Заражение

Маша снова взяла телефон.

— Я позвоню ему, как только появится хоть одна палка, — сказала она. — Ноль, ноль делений, — покачала она трубкой.

— А нет… нет… кажется, студентка жива. Я услышал ее голос, приложил ухо к батарее. Она там стонет, но жива. Вот же скот. А по нему и не скажешь. Щупленький такой, интеллигентный. Хотя из таких и вырастают монстры. Кто-нибудь меня слышит? Эй, люди, что мне делать? В ментовку не позвонить. Пойти, может быть, спросить, все ли у них нормально? Может быть, она поскользнулась и упала. Нужна помощь, а я тут сижу как мудак, придумываю себе истории.

Было слышно в колонках, как он стянул с себя микрофон и положил его на стол.

— Ладно, я включу вам музычку, а сам схожу гляну, что там, — сказал он откуда-то издали. — Что вам поставить? А… вот, нашел, ловите отличную песенку «Carry on My Wayward Son» в исполнении группы Kansas. Вы ее узнаете, стопудов.

Машину наполнили чистые и тревожные голоса заставки сериала «Сверхъестественное».

— Вот черт! — сорвалось у Андрея. — Глянь на трубу!

— Один… одно, стой, стой! — телефон в Машиных руках запрыгал словно живой.

Андрей притормозил, машину повело и шеститонный джип едва затормозил в метре от дерева, чудом избежав столкновения.

— Набираю.

Послышались гудки. Один. Второй. Третий. Четвертый.

— Ну давай, — сказал Маша, нетерпеливо постукивая свободной рукой по бардачку.

После шестого звонка трубку сняли.

— Алло. Кто это? Говорите, я вас не слышу! Алло!

— Эй, — закричала Маша. — Боря, Боря не ходи туда! Не ходи наверх, не надо! Иди домой, ты слышишь? Не надо никому помогать. Иди и продолжай передачу!

— Кто говорит? Я не слышу, алло… чертова связь…

Они услышали звук квартирного звонка.

— Дай мне, дай! — Андрей взял у нее трубку. — Борис, не звони туда. Вали домой. Слышишь? Ты, эй! Боря! Гад!

Андрей включил громкую связь.

— Алеся, ты звонишь? — Раздался голос ди-джея. — Я тебя не слышу. Или кто-то из радиослушателей балуется? Короче, нет связи, друзья. Связь не работает. Ладно, я спрошу, что тут у Дэна стряслось и скоро продолжу трансляцию. Помните мою волну? Так… сейчас…

Андрей хотел сказать, что помнит и слушает Канзас прямо сейчас. Слышит эту чертову песню и понимает, что ни Дин ни Сэм не придут на помощь Боре. Никто ему не поможет.

Дверь открылась. Странно, что он не положил трубку, может быть, рассчитывал договорить после.

— Э… Дэн? — услышали они вопрос. — А что это с то…

Раздался удар, всхлип, ругательства. А после громкий звук разлетающегося вдребезги аппарата превратил весь ужас, что происходил на расстоянии двадцати с лишним километров в зловещую тишину.

Они посмотрели друг на друга.

Радио выдало заключительные аккорды и солист пропел слова, прозвучавшие как приговор: «Больше не поплачешь, друг, о своей нелегкой доле…»





Глава 40




1 ноября 2014 года

Два темно-синих невзрачных микроавтобуса марки Мерседес пересекли городскую черту еще затемно. Двадцать шесть человек, не считая двух водителей, начальника охраны НИИ Рената Газзаева, — он сидел рядом с водителем первого автобуса. На месте пассажира второго микроавтобуса замер начальник лаборатории Илья Лукин. Он был одет как и все остальные участники группы — в теплый лыжный костюм неброской расцветки.

Он чувствовал удовлетворение. По крайней мере, настолько, насколько это позволяло новое для него ощущение единения с чем-то высшим, несравнимо могущественным и грандиозным.

Вот как оно выглядит, — думал он, с безразличным спокойствием разглядывая облезлые силуэты деревьев, заснеженную дорогу, петлявшую между ними, серое мрачное небо и черных ворон, испуганно срывающихся с насиженных мест по мере продвижения машин.

Странное ощущение. Он видел эту картину по дороге на работу и назад уже много раз, — сотни, если не тысячи. Но сегодня он смотрел на все это совсем другими глазами. Чужая, враждебная природа, окружение, которые теперь не вызывало в нем совершенно никаких чувств кроме одного — он должен вырваться за пределы этого города и захватить весь мир, поработить и уничтожить все живое, все, до чего можно будет достать. Любыми способами. Ничто ему не помешает осуществить планы. Разве что… небольшое недоразумение, досадная мелочь… этот Лосев…

Его мозг работал четко и ясно. Он ощущал каждого сидящего в автобусе как часть себя и себя как часть целого, неизмеримо более древнего и опасного, нежели та оболочка, которую удалось подчинить своим целям.

Эксперименты над собой стали частью его образа жизни со студенческой скамьи. Подобно Эммериху Ульману, доктору и соратнику знаменитого Луи Пастера, упросившего вколоть ему вакцину от бешенства Rabies virus, чтобы доказать ее эффективность, Лукин пробовал на себе все, что синтезировала лаборатория под его руководством.


Сначала им двигал научный интерес. Каждый раз нажимая на поршень шприца, он сочинял научную статью, представляя, как она будет выглядеть в журнале «Вопросы вирусологии» или «Молекулярная генетика, микробиология и вирусология». Его фото слева, краткая биография и достижения, далее сухой научный текст, который непременно вызовет жаркие дискуссии, споры, и, конечно же, зависть коллег. Зависть. Обожание. Злобу. Ненависть. Преклонение.

С каждым разом его эксперименты становились все опаснее. Он уже давно не удовлетворялся вакцинами из ослабленных или мертвых вирусов, их оболочек или обработанных структур. Теперь Лукин, имевший практически неограниченные финансовые возможности и одну из лучших лаборатории в России, синтезировал вакцины с помощью генной инженерии — он перепрограммировал сами вирусы!

В некоторые моменты, наблюдая в микроскоп за результатами своего труда, он чувствовал себя богом. Но разве акт творения может быть достаточным, если не раствориться в нем до конца? Не принять самого себя и не сделаться частью того мира, непостижимого и манящего, живущего по другим законам, чужого, пугающего. Похожего на бесконечный космос.

Исследуя структуру вирусов, он часто задавал себе вопрос — живы или мертвы эти мельчайшие структура, чувствуют ли что либо или же словно камни, лишены возможности сознавать себя.

В одной из статей он поставил вопрос, что по крайней мере часть вирусов могла быть занесена на Землю из космоса. Вирусы могли пережить экстремальные условия вакуума, жесткой радиации, экстремальных температур и падения на планету. Они выжили там, где ни один живой организм не справился.

Они были совершенны и прекрасны.

Рекомбинируя белки, изменяя генетическую структуру вируса, он искал ключ, возможность задать вопрос и услышать ответ от самого древнего существа не только на планете, но и во всей вселенной, раз уж никаких инопланетян и сигналов из космоса до сих пор не обнаружено.

Кто знает, если инопланетяне давно среди нас, но мы просто не можем их понять. Мы не слышим их. Как одержимый он бился над этой задачей.

Пока…

Эта девочка, девочка в детском саду после укола впала в кому. Он не смог заполучить ее отца, зато с ней все получилось как нельзя лучше. Целых три года плодотворных экспериментов.

Тогда-то он и услышал голос. Чей-то голос. Оно говорило голосом девочки, но… кроме голоса, было что-то еще. Жуткое, запредельно иное, оно смотрело на него из темноты. Из холодного мрака бесконечного космоса.

Для активации вирус использовал ее кровь. Кровь, которой не было ни у кого. Людей, носителей такой группы крови во всем мире оказалось всего несколько десятков человек — не больше. Откуда взялись эти люди, почему их кровь не обладала резус-фактором, никто объяснить не мог.

Два года ушло на то, чтобы препарат на основе вируса и белков ее крови получился стабильным и мог в течение часа встраиваться в высшую нервную систему человека, делая его послушной частью одного целого. Люди научились бороться с вирусами, но теперь у них не было шансов. Потому что люди сами стали вирусами.

Самую важную часть задачи он выполнил.

Препарат под видом вакцины ушел в производство. В понедельник, если ничего не произойдет, три мощных завода, один под Петербургом, второй в Зеленограде, и третий недалеко от Владивостока, начнут производить десятки тысяч литров самого опасного на свете вируса.

Но что дальше? Когда он первый раз задал себе этот вопрос — что будет дальше, какова конечная цель, ЧТО ОНИ ХОТЯТ, его сразила жуткая головная боль. Мозг пронзило раскаленной иглой. И какая-то часть его, которая еще могла подавать сигналы тревоги, критически мыслить, подвергать идеи и мысли сомнению, тревожиться, в конце концов, пугаться, — отключилась навсегда. Сгорела. Была уничтожена как вредоносная.

Он перестал задавать вопросы. Он освободился.

Глядя на запачканный номер впереди идущего автобуса, он не испытывал никаких чувств, кроме одного — вырваться как можно быстрее. Потому что если производство сорвется, весь план может рухнуть.

Лукин знал, что подписанные электронной подписью директора НИИ результаты экспертизы никто не будет перепроверять. Но существовала небольшая вероятность, что какой-нибудь особо ретивый контролер или заводской лаборант почувствует странности в его формулах и наборах реактивов, по крайней мере он сам точно обратил бы на это внимание. Препарат готовился с использованием плазмы человеческой крови, некоторые манипуляции в центрифуге с добавлением модифицированного белка могут вызвать вопросы. Однако, Лукин надеялся, что вряд ли у кого хватит ума сопоставить сложнейшие расчеты в сопроводительной документации, которые он подделал, с технологической картой производства. Никто, скорее всего, не будет этим заниматься, когда на кону десятки миллионов долларов прибыли.

На случай, если все же по каким-то причинам план не удастся, один из микроавтобусов, а именно тот, в котором он ехал сам, после важной остановки в Огненске на ночь, где им предстоит серьезное мероприятие, продолжит путь к столице, чтобы прибыть туда, с учетом плохой погоды, примерно в три часа ночи.

Он не знал, что это за мероприятие, но то, что важнее его на сегодняшний день ничего нет, понимал четко и ясно. Поздно вечером он с группой должен быть в новом здании Церкви Судного дня, чтобы…

Второй автобус останется в городе, у каждого члена группы свое задание. К утру понедельника город должен оказаться под полным контролем. Некоторые сознательные граждане, которые успели сделать прививку, поддавались воздействию вируса медленно, некоторые вовсе не поддавались. Чтобы они не подняли тревогу, не сорвали экспансию, следовало их нейтрализовать. То есть, попросту — убить. В институте было время понаблюдать, смог вирус побороть иммунную систему человека и получить над ним полный контроль, или же нет (два человека оказались невосприимчивы), в городе времени на наблюдение не будет. Утром, все, на кого вирус не оказал воздействие должны быть уничтожены. Иначе город будет взят в плотное санитарное кольцо, вырываться из которого, Лукин прекрасно знал об этом, будет невозможно.

Внешне Огненск после полного заражения практически не будет отличаться от обычного городка. По крайне мере, первое время. Человеческий инстинкт будет продолжать заставлять людей ходить на работу, в бары, выпивать, заниматься сексом, завтракать, обедать и ужинать — но все это станет им пресно и обрыдло, жизнь потеряет вкус, цвет ее станет серым и непритязательным, пока наконец не померкнет вовсе.

Что будет потом? Он не задавал себе такой вопрос, потому что все эгоистичные порывы, свойственные обычному нормальному человеку в нем умерли, оставив место тупому необузданному стремлению поглощать, пожирать все вокруг себя. Хотя, может быть, он, наконец, стал тем, кем был всегда по своей истинной природе?

Они въехали в город. К тому моменту, когда автобусы добрались до центральной площади, где хмурый Ленин указывал рукой в сторону свалки, водители нанятых автобусов перестали коситься на их странную нелюдимость. Они перестали задавать вопросы. Им теперь вообще не обязательно было рот открывать.

Миновав развилку, они съехали на небольшую пустующую стоянку городского рынка.

Лукин посмотрел на часы. Все это время его грызла одна мысль, что не хватает двух человек из группы. Они присутствовали в актовом зале на заключительном собрании, окончившемся расправой с парочкой особо стойких человеческих особей, не воспринявших вирус, он видел их и позже в гардеробе, видел сам, видел Газзаев и еще человек десять, и никто ничего не заподозрил. Они были со всеми заодно, никаких сомнений в их полном подчинении.

Но потом… они просто пропали. Исчезли.

Будь у него больше времени, можно было попробовать найти их, проследить по камерам, возможно, они зашли в какую-то комнату или кабинет и оказались заперты. Тогда почему не подали сигнал тревоги? Не попросили помощи. Возможно, не освоились. Но им и не нужно осваиваться. Вирус сам все делает. Все что ему нужно. Он не спрашивает совета, не нервничает, не ищет оправданий или смысла — просто действует по одному ему известному плану.

Это происшествие вряд ли могло быть проблемой если бы не одно но. Пропал отец девочки. Той самой девочки. Когда его исследования зашли в тупик, это произошло лет пять назад, он вспомнил о странном случае из студенческой практики. Не составило особого труда поднять больничный архив и найти фамилию пациента — Андрей Лосев. Он стал искать встреч, но незаметно это сделать было проблематично, только под видом ежегодных вакцинаций. К счастью, Лосев был весьма любопытным и жадным до сенсаций журналистом, напроситься к нему на интервью не составило труда, а после пригласить на бесплатную вакцинацию. Так он получил свежие образцы крови пациента. А потом выяснилось, что у него есть дочь. Круг замкнулся. Девочка стала ключом ко всей цепочке, она стала катализатором.

И все было хорошо, пока он не понял, что девочка несла в себе угрозу. Каким-то образом она контролировала их всех, он обнаружил это слишком поздно, на исходе тестирования, когда бросить все — означало признать поражение. А этого он допустить никак не мог, как и то, что исход дела всей его жизни зависел от маленькой девчонки, лежащей в коме. Она повелевала ими, хотя вряд ли осознавала свою власть, иначе все бы они, особенно он, давно стали бы трупами.

Лукин трясущимися руками сверял данные, полученные из лаборатории и находил следы ее присутствия буквально во всем — от характерных всплесков электроэнцофалограммы, до… он отказывался в это верить, пока воочию не увидел, — изменения некоторых отрезков ДНК. Открытие повергло его в шок.

Самый простой способ избавиться от проблемы, пока все не пошло наперекосяк, — отключить девочку от системы жизнеобеспечения. И проще всего это сделать матери.

Мать должна убить свою дочь, чтобы защитить его открытие. Отец не так важен, он понял это за два месяца исследований. Несомненно, его кровь была такой же редкой, но кровь дочери, претерпев едва различимое изменение на генном уровне стала ключом к открытию.

Почти шесть вечера. Сбежавший музыкант, этот глупый молоденький идиот, уже заразил мать и всех работниц горячей линии. Заодно прикончил одну, чтобы полиция и другие службы прибыли наверняка, иначе стражей порядка можно не дождаться. Он не сомневался, что мать исполнит приказ в тот же вечер. Девочка в растерянности, испугана, она вообще не понимает, что происходит и пока не осознала свою силу и власть, должна быть уничтожена.

Она слишком быстро учится.

Она слишком быстро взрослеет.

Она слишком любит жизнь.