался согреться.

— Давай, Пит, руку, — скомандовал он.

Петя протянул руку, в одно мгновение Кирилл оказался внутри.

— Ух ты, как тут клево, — сказал он, потом повернулся к окну, посмотрел на жмущихся братьев. — Эй, не проморгайте никого. Слышь, Макс! Ладно, идем, — сказал он Пете. Посмотрим что там и уходим. Тебе еще фотки делать. Или ты забыл?

Петя покачал головой.

— Нет.

Они направились по коридору, поглядывая в разбитые окна. Под ногами хрустело стекло, если тут кто-то и был, то давно бы услышал непрошеных визитеров.

Они уперлись в выщербленную стену, на которой красной краской были старательно выведены большие буквы: «КОГДА-НИБУДЬ Я ДОЖДУСЬ ТЕБЯ И МЫ БУДЕМ ВМЕСТЕ».

Петя почувствовал холодок, пробежавший по спине. Ему хотелось броситься назад, выпрыгнуть в окно, в рыхлый снег и не оглядываясь, бежать до самого моста. И черт с ним, что его посчитают трусом!

Но он сдержался. Справа была закрытая дверь. Над ней, прибитый одним гвоздем, висел сбитый номер на овальной медной пластине. Мышкин протянул руку и повернул его на девяносто градусов.

— Триста тринадцать, — прочитал Кирилл. — Почему триста тринадцать?

Петя почему-то не удивился.

— Сегодня девятое ноября, — сказал он.

— И что с того?

— Это триста тринадцатый день в году.

Мышкин взглянул на него как на полоумного.

— Ты эти штуки будешь своему Геродоту рассказывать или как его там, имея ввиду, видимо, учителя математики, Германа Исааковича. — Он толкнул дверь и та со скрипом отворилась.

Пахнуло запахом паленой кожи, дерева и сырой затхлости, какая обычно бывает в протекающих подвалах. А еще…

— Черт, как темно, — услышал Петя голос Мышкина. — Погоди, у меня фонарь в телефоне есть. — Послышалось шуршание куртки, потом в паре метров засветился экран мобильника, а через секунду вспыхнула яркая светодиодная лампочка.

Петя, конечно же, не ожидал здесь увидеть роскошного кинотеатра, готового распахнуть свои двери для премьеры новой части «Сумерек», но то, что он увидел, заставило его вздрогнуть.

Относительно небольшое строение, каким казался кинотеатр снаружи, внутри выглядел просторным, уж никак не меньше актового зала в школе, рассчитанного человек на двести. Дверь, в которую они вошли, вероятно, была каким-то служебным выходом. Они попали в зал. Петя медленно ступил на пол под уклоном и пошатнулся, инстинктивно хватаясь за стену.

— Тс-с! — зашипел на него Мышкин.

Все пространство зала, там где должны стоять кресла, зияло пустотой. На дощатом полу лежали вповалку матрацы, груды тряпья, кипы макулатуры, картонных ящиков и прочего хлама, что и на улице, только внутри его было в несколько раз больше. Метрах в пятнадцати располагаюсь небольшая сцена, приподнятая над полом примерно на полтора метра, а сразу за ней — экран. Вернее, то, что от него осталось.

— Ты знаешь, почему закрыли кино? — спросил Мышкин, водя фонариком по черным стенам.

Петя покачал головой и огромная тень на стене качнулось в ответ. Сердце стучало как сумасшедшее. Ему хотелось бежать отсюда как можно быстрее, а не выяснять, почему закрылся старый кинотеатр.

— Мне батя рассказал. В начале восьмидесятых во время детского сеанса случилось короткое замыкание, — он показал на окошки, где сидел кинооператор. — Загорелся кинопроектор и пленка, а дальше огонь быстро перекинулся на стены и кресла, буквально пару минут. Они даже двери не успели открыть. Когда приехала пожарная, спасать было уже некого. Кто задохнулся, кто погиб в давке.

Петя попятился.

— Да-да. Батя был на том сеансе. Дело было поздней осенью на осенних каникулах. Как раз… как ты говоришь, триста тринадцатый день…

— Да я не…

— Помолчи. Показывали приключенческий фильм «Тайна корабельных часов» и народу набилось, что селедки, а еще запрыгнули безбилетники, типа как мы с тобой — как раз через эти двери и окна, и в зале было нечем дышать, только кого это волновало? Когда пошел запах гари, батя понял, что выбраться не удасться — он был хилый и его просто бы затерли. Народ сперва ничего не понял. Зал сильно натопили, вонял проектор, воняла пленка от него, так что, разобрать, откуда запах и что стало его причиной, было нереально, может кто-то пернул или с улицы затянуло дым от мусорки. Когда толпа хлынула к дверям, батю повалили и он страха обмочился в штаны, думал, все, хана, затопчут. В зале были одни дети, может быть один или два взрослых, образовалась жуткая каша — стены вокруг горели огнем, двери закрыли на ключ, чтобы безбилетники не шастали, а открыть не смогли — замок раскалился. Он был в самом центре, вон там, — Мышкин показал рукой. Стащил с себя мокрые штаны и обмотал голову, его дед так спасся во время первой мировой войны. Слыхал про атаку мертвецов?

Петю уже трясло от страха, но Мышкин не прекращал рассказ.

— Мой прадед, получается, служил в тринадцатой роте 226-го Землянского полка, немцы пустили газ и по их прикидкам, русские должны были отдать концы. Но не тут-то было, наши вдруг поднялись и, выплевывая свои легкие с кровью, поперли на гадов. Ох и устроили они мясо! Представляешь, ты потягиваешь шнапс в окопе, а тут тебе на голову сваливается мертвец и колет тебя штыком! Это был мой прадед, — с гордостью произнес Мышкин, потом будто спохватился: — Так вот… это… батя скинул штаны и обмотал ими голову. Представляешь. Не до приличий было. Все время хотел посмотреть, где он тут сидел… может быть — там? — он показал рукой на ближайшую стену, возле которой стоял кривой золоченый светильник на длинной ноге, вместо лампочек у которого белели заплаканные огрызки свеч.

— Может пойдем… — едва слышно сказал Петя.

— Батя сказал, что гвоздем, который всегда носил в кармане, написал слово из трех букв. Надо найти!

— Тут все стены в этом слове. Куда ни глянь. Идем уже…

— Да погоди… пойдем посмотрим что там… — он не успел договорить, как снаружи, из-за двери, со стороны окна раздался свист и резкий, приглушенный окрик.